ПРЕДИСЛОВИЕ Написанная в жанре научной публицистики книга Игоря Мельниченко “Когда и сколько заплатили Иуде Искариоту” посвящена истории возникновения и развития иудаизма и христианства. Тема эта чрезвычайно сложная, деликатная. Все, или почти все, с ней связанное в результате многовековой традиции обрело положение непререкаемых церковно-религиозных истин, не терпящих вокруг себя суеты светских сомнений. Случается, что яркая публицистичность произведения, не сдерживаемая ответственностью перед прошлым, способна внушить читателю идеи очень далекие от действительности, иногда совершенно ложные. Примеров тому множество, особенно последнего времени. Убежден, что в таких работах главным должно быть не литературное мастерство автора и не его “право на вымысел”, а способность к исследовательскому поиску, обоснованность и корректность выводов, честность перед самим собой и читателем. Удалось ли все это Игорю Мельниченко? В значительной мере, да. Знакомство с рукописью книги убеждает в том, что ее автора действительно больше волновала научная доказательность собственных сомнений и выводов, чем литературная экстравагантность их подачи. Анализируя названия и оценивая стоимость денежных единиц, упоминаемых в Новом Завете, И.Мельниченко обратил внимание на имеющиеся анахронизмы, что свидетельствует о временном разрыве между появлением притч Иисуса Христа и канонических евангельских текстов. Как показывает автор, если притчи вне сомнений относятся к I в. н. эры, то тексты Евангелий могут быть датированы не ранее чем IV в. н. эры. Нумизматические аргументы позволили прийти также к выводу, что греческий перевод Библии с ее арамейского оригинала не мог возникнуть ранее второй половины III в.н. эры. Полученные новые даты, которые существенно отличаются от хрестоматийных, дали возможность высказать интересное положение о проблеме возникновения монотеизма. Основываясь на текстологическом анализе оригинальных библейских текстов, а также на ряде других античных источников, автор книги утверждает, что христианство и иудейство вышли из “общего иудеохристианского дома”. Предваряя публикацию книги этим небольшим предисловием, я не имел в виду выписать ей некий сертификат научной безупречности. Многие её положения безусловно вызовут полемику, отдельные – консервативное неприятие. И все же, будучи убежден в полезности этой яркой и искренней книги, считаю целесообразным рекомендовать её широкому читателю. П.П. Толочко, академик Национальной академии наук Украины ВВЕДЕНИЕ, которое нужно прочесть Воспринимая введения как рудимент, как некий литературный аппендикс, их зачастую опускают. Читатель прав. Однако содержание этой книги может быть сочтено сказкой. На этот случай и написано введение - пусть тогда будет и присказка. Вопросы мировоззренческие к излагаемому имеют косвенное отношение. Поэтому в наш утомленный философией век их следовало бы не касаться. И все же, коснемся. Это поможет сразу получить общие оценки. Бог - есть постулат, прозрачной гранью отделяющий предопределенность от таинства свободы воли и выбора, мир раскрепощающей иррациональности - от вязкой и цепкой логики знания, веру - от неверия. Явного антагонизма здесь нет, можно принимать или не принимать постулат. В небольшую щелку "можно", предоставляющего право выбора, свободно пролазит чертик атеизма, упрямо верующего, но скрывающего свою веру. Бога нет! - тоже вера. Постулаты не опровергают. Для неверующего бог есть, начиная с того рубежа, где появляются ленивые самоограничения свободы воли. Для верующего - пока его успокаивающее чувство предопределенности не расходится резко с жизнью. Так что верующими, в широком смысле слова, являются все. Неверие - всегда беспокойный поиск, вера - спокойное ожидание, стойкая убежденность. Но... "Я ошибался! - кричал совсем охрипший Левий. - Ты бог зла! Или твои глаза совсем закрыл дым из курильниц храма, а уши твои перестали что-либо слышать, кроме трубных звуков священников. Ты не всемогущий бог. Ты черный бог. Проклинаю тебя, бог разбойников, их покровитель и душа". Булгаковский евангелист Левий Матвей вовсе не отчуждает своего бога, это искания в обусловленных верой пределах. В "Мастере и Маргарите" отчаявшийся Левий, сталкиваясь с жестокостью и переживая личную психологическую драму, отчаяние обращает в ревность о боге. Он готов отступить от того, что записывал за своим учителем, и, подталкиваемый мутящей сознание жаждой мести, ищет нож. "Совсем охрипший Левий" неявно формулирует философскую проблему теодицеи (богооправдания), с которой у слабого человека соседствует и богоосуждение: если бог хочет и может устранить в мире зло, то почему он бездеятелен, почему зло неистребимо? Если он хочет, но не может, то он бессилен, как человек. То есть - не бог. Если может, но не хочет, то он не то что не всеблаг, он зол, и тогда обыкновенный человек становится божественнее бога. Если, наконец, не может и не хочет, то тем более - бог не бог. Подавленный жгущим отчаянием верующий Левий поневоле поставил бога-покровителя перед судом своей совести. Но слова гнева угаснут одно за другим, Левий смягчится. Смягчится даже по отношению к прокуратору Иудеи, который послал на казнь безвинного с точки зрения законов разума. Смирившийся Левий попросит у прокуратора кусок пергамента и пожелает остаться созерцателем предопределенного мира добра и зла. Приведенный парадокс теодицеи известен с древнейших времен и является источником оправдания иррациональности бога и собственных действий, направленных на его защиту, ибо попытка логически оценить пространство противоречивой нравственности, в котором живет верующий человек, может приводить к внутреннему смущению и даже разрушению религиозности: я верую в Бога и способен, опираясь на свои оценки, бросить ему вызов. Верующие подсознательно теодицею распространяют на богословие. И тогда она, становясь уже "религиеоправданием", нетерпима и агрессивна как средство защиты собственных религиозных представлений. Такая расширенная теодицея одновременно и искренна. Пусть нас больше не упрекают в недостатке ясности, ибо мы этим гордимся! - заявлял крупный физик и философ-богослов Паскаль. - Следует признать истинность религии в самой ее непостижимости, в малой нашей просвещенности в ней и в нашем безразличии по отношению к ее постижению. Тогда каковы же признаки лжи? - возражал ему в литературной полемике Вольтер. - Как! Чтобы тебе поверили, достаточно сказать: я темен, я непостижим? Вольтер отнюдь не являлся атеистом, как иногда сейчас полагают. Вслед за выдающимся математиком и философом Лейбницем он пришел к сверхприродному Творцу, не поддающемуся оценке в пределах действия разума. Язвительное - непостижим - сказано всуе. Спор же велся не о Боге как таковом, а о Библии. Во времена великих открытий в области разума теодицею распространили и на содержание этой книги: "истинность... в самой ее непостижимости... в нашем безразличии по отношению к ее постижению". С XVIII века проблема остается неизменной. В дело вмешалась светская наука, но положение никак не прояснилось, а точнее сказать - еще больше запуталось. Хрупкую цепочку действительность - легенда - миф ученые библеисты жестко скрепили, и в начальном звене ее оказалась настолько искаженная действительность, что ее можно принять лишь как объект догматической веры. Так что положение с проблемой теодицеи, распространенной на содержание Библии, разве что усугубилось. Искренне сказанные когда-то Паскалем слова сегодня может с большим основанием повторить любой верующий. Но их может повторить в качестве не теодицеи, а - позволим себе такой неологизм - наукооправдания и любой ученый, занимающийся Библией. Для верующего парадокс теодицеи устраняется при принятии постулата о непостижимости Бога. А вообще-то, более ясное и оголяюще откровенное решение проблемы появилось задолго до Паскаля: "Угодно было Богу посредством глупости оглашенного учения спасти уверовавших" - I Послание Коринфянам (1.21). В сфере же науки постулаты о непостижимости чего-либо недопустимы, так как по определению науки - это область рациональных знаний, и любая "глупость" может и должна рассматриваться как объект исследования. Поэтому наукооправдание будет осуществляться (и осуществляется в библеистике) - позволим себе и метафору - совсем охрипшим голосом, как у булгаковского Левия. Чтоб уяснить современное положение дел и с теодицеей, и с библеистским наукооправданием, приведем текст, взятый из двух последних переводов православной Библии - русской и украинской. Бытие (9.3-5): "Все движущееся, что живет, будет вам в пищу; как зелень травную даю вам все. Только плоти с душею ее, с кровию ее, не ешьте. Я взыщу и вашу кровь, в которой жизнь ваша, взыщу ее от всякого зверя, взыщу также душу человека от руки брата его". Отрывок не очень понятен, но если внимательно вчитаться, то речь, в частности, может идти и о запрете людоедства. А вот что написано в украинском переводе: "Усе, що плазує, що живе воно, буде вам на їжу. Як зелену ярину Я віддав вам усе. Тільки м'яса з душею його, цебто з кров'ю його, не будете ви споживати". До сих пор все шло гладко, почти как в русском переводе, если исключить вставленную мелочь: "що плазує" - что ползает. А дальше абзац, и читаем текст, бросающий в дрожь: "А тільки Я буду жадати вашу кров із душ ваших, з руки кожної звірини буду жадати її, і з руки чоловіка, з руки кожного брата його Я буду жадати душу людську". По-русски "жадати" - сильно желать, жаждать, все остальные слова понятны без перевода. Верующего здесь теодицея не спасет, разве что поможет в крайней, паскалевской форме - "истинность в нашем безразличии по отношению к ее постижению". Забегая немного вперед, скажем: ни того, что написано в русском синодальном переводе, ни того кошмара, что в украинском, в оригинале нет. Украинский перевод сделан не с "мови давньоєврейської", как это утверждается в самой Біблії (видання московського патріархата, Москва, 1988), а заглядывая в английский (The Holy Bible in the King James Version) не менее, если не более кошмарный текст: "And surely your blood of your lives will I require; at the hand of every beast will I require it, and at the hand of man; at the hand of every man's brother will I require the life of man" - Genesis (9.5). В украинской версии, как и в английской, в одних и тех же местах стоит местоимение "Я", которого в подлиннике нет (и быть, заметим, не может, так как слова принадлежат не одному лицу), что дает основание заключить - украинский перевод вдохновлен английским. Отличие рассматриваемых текстов незначительно, перевод выполнен весьма точно. Ну а вот что дословно в подлиннике (9.3-5): "Все движущееся, что живое (КЛ-РМШ АШР ЕУА-ХИ), вам будет пищей (ЛКМ ИЕИЕ ЛАКЛЕ). Как зелень травяная, передается вам все (КИР’К ЭШБ Н'Т'ТИ ЛКМ А'Т-КЛ). Только мяса души своей, крови своей - не есть ее (АК-БШР БНФШУ ДМУ ЛА-ТАКЛУ). И только за кровь вашу душам вашим - возмездие (УАК А’Т-ДМКМ ЛНФШ’ТИКМ АДРШ). Из руки всех живых - возмездие наше (МИД КЛ-ХИЕ АДРШНУ). И из руки человека, из руки каждого брата его (УМИД ЕАДМ МИД АИШ АХИУ) -возмездие за душу человека (АДРШ А’Т-НФШ ЕАДМ)” (здесь и всюду далее алфавит оригинала транслитерирован русскими сходно звучащими буквами. Полугласные даются неизменно согласованными: алеф – А, хе – Е, вав – У, йод – И, айн – Э. Для того, чтобы отличать тет и тав, а также каф и коф, тав и коф выделяются при помощи штриха – ‘Т и ‘К. Дагеши, как позднее изобретение, опущены. Пэ в середине и конце слов транслитерируется как Ф. Современная разбивка библейского текста на стихи не рассматривается в качестве обязующей синтаксической необходимости). Великие слова! Ною и сыновьям, сразу после потопа, говорят это боги (АЛЕИМ), так как до потопа какая-либо нравственность обитателями земли отвергалась, а следовательно, встречалось и людоедство. Текст предельно прост для перевода, здесь никаких трудностей нет. Для переводчиков же с монотеистической теософской концепцией является непроходимым место: МИД КЛ-ХИЕ АДРШНУ. Поскольку АДРШ(НУ) написано с местоименным суффиксом НУ - наше, то тогда АДРШНУ - "возмездие наше". Но активно действующих богов в рамках представлений и толкований монотеистов в Библии нет и быть не должно. Поэтому переводчики местоименный суффикс просто не замечают, омоним КЛ-ХИЕ - "все живые" - переводят как "всякий зверь" и, совершенно не смущаясь, вместо "из руки всех живых - возмездие наше" получают - "из руки всякого зверя возмездие". Дальше, после того, как возмездие богов превращено в намеренность зверя, вставляется, сообразуясь с личными литературными вкусами, куда кто хочет, несуществующее в тексте местоимение "Я" с большой буквы, выбрасываются и вводятся любые слова. В результате переводчики получают совершенно жуткий, бредовый текст, и вкладывают его в уста Бога, как, например, в английской и украинской Библиях. Или, в лучшем случае, вполне приличный, как в русской Библии, но не имеющий ничего общего с подлинником. А ученые? А ученые в подобных случаях тексты не рассматривают. - Темное это место! - говорят библеисты. - Его нельзя понять в рамках нашей концепции. Предположить же, что темной является сама концепция, как и вся современная библеистика, невозможно, поскольку откровенная противоречивость в этой науке приобрела формы наукооправдания - если факты противоречат умозрительным построениям, то тем хуже для фактов. Темное место. Введение можно было бы уже завершить. Однако коснемся еще вопроса о неясных местах Библии. Среди них можно выделить особый класс, когда приводятся описания непосредственных видений на ночном небе. Таких мест в Библии много, но для примера возьмем только одно, весьма существенное. Рассматриваемый пример показывает насколько библеистика связана с общей историей культуры, о которой в книге дальше и пойдет речь, и насколько слепое отношение к "неясностям" препятствует выявлению таких связей. Ночью на небе можно видеть Луну и звезды, да еще облака, если они есть. Со времен Шумера люди заполняли небо живыми образами: Большая и Малая Медведицы, Лев, Овен, Змиедержец, Дева - все это совокупности звезд на небосклоне, вызывающие зрительные ассоциации. Среди созвездий особую роль играют двенадцать созвездий Зодиака, так как, опираясь на них, с учетом восхода и захода Солнца в том или ином созвездии, в древности измерялось время - часов не было. Наряду с изменчивой красавицей Луной выделялись также необычно ведущие себя пять звезд: Меркурий, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн. Вместе с Солнцем и Луной они рассматривались как особая семерка звезд. Необычность поведения пяти планет заключается в том, что они движутся, если период наблюдения достаточно велик, относительно других, неподвижных звезд. Эти "быстрые" звезды ассоциировались иногда с самыми быстрыми животными, которыми пользовался человек, - конями. Во-первых, они подвижны, а Змиедержец или, например, любая из Медведиц - нет. Во-вторых, линии, которые эти пять звезд прочерчивают, путешествуя среди созвездий, напоминают циклически продолжающиеся петли, которые описывают копыта галопирующего коня. Есть бесспорные археологические доказательства, что такая ассоциация в древности имела место: на некоторых античных монетах планеты представлены конями, помещенными в то или иное созвездие. А теперь возьмем неясные, на первый взгляд, библейские описания и зарисовки, сделанные, как утверждает их автор, так: "После сего я взглянул, и вот дверь отверста на небе... и тотчас я был в духе". "Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук". "И вышел другой конь, рыжий; и сидящему над ним... дан большой меч". "Я взглянул, и вот конь вороной, а на нем всадник, имеющий меру в руке своей". "И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть". "И появилось на небе великое знамение - женщина, облаченная в Солнце, под ногами ее Луна, а на главе ее венец из двенадцати звезд". Да еще картину, увиденную в "отверстую дверь", предваряет утверждение автора: "Побеждающему дам утреннюю звезду". Красивые, как видим, изображения - кони цветные, женщина, облаченная в Солнце, с венцом из 12 звезд. Но так как все происходило на небе, и если кони - ассоциативный образ планет, то конь рыжий - это только Марс, красно-рыжее светило. А если сидящему на этом рыжем коне дан большой меч, то поскольку большой меч есть лишь у небесного Персея, то, переводя на современный астрономический язык, Марс находился под созвездием Персея. Конь, например, вороной, или темный - это, конечно же, Меркурий, наиболее слабая для наблюдения планета. А поскольку у Меркурия в руках мера, то есть весы, то и находился Меркурий в созвездии Весов. Более того, как только появляется планета бога торговли Меркурия, сразу, в следующем же стихе начинается настоящая торговля и спор об оценке ячменя и пшеницы. Словом, если небесные картинки счесть гороскопом, то получается следующая небесная ситуация. Юпитер (конь белый) в Стрельце (всадник, имеющий лук), Сатурн (конь бледный) в Скорпионе (всадник, имя которому смерть), Марс (конь рыжий) под Персеем (над сидящем на коне - большой меч), Меркурий (конь вороной) в Весах (в руках сидящего мера). Наконец: "Побеждающему дам утреннюю звезду". Венера (утренняя звезда), наиболее почитаемая в древности, единственная из планет конем не являлась, так как она женщина. Находилась же Венера в созвездии Геракла-Змиедержца (Побеждающему дам утреннею звезду). С планетами все, а о Солнце и одновременно Луне сказано прямо. Среди созвездий Зодиака единственная женщина - Дева. Солнце заходило в Деве (женщина, одетая Солнцем). После захода Солнца появилась Луна под Девой (внизу ног ее). А над Девой венок из 12 звезд - это созвездие Волосы Вероники, в котором как раз столько ярких звезд. Приведенные места теологи воспринимают как непонятные, поэтому переводят их не так, как разобранное выше наставление богов Ною и сыновьям, а дословно и правильно, так что их можно цитировать даже по синодальной Библии. Что и сделано. Семь подвижных небесных светил произвольным образом среди десятков созвездий разместить нельзя, размещая одновременно правильно другие созвездия. Вероятность того, что произвольное размещение даст реализуемую на практике картину, ничтожно мала. Дату, когда имело место описанное расположение планет и звезд на небе, просто вычислить. Если взять отрезок времени, начиная со времен завоеваний Александра Македонского и до средневековья, то точно такое расположение планет и звезд осуществилось единственный раз -30 сентября 395 года нашей эры. Но столь поздняя дата написания любой из книг Библии взрывает разработанную библейскую хронологию и существенно разрушает ряд представлений, сложившихся в общей истории. Поэтому приведенную датировку, которая известна с начала XX века, историки не замечают. Как полагал автор этого открытия Н. А. Морозов, полученный им результат "с астрономической точки зрения не может возбуждать более никаких сомнений, он решен окончательно и навсегда, и с этим отныне приходится считаться всем серьезным историкам". Все бы было так, если бы кроме астрономической точки зрения для "серьезных историков" не существовали и другие, например - идеологическая. И если бы при наличии последней, весьма обязывающей точки зрения, с ней не соседствовало бы наукооправдание и паскалевское требование безразличия по отношению к постижению того, что расходится с верой. Паскаль, правда, говорил не о научной вере, да и не представлял, что такая может возникнуть. Но в чем разница? Слепая настойчивость ревностной веры не зависит от ее объекта. Есть еще один изъян в высказывании Морозова. Гении, а он был гениальный человек (в чем читатель еще сможет убедиться), переоценивают возможности своих коллег. Историки не только не считаются как с приведенным, так и с другими принципиально новыми результатами Морозова. Они их не рассматривают, кто в следствие необразованности, а кто в силу идеологической предопределенности своих задач. Здесь можно бы поставить запятую, а не точку. Но, хватит присказок - теперь к делу. Глава 1. КАК ПОДТВЕРДИТЬ ВЕРУ АЛЕКСАНДРА МАКЕДОНСКОГО " - Говорят, что он, - понижая голос, продолжал прокуратор, - деньги будто бы получил за то, что так радушно принял у себя этого безумного философа. - Получит, - тихонько поправил Пилата начальник тайной службы. - А велика ли сумма? - Этого никто не может знать, игемон". М. Булгаков. "Мастер и Маргарита" Знание - когда - открывает в истории возможности для ответа на вопросы - почему и как? Наша цель - анализ истоков возникновения христианства. Поэтому ключевым является вопрос - когда создан Новый Завет? Количество исписанной бумаги в трудах, посвященных датированию книг Нового Завета, во много раз превышает объем самого Нового Завета, состоящего из 27 сочинений: 4 Евангелия, Деяния апостолов, 21 Послание и, наконец, Откровение Иоанна, или иначе - Апокалипсис. Более ста лет историки переставляют новозаветные источники, пытаясь определить в каком порядке они были написаны. Почти каждое новое исследование по истории написания новозаветных книг содержит как новые датировки, отличные от предшествующих, так и новую относительную хронологию, то есть предположение иной последовательности их возникновения. В целом считается установленным - книги Нового Завета написаны на протяжении столетия. Большинство ученых сходится в том, что начало положил в 68 г.н. эры автор Апокалипсиса. К концу же II века текст Нового Завета полностью сформировался. Теологи и историки церкви, в отличие от светских ученых, не противоречат друг другу и помещают все даты написания Нового Завета в первый век; первым произведением принято считать Евангелие Матфея – 42 г.н. эры. При всем разнообразии хронологических заключений у ученых-библеистов и теологов имеется также общая точка соприкосновения - дата создания Апокалипсиса. Правда, первые помещают Апокалипсис перед Евангелиями, теологи же - после. Но есть еще одна точка зрения - Апокалипсис написан в конце IV века, а именно в 395 г. н. эры. Евангелия написаны после Апокалипсиса, следовательно даты их написания не могут быть опущены ниже V века. Столь резко расходящаяся с устоявшимися традиционными представлениями датировка сделана Н. Морозовым на основании описанного во введении предположения, что Апокалипсис содержит в себе гороскоп, то есть указание расположения пяти видимых планет, Солнца и Луны. Астрологический характер небесных зарисовок в Апокалипсисе усматривали и другие исследователи Библии (например, Э. Ренан). Однако лишь Морозов расшифровал гороскоп и вычислил историческое мгновение, остановленное на небесном циферблате. Поскольку построенное решение шло вразрез не только с разработанной хронологией написания новозаветных книг, но и существенно нарушало сложившиеся хронологические представления в общей истории, безупречный по доказательности вывод Морозова историки сразу же отвергли. Взволнованные и раздраженные оппоненты ограничились желчными выпадами в его адрес, не приведя никаких содержательных возражений. К сожалению, современные историки (в отличие от древних) обладают весьма скудными познаниями в астрономии и совсем не знакомы с небесной механикой, а следовательно, не могут возразить по существу. Раздражение достигло такой степени, что оппоненты Морозова стали отрицать очевидное - астрологический характер ряда библейских мест. А последнее, надо отметить, понимали и даже подчеркивали еще средневековые историки: "И повелел Александр Азону почитать Солнце и Луну и пятерицу звезд и служить Богу незримому - создателю всего сущего. Ибо не было в эту пору пророка и учителя веры истинной, что научал и прозревал, но сам измыслил Александр ту веру и во дни царствования своего положил ее на все земли". Такой, по мнению грузинского историка XI века Леонти Мровели, была вера до появления Иисуса (Жизнь картлийских царей, Наука, М., 1979, с.28), - "учителя веры истинной, что научал и прозревал". А именно - вера и служение "незримому создателю всего сущего" с одновременным почитанием Солнца, Луны и пятерицы звезд - как у библейских пророков, которые в отличие от Иисуса, способного прозревать, самостоятельно этого делать не умели, а опирались на гороскопы. Поэтому они обосновывали свои пророчества, исходя из виденного на звездном небе. Вот так, например: "Видел я ночью: вот, муж на рыжем коне... И снова я поднял глаза мои и увидел: вот муж, у которого в руке - землемерная веревка". Это уже не Апокалипсис. Это - пророк Захария, которого на основании астрономических данных также датировал Морозов. После датировки Апокалипсиса определять время, запечатленное пророками в небесных картинках, не составляло труда, ибо кони - и рыжий, и вороной, и бледный, и белый, скакали по древнему звездному небу вполне осмысленными путями. В дальнейшем мы не станем опираться на необдуманно забытые произведения Морозова (Н.А.Морозов, Христос, т.1-7, ГИЗ, М.-Л., 1924-1932) - уже одно имя его вызывает у большинства историков суетливое раздражение и глухоту отчуждения. Поступим следующим образом. Основываясь только на историческом материале новозаветных книг, покажем прежде всего, что Евангелия и Апокалипсис не могли быть написаны ранее IV века, а точнее - что писались они в конце IV - первой половине V века. Для этого можно воспользоваться не счетом звезд, а счетом чисто земным - счетом денег. Определить, например, какими монетами заплатили Иуде. Ведь монеты в хронологии имеют точные места, как звезды на небе. Глава 2. КАК ЕВАНГЕЛИСТЫ ДАТИРУЮТ СВОИ КНИГИ “Чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной, отозвался кот, подмахнув бумагу, откуда-то добыл печать, по всем правилам подышал на нее, оттиснул на бумаге слово “уплочено” и вручил бумагу Николаю Ивановичу”. М. Булгаков. “Мастер и Маргарита”. Хронологические вехи для ориентировочного уточнения времени возникновения новозаветных книг в Евангелиях есть. Лука (1.1-4): «Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях, как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова, то рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Теофил, чтобы ты узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен». Как видим, достаточно ясно и откровенно написано: «как передали нам то...» Лука не скрывает, а подчеркивает, что его рассказ «о совершенно известных между нами (то есть между христианами) событиях» хронологически удален от событий и основан, в частности, на предании. Пишет Лука для того, чтобы некий Теофил «узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен». То есть: был уже наставлен, христианство как общественное явление уже существовало, но не имело «твердого основания». И характеристика состояния литературной среды у Луки хронологически выразительна: «как уже многие начали составлять повествования». Евангелисту известны уже многие Евангелия других авторов. Не одно, не два, а многие. Он считает, что они не могут служить «твердым основанием», поэтому сам берется за перо. Кто был этот Лука? Судя по преследуемой цели, скорее всего, он занимал пост епископа христианской общины. «Епископ» по-гречески обозначает - надзиратель. В обязанности надзирателя общины, в частности, и входило - укреплять христиан в вере. Епископы в начальный период истории христианства активно занимались формированием основ вероучения, соотнося его для доходчивости с укоренившимися представлениями и верованиями языческого мира. Встречались тогда епископы по своим воззрениям самые разные. Например, в начале V века видного византийского философа Синенсия Киренейского в христианской Птолемаиде, к которой относилось 15 епархий, избрали епископом (фактически - митрополитом, учитывая число епархий). При избрании в главной епархии не посчитались даже с тем, что он некрещеный. Только спустя некоторое время, Синенсия вызвали в Александрию, крестили и уже официально посвятили в епископы (январь 412 г.). Привередливый философ принял крещение, откровенно заявив, что он не приемлет основной догмат христианства - учение о воскрешении мертвых, и что он не может отказаться от своих философских взглядов. Согласившись стать христианским епископом, Синенсий вполне открыто обусловил: «Если мои епископские функции позволят это, я могу быть допущен к этому достоинству с тем, чтобы, философствуя дома и занимаясь баснями вне его, ничему не учась и ни от чего не отказываясь, я получил разрешение оставаться с прежними суждениями» (J.P.Migne. Patrologiae cursus completus, Series graeca, v.66, p.1488). Показательно, что в начале V века епископы еще могли отвергать христианские догматы, относя их к разряду басен. При этом Синенсий вполне воспринимал христианские сюжеты, которым посвятил ряд гимнов (Памятники византийской литературы IV-IX веков, М., «Наука», 1968, с.106-112). «Мыслью вечного отца был помазанник зачат для нас» (гимн V) - это почти что евангельский текст. А вот несколько неожиданное сообщение об Иисусе: «Ты на землю с небес сошел, ты меж смертными жил людьми, ты под землю в Тартар проник, где томился несчастный сонм душ и стражем им смерть была. Содрогнулся, тебя узрев, древний старец, страшный Аид» (гимн IX). О сошествии Иисуса в подземное царство ничего не говорится в каноне, но есть такой сюжет в отвергнутых церковью христианских произведениях. Хотя «подземное царство» - плод языческой мифологии, но в абстрактном представлении оно вполне могло быть воспринято и христианством. И было воспринято, судя по тому, что не включенный в канон сюжет о посещении Иисусом подземного царства попал даже в столь консервативную иконографию, как русская. Основы формирующегося вероучения на начальных этапах могут оказываться самыми разными, и они вполне могут уживаться со старыми верованиями. Содержание гимнов Синенсия в хронологическом отношении не менее показательно, чем откровенность Луки. Кроме встречи с богом подземного царства Аидом, в них, например, для Иисуса «коней зари гонит по небу Титан» (Титан - одно из имен бога солнца Гелиоса). Ну а самого Иисуса, как полагает Синенсий, следует относить к олимпийским богам, считая вторым по значению после Зевса, - «вечного отца», отца богов, который Иисуса зачал своею мыслью. Как видим, церковь в начале V века достаточно активно обращалась к основаниям, которые можно назвать языческо-христианскими. Базируясь на них, епископ Синенсий наставлял своими гимнами обращенных в христианство, и его гимны оказались настолько популярными и распространенными, что дошли до наших дней. Адресату же Лука предлагает «твердое основание», ничего общего с язычеством не имеющее. Поэтому с позиции здравого смысла ничто не препятствует допустить, хотя в рамках выработанных традиционных представлений пока это выглядит невероятным, что Лука писал для Теофила наставления позже Синенсия. В дальнейшем мы сможем достаточно точно оценить, насколько позже. Теофил вряд ли является собственным именем, так как для одного человека никто писать Евангелие не станет. Греческое слово «теофил» имеет осмысленный перевод - боголюб. По-видимому, Лука обращается к любому христианину, почитающему Бога, или - любящему Бога. Моделью литературного феномена Луки может служить «Робинзонада». Через несколько десятилетий после издания «Робинзона Крузо» Д. Дефо книжный рынок заполнился множеством подражаний «Робинзону». Поэтому, если принять такую литературную модель, то можно пока предполагать, что лет, например, за 50 до Луки появилось некое первоевангелие, то есть был создан первый «Робинзон Крузо». Лука об этом первоевангелии мог и не знать. Для участия в разработке популярной литературной темы достаточно знать произведения своих коллег, а Лука их знал. Одновременно он пользовался и устными преданиями - так пишет сам Лука. Наконец, не единицы, а - «многие» могли взяться за перо и начать разрабатывать ранее запретную тему, скорее всего, во времена, когда христианские авторы стали писать и распространять свои сочинения открыто, то есть - не ранее IV века. Мы снова вышли на гипотезу, очевидная правдоподобность которой должна вызывать раздражение в рамках традиционных представлений. Тем более - она литературного свойства, в литературе же самые разные казусы случаются. Для датировок письменных источников существенны прежде всего внутренние, опирающиеся непосредственно на сами тексты обоснования и доказательства. Ниже такие обоснования будут даны при анализе нумизматического материала, который содержится в канонических Евангелиях, а также при рассмотрении весьма показательных календарных свидетельств, которые можно обнаружить в новозаветных книгах. Но прежде рассмотрим еще одну хронологическую веху литературного характера, намеченную Матфеем. В 27-й главе его Евангелия описывается раскаяние Иуды. Иуда хотел возвратить полученные деньги. Но деньги у него не взяли. Тогда Иуда всю полученную сумму бросил посреди храма, а потом «пошел и удавился». Далее Матфей пишет (27.7): «Сделавши же совещание, купили на них землю горшечника для погребения странников; посему и называется земля та «землею крови» до сего дня». Когда мы говорим о какой-либо местности, что она сохраняет свое название «до сего дня», то при этом понимаем, что возникло название в незапамятные времена. Особенно, если оно искажено. А у Матфея здесь явная путаница с переводом названия. Кладбище, на котором похоронили самоубийцу Иуду, в Деяниях апостолов (1.19) транскрибировано словом «Акелдама», и греко-язычный автор Деяний утверждает, как и Матфей, что «на их наречии это значит - земля крови». Но по-арамейски АКЛ ЕДМ - еда крови. Земля же крови - будет АРЦ ЕДМ. Для погребения самоубийц и пришельцев, которые нарушали или не исповедовали иудейские законы, название кладбища «Аклдама» не лишено смысла - употребление в пищу крови и даже окровавленного мяса строжайше запрещалось. Поэтому правоверные иудеи вполне могли так назвать местность для захоронения тех, кто не соблюдал Моисеево законодательство, выделив нарушаемый пищевой запрет как отличительный признак иноверцев. И если кладбище с таким названием в Иерусалиме действительно существовало, то, начиная с тех времен и - «до сего дня» в восприятии Матфея, смысл названия, как видим, оказался полностью утраченным. Словом, как Лука, так и Матфей не представляют, когда реализовался сюжет их повествований. Они знают лишь, что происходили описываемые события очень давно. А автор Деяний апостолов, как и Матфей, не только путается, но не знает и не представляет даже - на каком языке говорили те, о ком он повествует. Анализ текста Евангелий, сделанный еще в ХIХ веке при помощи сопоставления параллельных мест, объединил Марка, Матфея и Луку в одну группу произведений (синоптические Евангелия, слово «синопсис» обозначает - совместное обозрение). Иоанн считается последним из евангелистов. Вряд ли на относительной хронологии, которая получена в рассматриваемом случае путем формального, чисто механического сравнения текстов, можно с уверенностью настаивать. Ведь мы не располагаем документами, принадлежащими фиксированным авторам. В античном и средневековом обществе, когда литература распространялась в рукописном виде, переписчик не обязательно ограничивал себя ролью копииста. Наиболее способные из них, случалось, полагали возможным и допустимым при переписке брать на себя роль редактора, а иногда и соавтора. В результате деятельности переписчиков появлялись новые редакции древних источников. И, по крайней мере, в силу того, что над Евангелиями потрудились многие копиисты, можно утверждать - дошедшие до нас тексты отличаются от авторских. Следуя русскому переводу Евангелий, историки и библеисты обычно пишут: Евангелие от Марка, от Луки... Но в дошедших до нас греческих текстах нет слова «от». Там стоит: κατα Μαρκον, κατα Λουκαν, то есть «по (или - согласно) Марку», «согласно Луке»... Следовательно, мы располагаем произведениями не самих авторов (обозначим их Марк 1, Лука 1), а авторизованным редакциями или пересказами (будем обозначать их Марк 2, Лука 2...). Последнее обстоятельство не посмели скрыть теологи, канонизировавшие Евангелия, а подчеркнули особенность, употребив слово κατα (согласно). В крайних ситуациях начальный текст может так соотноситься с преобразованным редакторами источником, как, скажем, сочинение какого-либо современного автора под названием «Гелиоцентрическая система согласно Копернику» соотносится с первой публикацией Коперника. Существенные коррективы в библейские тексты, как мы еще увидим, вносили и переводчики. На фальсификацию переводов Евангелий впервые публично обратил внимание Л. Толстой в своем «Соединении и переводе четырех Евангелий» (Полное собрание сочинений, т. 34, ГИХЛ, М., 1957). Этот труд Толстого издан и на английском языке еще в конце ХIХ века. Относительная хронология Матфея 2, Марка 2, Луки 2 и Иоанна 2 очевидна - они созданы одновременно, когда подверглись окончательной редакции и провозглашены каноническими. Относительная хронология первых синоптических текстов и Иоанна 1 может быть принята условно. Действительно, в Иоанне 2 ряд параллельных мест с синоптиками изложен более ясно и выразительно. Иоанн как писатель явно сильнее своих коллег синоптиков. Мощней он и как теософ-проповедник. Да и знания у него шире, чем у синоптиков - евангелист Иоанн был знаком с произведениями гностиков и даже в определенной мере опирался на них. Отсюда библеисты сделали заключение, что он является последним евангелистом. Но самый сильный не обязательно должен быть последним. Он может быть и первым. Например - Д. Дефо среди всех авторов «Робинзонов». В такой модели последним, скорее всего, следует поставить Марка, как наиболее литературно скованного. Вместе с тем, ученые, занимавшиеся синоптической проблемой, сделали заключение, что Марк первый евангелист. А в принципе, синоптическое сравнение текстов новозаветного канона занятие не вполне серьезное и не надежное по выводам, если анализ сведен к поиску только схожести, а отличия Евангелий друг от друга не изучаются. Итак, пока будем предполагать, исходя из приведенного выше бесхитростного признания Луки о тех многих, которые в его время писали «о совершенно известных событиях», что Матфей 1, Марк 1, Лука 1 созданы в одну историческую эпоху, а Иоанн 1 или до, или после этих трех Евангелий. И будем искать допустимую нижнюю границу написания рассматриваемых источников, опираясь на исторический материал, содержащийся в частях (или слоях) современных текстов Евангелий, если имеются основания, чтоб сделать аргументированное заключение о первичности рассматриваемых текстов. Например, к такому сорту текстов могут быть отнесены приведенные выше места из Луки (1.1-2) и Матфея (27.8), так как не было резона теологам-редакторам оставлять места, указывающие на то, что авторы этих сочинений не являются не только очевидцами, но даже современниками описываемых событий. Глава 3. КОГДА ЗАПЛАТИЛИ ИУДЕ “Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота”. М. Булгаков. “Мастер и Маргарита”. Канонические Евангелия содержат богатый нумизматический материал. Обильный настолько, что имеются возможности его исторического анализа. МАТФЕЙ МАРК ЛУКА ИОАНН 1 (5.26) (12.59) 2 (7.41) 3 (10.29) (12.6) 4 (10.35) 5 (22.19) (12.5) 6 (12.42) (21.2) 7 (20.2) 8 (18.24) 9 (25.15) (19.13) 10 (12.8) 11 (6.37) (6.7) 12 (17.24–27) 13 (26.9) (14.5) (12.5) 14 (26.15) (14.11) (22.5) 15 (28.12–15) Все упоминаемые в Евангелиях монеты и платежи для наглядности занесем в таблицу и разделим выделенные «нумизматические» легенды на две группы. К первой отнесем первые десять легенд, в которых монеты упоминаются в изречениях и притчах Иисуса. А все случаи, когда евангелисты описывают текущие события, выделим в другую группу - это легенды 11-15, где монеты упоминаются как средства платежа в сюжетных ситуациях. Достаточно беглого взгляда на таблицу для определения евангелистов, называемых синоптиками. В отличие от Матфея, Марка и Луки - Иоанн ни разу не приводит притчи Иисуса, в которой упоминались бы монеты. У него по сравнению с синоптиками хватает вкуса, чтоб не вводить в высказывания Иисуса суетность и заставлять его говорить о деньгах. Сейчас твердо установлено, что самыми первыми христианскими литературными произведениями являлись речения (логии) Иисуса. В конце ХIХ века в Египте (Оксиринх, 1897 г.) археологи нашли древний папирус с изречениями Иисуса. Среди них есть высказывания, которые дословно повторяются в канонических Евангелиях, но есть и такие, что вошли в Евангелия в отредактированном виде. Поэтому можно ожидать, что в первой группе легенд тексты являются более древними по сравнению с текстами группы легенд, в которых описываются реальные платежи. В справедливости такого предположения легко убедиться, если в обеих выделенных группах сделать сравнительную оценку стоимостей монет. Рассмотрим первую группу. В легенде 4 идет речь об оплате постоя в гостинице. В качестве задатка на неопределенный срок постоя вносится 2 денария. В легенде 7 говорится об оплате труда поденщиков на винограднике. Оплата труда - денарий в день. В легенде 10 потеря драхмы, монеты, равной по достоинству денарию, рассматривается как существенная потеря. В группе же реальных платежей денарий является явно обесцененной монетой. Например, в легенде 13 идет речь о продаже полулитрового сосуда масла за 300 денариев (в оригинале дословно: «фунт нардового масла чудесного, неразбавленного (вариант - цельного)». Нардовые масла добываются из растений семейства валериановых, в котором насчитываются десятки видов. В древности эти масла являлись весьма популярным и распространенным гигиеническим средством, особенно их часто употребляли в банях. Давилось масло из листьев, стеблей и клубней валериановых растений) – Иоанн (12.5) - и о раздаче полученной выручки нищим, а в легенде 11 о двухстах денариях как о незначительной сумме. Во всех без исключения легендах второй группы денарий - минимальное по своему достоинству платежное средство. А в первой группе минимальными по достоинству монетами являются лепта - Лука (12.59), - а также ассарий (легенда 3) и квадрант (легенды 1 и 6), представляющие собой доли денария (1 денарий = первоначально 10, затем 16 асс, или по-гречески - ассариев; 1 асс = 4 квадрансам, или квадрантам). Квадрант превратился в самую мелкую монету в позднеантичное время. Нельзя, конечно, предполагать, что все 10 легенд первой группы раннего происхождения по сравнению со временем написания первых текстов Евангелий, так как евангелисты и сами могли сочинять притчи для Иисуса, а не заимствовать их из ранее написанных логий. Вполне вероятно, что к разряду таких поздних притч относятся те, которые излагаются только одним из евангелистов (например - легенды 2 и 8). В легенде 2 (Лука) речь идет о сравнении двух долгов в 50 и 100 денариев. В легенде 8 (Матфей) сравниваются тоже два долга: долгу в 10 000 талантов противопоставляется долг в 100 денариев. Обе эти притчи, приписываемые Иисусу, имеют разное, притом весьма невыразительное содержание и рассказываются в разных ситуациях, что и позволяет отнести их к личному творчеству евангелистов. Среди притч, которые, возможно, заимствовались из первых логий, есть как неотредактированные, так и явно подвергнутые евангелистами редакции. К неотредактированным притчам следует отнести, например, знаменитую притчу: денарий - кесарю, одинаково рассказанную как Марком, так и Матфеем (легенда 5). Примером же отредактированной притчи может служить излагаемая в легенде 9. У Матфея (25.15) в распоряжении подданных оставляется состояние, исчисляемое в талантах - 5,2 и 1 талант каждому. Более умеренный Лука (19.13) в той же притче говорит не о талантах, а о минах (1 талант = 60 минам), причем оставляется десяти человекам состояние в 10 мин. Итак, рассматриваемый нумизматический материал, если и подвергался редакции, то, возможно, при заимствовании его из логий Иисуса. Как разная товарная стоимость монет в первой и второй группах легенд, так и частичная несогласованность евангелистов в подаче нумизматического материала говорит о том, что после написания первых вариантов Евангелий, на тексты, в которых говорится о монетах и платежах, никто внимания не обращал и никто ничего не правил. Если бы последующие редактирования коснулись выделенного нумизматического слоя, то, например, легенда 9, вне сомнений, оказалась бы одинаково изложенной в текстах как Матфея, так и Луки. Рассмотрим теперь легенды группы реальных платежей, что даст возможность сделать твердое заключение о времени написания Евангелий. В трех легендах - 12, 14, 15 - называются монеты в сюжетных ситуациях, связанных с обращением денежных единиц. В легенде 12 рассказывается об уплате подати Иерусалимскому храму. В античное время каждый человек иудаистского вероисповедания платил подать в размере одной драхмы ежегодно. Такой размер подати указан в Исходе (30.13), где в греческом варианте этой книги речь идет о полудидрахме, то есть об одной драхме. Сцена с уплатой подати изложена только у Матфея (17.24-27): «Когда же пришли они в Капернаум, то подошли к Петру сборщики дидрахм и сказали: Учитель ваш не даст ли дидрахмы? Он говорит: да. И когда вошел он в дом, то Иисус, предупредив его, сказал: как тебе кажется, Симон, цари земные с кого берут пошлины или подати, с сынов ли своих или с посторонних? Петр говорит Ему: с посторонних. Иисус сказал ему: итак, сыны свободны; но чтобы нам не соблазнить их, пойди на море, брось уду, и первую рыбу, которая попадется, возьми; и, открыв у нее рот, найдешь статер; возьми его и отдай им за Меня и за себя». Иисус, считая себя сыном Бога, приводит апостолу Петру, который уже сказал сборщикам налога «да», в качестве довода, что он платить налог не должен, положение об освобождении от уплаты налога, имеющее место для сынов «царей земных». Но поскольку уже было сказано «да» и, наконец, «чтобы нам не соблазнить их», Иисус соглашается уплатить налог, хотя и несколько необычным способом. Поскольку здесь речь идет о налоге, который платился Иерусалимскому храму, то остается непонятным, почему за двоих нужно уплатить не две драхмы (в греческом тексте Исхода сказано, что за каждого положена драхма), а статер, который, как следует из приведенного выше текста, в данном случае равен 4 драхмам? Можно предположить, что описанная Матфеем сцена происходит в поздние античные времена, когда легированная медью драхма обесценилась не менее, чем вдвое по сравнению с серебряной драхмой, и определить, когда подать номинально соответственно увеличилась. Но в данном случае не исключена ошибка самого Матфея или позднейшего переписчика, который в сложной конструкции - «полудидрахма», заимствованной из греческого варианта Исхода, половинку случайно упустил и получилось не «сборщики полудидрахм», а «сборщики дидрахм». Отметим, что анализ цитат, заимствованных из ветхозаветных книг, дает возможность утверждать, что как Матфей, так и другие евангелисты, использовали для ссылок только и только греческий перевод Библии. Из того, что в качестве подати за двоих полагалось уплатить статер, невозможно сделать заключение, имела ли место ошибка Матфея или его переписчиков. Дело в том, что статер (по-гречески - коромысло весов) является монетой, равной какому-либо двойному весу. Изначально статером называли две драхмы, а в позднее античное время - четыре. Так как предполагаемая описка не исключена, то анализ легенды не может дать достоверного результата в хронологическом отношении. Придя к такому заключению, мы «сборщиков дидрахм» пока оставим. В свое время запутанная ситуация с дидрахмой сыграет решающую роль при определении одного крупного исторического подлога. А сейчас рассмотрим легенду, которая дает возможность сделать четкое и бесспорное хронологическое заключение о нижней допустимой границе написания Евангелий. Это легенда 14, в которой идет речь об оплате предательства Иуды. Матфей (26.15): «И сказал: что вы дадите мне, и я вам предам его? Они предложили ему тридцать серебреников». Марк (14.11): «Они же, услышавши, обрадовались и обещали дать ему серебреники». Почему первосвященники, к которым обратился Иуда, «обещали дать ему серебреники» (τριακοντα αργυρια - тридцать серебреников), а не денарии? Ведь у Марка на той же странице десятком строчек выше исчисление денег ведется в денариях (14.5): «ибо можно было бы продать его (сосуд с нардовым маслом) более, нежели за триста денариев (τριακοσιοων δηναριων)». Чтоб прояснилась ситуация с серебрениками Иуды, которому священники почему-то вдруг не захотели платить денариями, осуществим короткий экскурс по истории римского монетного дела. Резкое падение достоинства денария, серебряной античной монеты, первоначально весившей 4,55 г., началось во второй половине I века нашей эры в правление императора Нерона (54 - 68 годы). Вес денария при Нероне ощутимо снизился - с 4 г. до 3,41 г. Но это было полбеды. Беда же заключалась в том, что впервые денарии официально перестали считаться чисто серебряными - к серебру по указу императора присоединялось небольшое количество медной лигатуры. Финансовое положение одними такими мерами исправить нельзя, и оно не исправилось. Впоследствии Веспасиан (69-79 годы), стремясь к бездефицитному бюджету, обложил налогами все, что можно было обложить, даже уборные. «Деньги не пахнут!» - это его убежденный ответ на упреки по поводу необычного налога стал поговоркой на всех европейских языках. После налоговых опытов Веспасиана монетарные возможности по улучшению финансового состояния исчерпались, пришлось снова обратиться к опыту Нерона. В результате постоянной порчи к концу II века денарий содержал только 50 процентов серебра. Доверие на рынках к нему оказалось подорванным, что вызывало острый финансовый кризис. Пытаясь погасить кризис, в 214 году император Антонин Каракалла попытался изменить денежную систему и выпустил монеты большего веса, чем денарий, но из такого же плохого серебра. По имени императора они стали называться антонинианами. После Каракаллы в Римской империи начался развал государства. Само название Римская империя теперь уже приобретает условный смысл. Войска стали провозглашать императором кого они хотели и когда хотели. Рим потерял статус столицы. Назначенный войсками император выбирал себе столицу, где ему нравилось. Каждый новый выпуск антонинианов состоял из монет, которые содержали все меньше и меньше серебра. При Аврелиане (270-275 годы) антониниан представлял собой уже медную монету, покрытую тонким серебряным слоем, а ее обращение стало носить принудительный характер. Аврелиан, а затем в самом конце третьего века Диоклетиан (284-305 годы) провели ряд реформ, стабилизировавших финансовое положение. С начала четвертого века возобновился регулярный выпуск монет, которые стали снова выполнять функцию всеобщего платежного средства. Новые чисто серебряные монеты, называвшиеся милиарисиями, выпустил Диоклетиан в 292 году. Милиарисий в новой монетной стопе приравнивался 1/1000 золотого фунта. Золотой фунт оценивался также и в денариях – 50 000 денариев. Таким образом, соотношение милиарисия и официально ставшего медной монетой денария равнялось 1 : 50. Начиная с IV века эмиссии денариев прекратились, но название «денарий» со времени Диоклетиана долго еще употреблялось для обозначения денежной условно-счетной единицы. Сохранился пространный эдикт о ценах Диоклетиана, в котором цены обозначены в счетных денариях. Приведем некоторые из них: 2 модия пшеницы - 100 денариев 2 модия ячменя - 100 денариев 1 фунт масла - 16 денариев 1 фунт овечьего молока - 8 денариев 1 куриное яйцо - 1 денарий В качестве условно-счетной единицы денарий служил на протяжении раннего средневековья, пока это слово не стало снова употребляться для названия серебряных монет средневековых государств Европы, а также в несколько измененном звучании - золотых монет Арабского халифата («динары», а не «денарии»). Анализ группы легенд реальных платежей дает возможность утверждать, что в эпизодах, которые относятся к конкретным, описываемым евангелистами событиям, денарий выступает именно в качестве условно-счетной единицы, а не монеты. Пока что мы можем сказать: Иуде заплатили 30 каких-то реальных «серебреников», а не денариев, при помощи которых евангелисты обозначали суммы в условно-счетных единицах. Весьма показателен «нумизматический» подход к рассматриваемому вопросу в первых переводах Евангелий. Переводчики обычно стремятся в меру возможности проектировать неясные широкому кругу понятия и названия на современные представления, понятные большинству. Ведь важно, чтоб люди ощущали то, что написано о неведомом им. В самом древнем старославянском переводе - «Остромирово Евангелие», ХI в. - слово «денарий» переведено - «пеняз». В XI веке славяне так называли самую мелкую монету или собирательное понятие «деньги». (Наблюдение В.О. Ключевского, Сочинения, М., 1979, т. 6, с. 258). Вне сомнений, переводчик считал, что денарии Евангелий являются мелкой монетой. Поэтому и слово «меняла» в «Остромировом Евангелии» переведено - словом «пеняник», которое является производным от слова «пеняз». Нумизматическую изобретательность переводчика легко объяснить, так как в ХI веке серебреники тоже существовали - серебреники Владимира, Ярослава, тмутараканского князя Михаила - и представляли собой по сравнению с «пенязами» значительный номинал. Однако, нумизматические представления ХI в., какой бы убедительной ни казалась приведенная аналогия, не могут служить для оценки достоинства денария в евангельских легендах, где описаны реальные платежи. Поэтому сделаем такую оценку, исходя из наиболее четкой легенды -Марк (6.37) и Иоанн (6.7). «Филипп отвечал Ему: им на двести денариев не довольно будет хлеба, чтобы каждому из них досталось хотя бы понемногу...» (В греческом оригинале дословно: «двести денариев на хлеб не достаточно, чтобы каждый немножко получил») – и Иоанн еще указывает (6.10), что едоков было «числом около пяти тысяч». В эдикте о ценах Диоклетиана приводится точный объем пшеничного зерна, оценивавшийся в 100 денариев, - 2 модия (1 модий = 8,75 литра). Итак, на 200 денариев в начале IV в. можно было купить 4 модия пшеницы, то есть - 8.75х4х0,8 = 28 кг. зерна (1 литр пшеницы = 0,8 кг.). По современным нормам из 28 кг. муки изготовляется 42 кг. хлеба. Положим, что мукомолы и пекари забрали за свою работу 7 хлебов (шестую часть); остается 35 килограммовых хлебов, что для 5000 едоков явно мало. Если даже пекари работали бесплатно - то тоже мало. Перейдем теперь к ценам I - II века: 35 условно-счетных денариев IV в. = 1 серебряному денарию I-II веков. Таким образом, на 200 серебряных денариев можно было купить хлеба в 35 раз больше: 35х35=1225 хлебов. И если на каждого едока положить примерно по четвертинке килограммовой буханки, то 5000 человек таким количеством вполне бы насытились. Заметим, что сделанное сравнение дает заниженную цифру. В начале IV в. вследствие экономического кризиса относительная цена на хлеб, безусловно, являлась завышенной. И если последнее обстоятельство учесть при пересчете, то получится, что на 200 серебряных денариев I-II веков Филипп с апостолами смогли бы накормить хлебом больше чем 5000 человек. Пересчет, меж тем, можно было бы и не делать. Полагая, что производительность труда в начальный период средневековья росла весьма незначительно, воспользуемся известными ценами на хлеб времен Карла Великого (Ф. И. Михалевский, Очерки истории денег и денежного обращения, т. I, Госфиниздат, 1948, с. 59). В конце VIII в. за 1 денарий можно было купить 12 двухфунтовых (1 фунт - 408 г.) хлебов пшеничных или 15 ржаных, или 20 ячменных, или 25 овсяных. К тому же надо учесть, что 1 денарий Карла Великого по весу более чем в два раза меньше денария II в. н. эры. Таким образом, если в Евангелиях Иоанна и Марка под денариями понимаются реальные монеты I-II веков, то апостол Филипп говорит явную бессмыслицу - на 200 денариев для толпы «числом около пяти тысяч» хлеба можно было бы купить с избытком. Теперь рассмотрим хлебную проблему с другого хронологического конца. По свидетельству Цицерона (Л. Р. Казаманова, Введение в античную нумизматику, МГУ, 1969, с.41) в республиканском Риме поденщик получал 3 сестерция в день (4 сестерция = 1 денарию) и столько же стоил 1 модий пшеницы (!). В императорскую эпоху вес денария уменьшился, так что труд поденщика должен был бы оцениваться примерно в 1 денарий. Таким образом, мы приходим сразу к двум выводам: 1. По нумизматическим признакам притчи Иисуса восходят к I в. н. эры. За день поденщику 1 денарий - Матфей (20.2). 2. Между фактическими представлениями евангелистов о ценах (реальные платежи) и ценами в притчах Иисуса существует разрыв, объяснить который можно хронологическим разрывом как минимум в 300 лет между изображаемой эпохой и временем написания. Наконец, после того, как, говоря математическим языком, доказательство завершено, обратим внимание еще на одну особенность нумизматики Евангелий. Аргументы ex silentio (от умолчания) не особенно убедительны, но при том разнообразии нумизматического материала, который мы обнаруживаем в Евангелиях, полное умолчание их авторов об основной денежно-счетной единице Римской империи первых трех веков новой эры - сестерции, - по крайней мере, косвенно подтверждает (хотя нам косвенные подтверждения уже не нужны), что писались Евангелия в более поздние времена. Вернемся теперь снова к серебреникам. Нумизматы в ХIХ в. считали, что название «серебреник» (αργυρια), или на латинский манер - аргентеус, появилось впервые при Диоклетиане как название выпущенного им милиарисия. Но такое мнение разделяют не все нумизматы. К примеру, известный специалист по римским монетам А.Н. Зограф подчеркивает, что «наименование аргентеус, приписываемое им (милиарисиями - И.М.) некоторыми, представляет чистую гипотезу» (Материалы и исследования по археологии, АН СССР, N16, 1951, с.54). Окончательно стабилизировалась финансовая система империи при Константине I (306-337 гг.). В период своего правления, наряду с милиарисием, он ввел новый серебряный номинал - силикву. Начался также выпуск серебра в слитках. В археологических кладах такие слитки были найдены с клеймами, относящими их к IV-V векам. Серебро снова стало основным платежным средством. Итак, название «серебреник» можно отнести к милиарисию, силикве или клейменому серебряному слитку. До времен Диоклетиана понятие «серебреник» вообще не существовало: αργυριον - так писали греки, argentum signatum - писали латиняне, когда шла речь о произвольных серебряных монетах. Для нас сейчас не имеет значения, что понимали под названием «серебреник» евангелисты, идентификация серебреников Иуды еще впереди. Однако уже можно сказать - во всех трех случаях дату написания первых текстов Евангелий невозможно опустить ниже IV века. Читатель первых трех веков просто не понял бы, о чем пишут евангелисты, если бы прочел, что в качестве платежного средства наряду с денарием применяется также и серебреник. IV век в качестве нижней допустимой границы написания рассматриваемых текстов по нумизматическим признакам является столь же точной датой, как, например, дата - 1786 год в качестве такой же границы в том случае, если бы в Евангелиях сообщалось, что Иуде заплатили не серебрениками, а американскими долларами. Перенос писателем собственных нумизматических представлений на более раннюю им изображенную эпоху является нередким явлением. Хронологическое смещение может оказаться следствием незнания, а может побуждаться литературными соображениями. Но оно всегда дает возможность сделать заключение о дате написания произведения. Приведем пример из литературы ХХ века, в котором как раз варьируется затронутая нами тема - тридцать серебреников. Пьеса М. Булгакова «Последние дни», действие второе. Начальник III отделения корпуса жандармов Дубельт принимает двух осведомителей, Биткова и Богомазова, и в каждом из эпизодов возникает вопрос об оплате их услуг. Эпизод первый. БИТКОВ. ... Ваше превосходительство, велите мне жалование выписать. ДУБЕЛЬТ. Жалование? За этого Джука с тебя еще получить следует. Ступай к Василию Максимовичу, скажи, что я приказал выписать тридцать рублей. БИТКОВ. Что же, тридцать рублей, ваше превосходительство. У меня детишки... . ДУБЕЛЬТ. «Иуда Искариотский иде ко архиереям, они же обещаши серебренички дати...» И было этих серебреников, друг любезный, тридцать. В память его всем так и плачу. БИТКОВ. Ваше превосходительство, пожалуйте хоть тридцать пять. ДУБЕЛЬТ. Эта сумма для меня слишком грандиозная... Эпизод второй. ДУБЕЛЬТ. Чрезвычайные услуги оказываете, Иван Варфоломеевич. Я буду иметь удовольствие о вас графу доложить. БОГОМАЗОВ. Леонтий Васильевич, душевно тронут. Исполняю свой долг. ДУБЕЛЬТ. Понимаю, понимаю. Деньжонок не надобно ли, Иван Варфоломеевич? БОГОМАЗОВ. Да рубликов двести не мешало бы. ДУБЕЛЬТ. А я вам триста выпишу для ровного счета, тридцать червонцев. Скажите, пожалуйста, Василию Максимовичу. Булгаков приравнивает десять рублей одному червонцу. Так оно и было, когда создавалась пьеса. Но в 1837 г., к которому по сюжету относится процитированный диалог, один червонец равнялся не десяти рублям, а составлял сумму около трех рублей. Да и название «червонец» уже тогда должно было восприниматься условно - чеканка червонцев, по весу и по пробе совпадавших с голландским дукатом, прекратилась в России в конце ХVIII века. Дубельту следовало бы сказать «тридцать империалов». Так назывались десять рублей в ХIХ веке. «Червонец» как официальное название десяти рублей введено в 1922 г. (употреблялось до 1947 г.). Таким образом, нижняя допустимая дата написания «Последних дней» - 1922 г. В действительности пьеса написана в 1935 г. Если бы Булгакову кто-то указал на неточность, он вряд ли стал бы вносить исправления - пусть неточно, зато понятно современникам, для которых создано произведение. Если бы на ошибку указали Марку или Матфею, то текст, безусловно, они б исправили. Матфей мог бы написать, что Иуде заплатили не «тридцать серебреников», а «тридцать дидрахм». Это соответствовало б его версии, что храмовая подать собиралась в дидрахмах, и Евангелие нумизматически оказалось бы согласованным - Иуде ведь священники платили из храмовых средств. То же относится и к серебреникам, которыми была оплачена ложь стражи, охранявшей погребенного Иисуса - Матфей (28.12,15). В переводе скрыто, что страже заплатили серебрениками (αργυρια). Переведено - «деньги», хотя в оригинале стоит слово - αργυρια, а не – αργυριον. Ну, а Марк мог бы, подобно Луке, вместо слова αργυρια употребить термин αργυριον, всегда обозначавший в греческом языке общее понятие - серебряные деньги. Последнее, впрочем, ничего бы не изменило в текстологической оценке этого места Евангелия. Осталась бы та же неясность: почему в древнем источнике одновременные платежи описываются в денариях и здесь же рядом, на той же странице, в неопределенных αργυριον? Когда мог появиться подобный документ? Ответ, как мы выяснили, может привести только в IV в. н. эры. Никак не ранее. Глава 4. СКОЛЬКО ЗАПЛАТИЛИ ИУДЕ - О, город Ершалаим! Чего только не услышишь в нем. Сборщик податей, вы слышите, бросил деньги на дорогу!.. - А он сказал, что деньги ему отныне стали ненавистны, - объяснил Иошуа странные действия Левия Матвея и добавил: И с тех пор он стал моим спутником". М. Булгаков. “Мастер и Маргарита” Казалось бы, тема исчерпана. Это было бы так, если б евангелист Матфей чрезмерно не увлекался цитированием. Первоисточниками евангелистам служили ветхозаветные книги. И Матфей не просто цитирует их. Он стремится убедить читателя, что описываемые в его Евангелии события предсказаны предшествующими авторами Ветхого завета. Матфей ссылается на книги: Бытие, Исход, Левит, Второзаконие, Судьи, Псалмы, Исайя, Иеремия, Михей, Осия, Малахия. Причем цитируются разные места из этих книг. Число его ссылок превышает число таких же ссылок у Марка, Луки и Иоанна вместе взятых. Одна из сделанных Матфеем ссылок представляет для нас особый интерес. После того как Иуда удавился, и на брошенные посреди храма деньги священники купили "землю горшечника для погребения странников", о чем уже шла речь выше, у Матфея дальше читаем (27.9): "Тогда сбылось реченное через пророка Иеремию, который говорит: "И взяли тридцать серебреников, цену оцененного, которого оценили сыны Израиля, и дали их за землю горшечника, как сказал мне Господь". В современных изданиях иногда все прямые цитаты, заимствованные евангелистами из Ветхого завета, снабжены указанием на главу и номер стиха соответствующей книги. В приведенной цитате, в отличие от других цитат, такое указание никогда не делалось. Ну что ж - сами попытаемся найти ссылку. Однако, оказывается, сколько не читай Иеремию, ничего подобного у него нет. Правда, есть в пророчестве одно место о купле-продаже земельного участка. Вот оно: Иеремия (32.9): "Тогда я узнал, что это было слово Господне. И купил я поле у Анамеила, сына дяди моего, которое в Анафофе, и отвесил ему семь сиклей серебра и десять серебреников". (Пока и поскольку необходимость уточнений не носит принципиального характера, синодальный перевод Библии воспроизводится дословно, без уточнений. Впрочем, такие случаи редки). Совершенно, конечно, ниоткуда не следует, что "сын дяди моего" по профессии горшечник. Не ясно также, при чем тут Анафофа (современная Аната), если дело было в Иерусалиме? И, наконец, ведь речь идет о семи сиклях серебра и десяти серебрениках, а не об Иудиных тридцати серебрениках. В столь ответственном месте Матфей ссылается на пророка и - столь неудачно! И если учесть, что Матфей основательно изучал Ветхий завет и в этом отношении явно превзошел своих коллег евангелистов, то совершенно непонятным становится - почему он проигнорировал исключительно важный для него стих из пророчества Захария. Захария (11.12-13): "И скажу им: если угодно вам, то дайте Мне плату Мою, если же нет, - не давайте; и они отвесят в уплату Мне тридцать серебреников. И сказал Мне Господь: брось их в церковное хранилище, - высокая цена, в какую они оценили Меня! И взял Я тридцать серебреников и бросил их в дом Господень для горшечника". Ведь здесь есть все нужное Матфею: и тридцать серебреников - "цена оцененного" - и возврат этих денег, и даже горшечник. Прежде чем приступить к анализу столь сложной ситуации, связанной с "неведением" Матфея, необходимо выяснить - не является ли процитированное место из Захарии результатом фальсификации перевода. Такое предположение приходится сразу же отбросить. В арамейском тексте это место есть, в той же главе и с тем же номером стиха. Оно только несколько неточно переведено. Вот как в оригинале. Захария (11.12-13): "И сказал им: "Если угодно вам, то дайте оплату мне. Если нет - воздержитесь!" И отвесили в оплату мою тридцать серебреников. И сказал мне Яхве (ИЕУЕ): "Брось их для Творца (АЛ-ЕИУЦР): замечательная цена, которой я с верхом (МЭЛИЕМ) оценен!" И взял я тридцать серебреников и бросил их в доме Яхве, для Творца (АЛ-ЕИУЦР)". ИУЦР - это "творец", а "горшечник" - ИУЦР ХРШ: творец черепков (разница более ощутима, чем в старом сравнении "государь" и "милостивый государь"). И, конечно же, ИУЦР это не "казнохранилище" (АУЦР). Одно и то же слово дважды по-разному переведено, притом, оба раза неправильно. Что утаивается при подобном переводе и почему Захария противопоставляет Яхве и Творца, со временем будет разобрано. А сейчас, исходя из синодального перевода, оценим явную коллизию: 1. Матфей называет пророка Иеремию, но слова, которые он ему приписывает, используя при этом оборот - "Иеремия, который говорит", - в тексте книги Иеремии отсутствуют. 2. Необходимое Матфею место, идеально подходящее как ссылка, есть в греческом переводе книги Захарии, но он этого не знает. Наконец, заметим, что Матфей Иеремию цитирует дважды - неудачно в приведенном стихе и один раз (2.17) правильно, - имя же Захарии он вообще ни разу не упоминает. Ведь с подлинным арамейскими текстами Матфей знаком не был (это установлено твердо), а читал только искаженные греческие переводы. Непонятная ситуация. Например, почти в каждой из девяти прямых цитат, взятых из пророчества Исайи, называется имя Исайи с очень лестной оценкой пророка: "сбылось реченное через пророка Исайю". Отчего бы не сослаться так и на Захарию - сбылось реченное?.. Если попросить человека, не знакомого с традиционной датировкой иудаистских и христианских книг, оценить описанную ситуацию, он скажет: "Исайя являлся, возможно, учителем Матфея или сравнительно недавно жившим автором, на которого евангелист предпочитал ссылаться как на единомышленника. Иеремия же - это современник Матфея, от которого он слышал нечто подобное тому, что цитирует. А вот Захария, вне сомнений, автор, с которым Матфей знаком не был. Наконец, совсем не исключено, что Захария читал Евангелие Матфея. И даже очень на то похоже". Ну что ж! Такое суждение основано на здравом смысле, и его можно попытаться проанализировать. Прежде всего - Исайя, которого человек, не обремененный традиционными взглядами, может отнести либо к недавно жившему пророку, идеи которого воспринимались как непререкаемые во времена Матфея, либо к непосредственному вдохновителю Матфея. Для всех, и для теологов, и для историков, по сей день в рамках традиционных датировок остается загадкой: как Исайя попал в иудаистский канон и как он там удержался? Исайя - монотеист без каких-либо этнических оговорок и ограничений. Согласно Исайе (56.7), Бог провозгласил, что "дом мой назовется домом молитвы для всех народов (БИ'ТИ БИТ-ТФЛЕ ИКРА ЛКЛ-ЕГУ-ИМ)", а не только для израильтян, как считают иудаисты, основой и отправным пунктом вероучения которых является генотеизм, или иначе - этнически обособленный монотеизм. Исайя утверждает, что Бог всех иноплеменников, хранящих субботу, любит и милует. Не работать в субботу - вот основное требование (56.6), и оно, вне сомнений, никак не противоречило раннехристианским традициям. Эбиониты, например, являясь христианами, не только "хранили субботу", а и делали, как это предписывают Моисеевы законы, операцию обрезания. Современные русские субботники (не путать с адвентистами седьмого дня), настаивающие на своей религиозной исключительности, не только празднуют субботу и делают обрезание, но еще вдобавок не признают Иисуса Богом. Вместе с тем, они, как и пророк Исайя, являются христианами, потому что считают Иисуса выдающимся пророком и великим праведником, а Яхве (ИЕУЕ) не персональным Богом какого-то одного народа, а Богом всех людей без какого-либо исключения и без каких-либо оговорок. Наконец, укажем, что неотредактированный евангелистами Иисус придерживался относительно субботы одного мнения с Исайей. В логиях из Оксиринха, о которых уже шла речь выше, читаем: "Говорит Иисус. Если вы не отречетесь от мира, не обретете царства Божьего, если вы не будете соблюдать субботу, не увидите Отца". Итак, Исайя - христианин. Вот как он излагает христианскую программу и что говорит об Иисусе. Исайя (11.10): "И наступит его день! Отпрыск (ШРШ), сущность моя (ИШИ), станет знаменем народных масс, приветствующих его во всех народах. И сбудется положенная ему слава (УЕИ'ТЕ МНХ'ТУ КБУД)". Исайя (42.1): "Вот отрок мой, которого я поддержу, избранник мой, благоволение моей души. Передастся моя осененность ему (Н'ТТИ РУХИ ЭЛИУ), чтобы был определен закон земным народам". Такие слова пророк вкладывает в уста Бога о сущности мессии. А вот высказывания об Иисусе самого Исайи (53.5): "И он смертельно изранен (УЕУА МХЛЛ: от ХЛЛ - проколоть, а также - убитый, пронзенный, так что МХЛЛ может означать и "распят") злодейством нашим (МПШЭНУ: злодеяние - ПШЭ - стоит в единственном числе, а префикс формирует, в частности, творительный падеж), изничтожен за грехи наши (МДКА МЭУН ТИНУ). Мораль умиротворения нашего - около него! (МУСР ШЛУМНУ ЭЛИУ). И в сообществе его упокоение для нас (УБХБР'ТУ НРФА-ЛНУ)". Последние два предложения искажены в переводах до неузнаваемости и присоединены к первой фразе. Для слова МУСР со значениями - мораль, учение, путы, наказание - выбирается последнее значение, ключевое слово "сообщество" (ХБР'Т) опускается, а слово НРФА - упокоение, лень - подменяется и переводится созвучным - "исцеление" (МРФА). Безбожное искажение переводчиками текста оригинала продиктовано хронографическими соображениями. И ученые, и теологи считают, что Исайя писал в те времена, когда ни о каком "сообществе его", как общине Иисуса, не могло быть и речи. Дальше синодальный перевод можно считать в достаточной степени точным (53.6-9): "Все мы блуждали как овцы, совратились каждый на свою дорогу; и Господь возложил на Него грехи всех нас. Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих. Как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих. От уз и суда Он был взят; но род Его кто исчислит? Ибо Он отторгнут от земли живых; за преступления народа моего претерпел казнь. Ему назначили гроб со злодеями, но Он погребен у богатого, потому что не делал греха, и не было лжи в устах Его". В приведенном отрывке прекрасным языком, кратко, ясно и поэтично изложены и идейные основы, и суть драматического сюжета Евангелий. Притом - повествование отнесено к событиям прошлого. Иисус, получается, жил до Исайи. Следовательно, Исайя - евангелист. Исайя (ИШЭИЕУ) - пророк с очень выразительным именем: ИШЭ - спасение, ИЕУ - архаичная форма глагола "будет", так что по-русски получается, если перевести одним словом, Спаситель. В Библии есть еще имя, которое понимают как Спаситель. Как определение оно вводится в книге Числа (13.16): "...и назвал Моисей ЕУШЭ, сына НУН, - ИЕУШЭ". А в переводах: "...и назвал Моисей Осию, сына Навина, - Иисусом". Иисус (ИЕУШЭ) переводят - "Бог есть помощь", и его можно тоже понимать как - "Спаситель". Не останавливаясь на последнем переводе, а также на особенности принятого написания для имени новозаветного Иисуса (ИШУЭ), скажем, что имя Исайя (ИШЭИЕУ) с не меньшим правом может быть понято как "Спаситель". Если бы слово ИШЭИЕУ стояло только в заглавии книги и не употреблялось как имя в самом пророчестве, то заглавие "Спасение будет" - вполне подходило бы для названия этого одного из первых христианских источников. Религиозная цель у пророка - создание "дома молитвы для всех народов" (56.7). Местопребывание Бога, как считает Исайя, не может быть в Иерусалимском храме или где бы то ни было на Земле: "Небеса - престол мой. А земля - кровь (ЕДМ), куда ни пойди (РГЛИ). Где же дом построите для меня и где место покоя моего?" (66.1). Нет и не может быть, как заявляет в пророчестве Бог, такого места. Исайя проповедует и провозглашает безоговорочную христианскую программу. Социальная проповедь Исайи также соответствует раннехристианским тенденциям: "Угнетенных отпусти на свободу, расторгни всякое ярмо, раздели с голодными хлеб твой и скитающихся бедных введи в дом" (58.6). Наконец, в отрицании генотеизма Исайя превосходит любого другого новозаветного автора, по крайней мере, ясностью: "благословен народ мой - египтяне, и дело рук моих - ассирийцы, и наследие мое - израильтяне" (19.25). Исайя, в первую очередь, - идеолог, а не евангелист. Основные агиографические моменты жизни Иисуса, начиная с непорочного зачатия, он фиксирует только в виде тезисов и одновременно определяет характерные черты, которые должны быть свойственны мессии: "Пусть, поэтому, сам Господь дает вам знамение: вот девственница забеременела (ЕРЕ - в прошедшем времени), и родился сын. И провозглашающееся имя его - с нами Бог" (7.14). Евангельскую агиографичность текста воспринимают синодальные переводчики, поэтому перевод сделан, касательно рожденного девственницой, точный: "...и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира" (9.6). Из приведенных шести характеристик-эпитетов, которые в совокупности можно относить только к Иисусу (почему в синодальном переводе, следуя выработанному теологами правилу, и пишется "Ему" с большой буквы), одно все же церковь не переводит. Выражение ЭМНУ АЛ (с нами Бог) вслед за греческой версией передается как имя Эммануил (7.14), что бессмысленно. В подлиннике стоит не имя ЭМНУ АЛ, а два отдельных слова (ЭМНУ АЛ). Если, например, для имени выбрать не определение "с нами Бог", а "Бог крепкий", то Иисуса переводчикам пришлось бы окрестить не Эммануилом, а Гавриилом. Выбором имени, конечно же, никто не занимался. А Эммануила при переводе пришлось вставить в текст Исайи, так как точный перевод стиха (7.14) придает пророчеству уж слишком явные черты Евангелия и заставляет задаться убийственным для теологической традиции вопросом - когда же на самом деле писал Исайя? Проблемы наподобие "Эммануил" возникают только в переводах, в оригинале их нет, - и если греческий текст пророчества так поразил Матфея, то легко представить, как действовал Исайя на людей, читавших пророка в подлиннике. Впрочем, последнее описано. В Деяниях апостолов (8.27-40) есть такая сцена. Апостол Филипп на дороге из Иерусалима в Газу встречает чернокожего евнуха, "хранителя всех сокровищ царицы эфиопской", приезжавшего "в Иерусалимский храм для поклонения". По дороге домой, сидя на колеснице, эфиоп читает Исайю, и Филипп обращается к нему с вопросом: "разумеешь ли, что читаешь?" А затем разъясняет, что речь идет о мессии Иисусе. Иудаист эфиоп после апостольского разъяснения пожелал тут же креститься, и Филипп у ближайшего водного источника крестил его. Филипп, согласно Деяниям апостолов, жил в Кесарии. Язык поэтому знал, и читал Исайю на языке оригинала. Даже если легенда о крещении эфиопа ни в коей мере не отражает фактических событий, то она абсолютно реальна в изображении процесса формирования раннехристианских взглядов. Книга Исайи поражала не только паству, но и самих евангелистов, наиболее проницательные из которых, безусловно, понимали, что пророчество не является древним источником, а написано современником и для современников. Пророчество же, составленное задним числом (всякое основательное пророчество так и должно быть составлено), - особо впечатляющая литературная форма, действенность которой оценена христианскими авторами в сцене крещения эфиопа. Успех книги предопределялся тем, что при изложении христианского учения такой цельности, глубины и последовательности, как у Исайи, нет ни у одного из евангелистов. Но Исайя являлся не только богословом. Лучшие из его мыслей вошли в сокровищницу человеческой культуры (2.4): "И перекуют мечи свои на орала, и копья свои - на серпы. И не поднимет народ на народ меча, и не будут больше учиться воевать". Великий христианский автор скрыт за именем Исайя! Утверждение, что книга Исайи создавалась на протяжении VII-IV вв. до н. эры, принятое в библеистике, равносильно каламбуру - евангельское христианство возникло за тысячу лет до своего возникновения. Еще раз отметим, что все евангелисты видят в Исайе не только единомышленника, но и ссылаются на него как на непревзойденного христианского автора. Исайя сам евангелист, притом лучший из евангелистов. Теперь вернемся к трудной проблеме "горшечника". Иеремия, как и евангелисты, знает Исайю и так же уважительно к нему относится. Знает ли он, подобно Исайе, евангельские сюжеты? Иеремия (1.5-8), беседа Бога с пророком (дословный перевод с точностью до норм порядка слов русской речи): - Ты был задуман прежде, чем образован в животе (ББТН), и до того, как вышел из матки (МРХМ), освящен ты был провозвестником, земным народам (ЛГУИМ) предназначен ты. А я ответил: - Увы, владыка мой, Созидатель! Вот неведомо мне слово, потому что молод я. И сказал мне тогда Созидатель: - Не заявляй: "Молод я". Ибо ко всем, к кому пошлю тебя, - пойдешь, и все, что повелю тебе, - провозгласишь! Не страшись перед их лицами, потому что с тобой я для охранения твоего (ЛЕЦЛ К)!" Явно разложившийся под влиянием христианского учения "древний" иудейский пророк - "освящен ты был провозвестником, земным народам предназначен ты". И не только потому, что "земным народам предназначен", а потому еще, что заимствует у христиан легенду о непорочном зачатии Иисуса и одновременно его полномочия. Напиши Иеремия такое не о себе, и на него, вне сомненья, сослались бы. Но Иеремия с первых строк напористо заявляет о своих мессианских претензиях. Скорее всего, Матфей, сосредоточившись на пророческой литературе, закрывал глаза на претензии Иеремии, относя их к личным чудачествам пророка. Вместе с тем, он исключительно высоко ценил Иеремию, приравнивая к Илье и Иоанну Крестителю - Матфей (16.14). Но и Матфей, и другие евангелисты новозаветного канона, которые не ссылались на Иеремию, полностью проигнорировав его, считали мессией другого - Иисуса, человека-бога с символическим именем. Книга Иеремии неоднородна и сшита из кусков, которые, скорее всего, принадлежат разным авторам. Однако, тот ее автор, о котором столь неудачно вспоминает единственный из евангелистов Матфей, безусловно, принимал суть христианского учения, сводящегося к тезису - Бог один для всех народов, кем бы Иеремия себя ни считал - рядовым пророком или мессией. Поэтому при незнании традиционных хронологических представлений вполне допустимо предположить, что приведенная выше, неизвестно откуда взятая ссылка Матфея на Иеремию возникла в результате их личной беседы или устной проповеди Иеремии, которую слышал Матфей. А почему бы и нет? Книги относятся к одной эпохе, и сделанное допущение равносильно предположению - Матфей читал неизвестный нам текст его современника Иеремии. Остается не разобранным вопрос о том, откуда взял свои тридцать серебреников Захария. Читали или не читали евангелисты Захарию, основываться на его пророчестве они не могли, так как Захария не являлся их единомышленником, а был противником, написавшим от имени Бога антиевангельское сочинение. Вот подтверждение этому. Захария (13.2-7): "...я удалю с лица земли всех пророков с их нечистым вдохновением!.. И устыдятся пророки своих видений... и не станут для обмана надевать на себя волосяные накидки... И скажет: "Не пророк я, простой человек я, человек по рождению". И спросят у него: "Отчего эти раны на твоих ладонях?" А он ответит им: "Меня били в доме любящих меня". О меч! Восстань на пастыря, на родственника моего!" (перевод с купюрами несущественных фраз). Захария настолько не разделяет взгляды евангелистов-провозвестников, что желает уничтожить и их, и их "нечистое вдохновение". "Меня били в доме любящих меня!"- вот в чем видит иудеохристианин Захария "нечистое вдохновение" родственников-христиан, и призывает меч восстать на пастыря в волосяной накидке (христианская власяница). Были, наверное, в многовековой истории христианства теологи, знакомые с арамейским Текстом Захарии и достаточно рациональные, чтобы понимать, что имеют дело с памфлетом. Однако, и рассуждать не надо, из практики известно, что канонизированная вера - явление коллективное, а доводы разума всегда индивидуальны. Ведь предупредил же апостол: "Погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну!" (Первое послание к коринфянам). Так что уж лучше помалкивать, если не хочешь быть отвергнутым. Также антиевангельский характер носит в арамейском тексте Захарии и процитированное выше место (11.12) о тридцати серебрениках. Бог возвращает те тридцать серебреников, которые Иуда бросил посреди Иерусалимского храма. Причем это выпад Захарии лично против Матфея, так как Марк конкретной суммы не называет, а пишет: "обещали дать ему серебреники", Лука неопределенно: "согласились дать ему денег", а Иоанн вообще не допускает мысли, что предательство оплачивалось. Таким образом, Захария писал не до Матфея, а после него. Следует отметить, что Захария признает Иисуса (ИЕУШЭ), упорно отстаивая при этом идеи иудаистского миссионерства и одновременно экуменизма, сближения религий (уже одно это говорит об очень позднем происхождении книги). Он определяет Иисуса как "великого священника" (ЕКЕН ЕГДУЛ), вознесенного на небо, но который должен вернуться на землю для создания "храма Яхве" (ЕИКЛ ИЕУЕ), где "Иисусу, сыну сущего праведного" (ИЕУШЭ БН-ИЕУЦД/К) предстоит владычествовать (6.11-13). Позиция Захарии сходна со взглядами Мухаммада, пророка Аллаха и основателя ислама, исходившего при создании Корана тоже из экуменической идеи - объединения иудаистов и христиан. Мухаммад, как и Захария, признает Иисуса - "слово от Аллаха, имя которого Мессия Иса" (Коран, 3.40/45), и предписывает считать Ису величайшим пророком. Ведя спор с христианами в целом, Мухаммад всюду при описании истории Мессии Исы в изложении строг. Захария же, полемизируя с конкретной евангельской версией, сбивается - насколько это возможно в пророчестве - на памфлетное изложение. Наконец, отметим, что и Мухаммад, подобно Захарии, отрицал христианскую версию об истязании и распятии Иисуса. Однако делал он это спокойно, не раздражаясь. Захария не единственный памфлетист, полемизировавший с евангелистами. Сохранилась иудаистская книга "Толдос Иешу" ("Жизнеописание Иисуса"), являющаяся также антиевангельским произведением. Иисус здесь назван Иешу бен Пандирой. То есть, сыном некоего Пандиры (вариант - Пантеры), легионера, стоявшего на постое недалеко от жительства семьи Иисуса. Но "Толдос Иешу" - это памфлет, направленный против других, уже забытых евангелистов, книги которых христианская церковь отнесла к неканоническим. Для нас же, после того как мы выяснили, насколько ветхозаветные пророки были знакомы с новозаветными сюжетами и проблемами, интерес сейчас представляет канонический узел Иеремия - Матфей - Захария и такая яркая деталь его, как тридцать серебреников. Можно допустить, что Матфей высчитал эту сумму исходя из семи сиклей серебра и десяти серебреников Иеремии. Основанием для такого предположения могут служить два следующих обстоятельства. Во-первых, Матфей до того, как заняться богословием, являлся сборщиком пошлин. В Евангелиях явную подпись ставит только Иоанн, заявляя, что он любимый ученик Иисуса. Марк и Лука авторы условные. Матфей же свою подпись ставит неявно. В девятой главе он пишет, что "Иисус увидел человека, сидящего у сбора пошлин по имени Матфея, и говорит ему: следуй за мною. И он встал и последовал за ним" (9.9). И сразу же, в следующей главе, евангелист Матфей, перечисляя апостолов, только у одного из двенадцати указывает его бывшую профессию "Матфей мытарь" (10.3). Остальные евангелисты мытаря, который последовал за Иисусом, называют другим именем - Левием. Но среди учеников Иисуса у всех значится некий неопределенный Матфей. Это и дает возможность полагать, что Матфея 1 писал некий Матфей, занимавший в христианской общине такое положение, как и автор Луки 1, а выделил мытаря он потому, что пытался приукрасить свою бывшую профессию, весьма неуважаемую в древности. Во-вторых, древние богословы, все без исключения, являлись кабалистами и рассматривали Библию как внешнюю оболочку, за которой скрыто некое сокровенное содержание, зашифрованное буквами, а в особенности - числами. Матфей в явной форме ссылается на Иеремию, а семь сиклей и десять серебреников назвать нельзя, так как события перенесутся из Иерусалима в Анафофу, и вообще все станет непонятным. Вот и остается кабалисту-мытарю сесть за расчет. Попытка повторить предполагаемый кабалистический расчет, сделанный более тысячи лет назад, не вполне серьезна, ибо, если Матфей его не делал, то тогда кабалой окажутся наши вычисления. И все-таки, рискнем. Условие задачи: семь сиклей и десять сребреников необходимо пересчитать в серебреники. У Иеремии сказано: "и отвесил ему семь сиклей". То есть - слово "сикль" в пророчестве обозначает единицу веса, которая начиная с I века нашей эры (драхма и денарий официально были приравнены: 1 сикль = 5/3 драхмы; 1 денарий = 3,4г.), как известно, равнялась 5,6г. (граммами Матфей, безусловно, не пользовался, но это не имеет значения, если конечная цель у нас и у него одна - серебреники). Значит, 7 сиклей - это без малого 40 граммов. Конечный результат известен - 30 серебреников, из которых десять нужно отбросить, так как они входят в полный вес, указанный Иеремией. А если, как получается, 20 серебреников весили 7 сиклей, то есть 39-40 граммов, то один серебреник - приблизительно 2 грамма. Из серебряных номиналов IV-V веков такой вес могла иметь только силиква, введенная Константином и первоначально весившая около 2,3г. Во второй половине четвертого века силиква становится основным серебряным номиналом империи, и даже милиарисий получает название двойной силиквы. Поэтому название "серебреник" вполне для нее подходит. К середине пятого века вес силиквы снизился и достигал максимум 1,9-2г. Итак, если Матфей занимался кабалистикой, то пересчитывал он в середине V века (дополнительная деталь, обосновывающая правомерность пересчета, приводится в Приложении 1, где сделан также общий анализ нумизматики Ветхого завета). Иуде, согласно подсчетам Матфея, заплатили 30 серебряных силикв. Морозов астрономически датировал не только Апокалипсис, а и пророков, у которых кони-планеты тоже, как в Апокалипсисе, скачут по небесам. По астрономическим данным пророчеств он вычислил следующие даты. Исайя - начало V века, Иеремия - июль 451 года, Захария - январь 466 года (Н. Морозов, Пророки, М., 1914). В эту хронологическую последовательность с астрономической точностью вплетается пророко-евангельский узел Иеремия - Матфей - Захария, внутри которого звенят тридцать серебреников. Счет по звездам совпадает со счетом денег. В бухгалтерии такого не бывает - уж слишком точно получается. И объяснить получившееся совпадение можно лишь тем, что в круг звездочетов затесался бывший мытарь, упорство которого (а упорство - это необходимая черта характера мытаря) после резкого изменения вида занятий было направлено на штудирование астрологов-пророков. Чтоб оценить критические настроения Захарии приведем еще один стих из его пророчества. Веками теологи-переводчики бились над ним. В синодальной Библии его перевели, придерживаясь греческой версии, а не арамейской. Рассмотрим этот "заколдованный" стих. Захария (9.9): "Ликуй весьма, дочь Сиона, громко приветствуй, дочь Иерусалима! Вот царь твой придет. Долой (ЛК: повелительное наклонение от ЕЛК - уходить), праведный и спасающий (ЦДИ'К УНУШЭ)! Он нищ (ЕУА ЭНИ), а воссел на осла и осленка (УРКБ ЭЛ-ХМУР УЭЛ-ЭИР) - сын АТНУТ (БН-АТНУТ)". Восседать на осле и осленке - идиома ассиро-вавилонского происхождения, означающая: достичь величия. Нищ, а возвеличивает себя - сарказм, направленный против Матфея, так как среди евангелистов лишь он направляет Иисуса в Иерусалим не на одном, а на двух ослах. Осталось перевести слово А`ТНУ`Т. Во многих Библиях оно переведено как "ослица". И в русском переводе девятнадцатого века первоначально стояло слово "ослица", затем переделанное в "подъяремная". Но "ослица" - А ТУН, а не А`ТНУ`Т. АИ`ТН имеет значения - неразрывный, непрекращающийся, прочный. А`ТН - непрервавшийся, и А`ТНУ`Т тогда можно понять как обобщение - непрерывность. Применительно к человеку и исходя из контекста БН-А`ТНУ`Т можно перевести "сын непрервавшегося рода". То есть снова получаем выпад против Матфея, поскольку только он протягивает родословную Иисуса через династию иудейских царей. Библеисты в XIX веке стих (9.9) рассматривали как одно из самых темных мест Библии, неподдающееся переводу. Ему посвящено несколько исследований (Д. Робертсон, Евангельские мифы, М., 1923, с.83-84, где приводятся ссылки на специальную литературу по этому вопросу). При хронологической последовательности Захария - Матфей стих (9.9) действительно представляется темным местом. А если авторов поменять местами и учесть полемические настроения пророка Захарии, то стих выглядит далеко не бессмысленным. Ситуация точно такая же, как и с тридцатью серебрениками в его пророчестве. Глава 5. КОГДА И ГДЕ ВОЛЫ БОДАЛИСЬ "Всем известно, как трудно получить деньги; к этому всегда могут найтись препятствия. Но в тридцатилетней практике бухгалтера не было случая, чтобы кто-нибудь, будь то юридическое или частное лицо, затруднился бы принять деньги". M. Булгаков. "Мастер и Маргарита" Есть две разновидности знаменитых книг. "Три мушкетера" или "Граф Монтекристо", например, знамениты потому, что все их читали, и все о них знают. Есть же знаменитые книги, о которых все знают, но которые никто (или почти никто) не читал. Среди последних, пожалуй, наиболее знаменит Талмуд. Слова "талмудистский" и "талмудизм" являются производными от названия этой книги. Талмудизм - сложное понятие, не имеющее синонима. Употребляется оно для обозначения совокупности таких качеств, как бездумная схоластика, слепое начетничество и упорное буквоедство. Талмуд по сравнению с новозаветными книгами в нумизматическом отношении представляет собой целый клад, никем до сих пор почему-то не разобранный. Монеты, щедро рассыпанные по всему Талмуду, дают возможность легко датировать его. Нас этот вопрос и будет интересовать. Но прежде чем заняться датированием текста Талмуда, дадим небольшую справку о нем. Бог, если он есть, если он наделил человека разумом, ни в теософии, ни в теологии нуждаться не может, ибо в противном случае - он не Бог. Теология - порождение земной суетности человека и подталкиваемой ею склонности его к придумыванию средств самовнушения. Поэтому всякая теология туманна, и в этом отношении текст Талмуда не является исключением среди вероучительных книг. Но, по сравнению с христианскими и мусульманскими авторами, при изложении богослужебных предписаний, а также гражданских и уголовных положений авторы Талмуда выгодно отличаются от них разносторонностью и стремлением к четкости. Приведем пример четкого изложения гражданских правовых норм. Трактат Эрувин (10.5): "Стоя в частной области, нельзя мочиться в область общественную и наоборот. Равным образом, плевать нельзя из частной области в общественную и наоборот. Рабби Иуда говорит: у кого образовалась во рту слюна, тот не имеет права, не сплюнув, ходить с ней на пространстве четырех локтей". Как видим, мудрость законодателя наполнила нормативные положения геометрической четкостью там, где и так все ясно. Четкость и еще раз - четкость! И даже при изложении предписаний и поучений, которые не подлежат цитированию, так как относятся к разряду высказываний "о чем при дамах говорить нельзя", составители Талмуда неизменно четки. Погасите улыбку, читатель,- ничего смешного в высказывании рабби Иуды нет. И никакой иронии нет в нашем пассаже о четкости. Представим себе, что авторы трактата Эрувин описывают условия позднесредневековых гетто, где еврейская община вынужденно обитала в условиях невыносимой скученности. Только вне своего места и времени предписание о том, как следует мочиться, стоя в частной и общественной областях, может показаться смешным. А в условиях гетто, например, предписание вполне разумно, так как является одним из начал городской санитарии. Ясность и четкость в таком случае необходимость, а "талмудичность" изложения - вынужденность, гарантирующая восприятие написанного при любом уровне культуры. Наиболее ясно в Талмуде изложены богослужебные и организационные вопросы. Эти вопросы выходят за круг наших интересов, но одно богослужебное место мы все-таки процитируем, так как оно содержит ценные исторические сведения. Трактат Мегилла (2.1): "Читавший мегиллу в обратном порядке - своего долга не исполнил, но для говорящих на иностранном языке можно читать ее на этом языке; если говорящий на иностранном языке слышал мегиллу по-ассирийски, он свой долг исполнил" ("мегилла" в широком смысле - "рукописный свиток"). Итак, в Талмуде зафиксировано: основной богослужебный язык иудаистов - ассирийский (или более точно - арамейский); все остальные языки рассматриваются как иностранные. Человек, читающий на любом европейском языке, автоматически читает слова слева направо. Если его обучить арамейскому алфавиту и дать арамейский текст, он и его в силу привычки станет читать слева направо, а не справа налево, как это положено в арамейском языке. Естественно, что такая ситуация возможна, если читающий не знает языка и не понимает слов, которые он произносит. С подобными ситуациями, очевидно, раввины, составлявшие Талмуд, сталкивались неоднократно, что и побудило их пресекать чтение "в обратном порядке". Переводить "на иностранный язык" разрешалось, и переводы иудаистских книг существовали. Но не все, конечно, подряд переводилось - в специальной главе Мегиллы указано, что из Библии разрешено к переводу, а что - нет. И то, что было переведено на какой-либо европейский язык, разрешалось публично читать, при условии, что чтец хотя бы раз слышал текст на сокровенном "ассирийском" языке, даже если он при этом сам ничего не понимал. (Сообщение Талмуда о существовании переводов Библии "на иностранные языки" уже, заметим, дает основания утверждать, что мы имеем дело с достаточно поздним средневековым источником). Сложная ситуация с чтениями и переводами содержит к тому же еще и этнокультурную загадку - ведь если раввины отдают предпочтение "ассирийскому" языку, считая остальные языки иностранными, то можно подумать, что авторы Талмуда себя относили к ассирийцам. Попытка предупредить подобные вопросы содержится в самом Талмуде. Трактат Ядаим (4.4): "В тот день пришел Иуда, прозелит-аммонитянин, и стал перед ними в школе, говоря: имею ли я право войти в общество (т. е. жениться на еврейке)? Сказал ему рабби Иисус: ты имеешь право. Сказал ему раббан Гамалиил: писание говорит (Второзаконие (23.4)) "Аммонитянин и моавитянин не может войти в общество Господне во веки". Сказал ему рабби Иисус: разве аммонитяне и моавитяне теперь на своих местах? Ведь давно пришел Сеннахирим, царь ассирийский, и перемешал все народы, как сказано (Исход (10.13)) "и переставляю пределы народов, и расхищаю сокровище их, и низвергаю с престолов, как исполин". Сказал ему раббан Гамалиил: писание говорит (Иеремия (49.6)) "но после того я возвращу плен сыновей аммоновых", следовательно они давно уже возвратились. Ему сказал рабби Иисус: стих гласит (Амос (9.14)): "и возвращу из плена народ мой Израиля и Иуду", а он еще не возвратился. Тогда разрешили ему войти в общество". Процитированный диалог, очевидно, дался с трудом авторам Талмуда. Желание убедить здесь явно сильнее стремления авторов понимать собственные аргументы. Фактически мы имеем декрет, неограниченно расширяющий этнические границы иудаизма. Авраам родил Исаака. Исаак родил Якова, которому в сложной ситуации было дано имя Израиль (по-русски - Богоборец). От Якова-Израиля и произошли библейские 12 Израилевых колен. В ту пору, когда писалась Тора (Пятикнижие), авторы создали легенду о многочисленном потомстве Израиля, так как, очевидно, тогда уже столкнулись с этническими проблемами. Ну а в период создания Талмуда представители общины сынов Израиля уже говорили на разных языках, читали в синагоге Тору, переведенную с арамейского на другие языки, и решали весьма актуальный вопрос - кому можно, а кому нельзя "войти в общество". По мере вхождения представителей все новых и новых народностей в общину, этнические границы, о которых говорится в ветхозаветных книгах, идеологов иудаизма начали стеснять. Провозгласить принцип легче, чем осуществить, и идеологи решили, что лучше вообще этот принцип отбросить. По вине ассирийцев все народы перемешались, и теперь не разберешь кто где. Так полагали, а точнее - предписывали полагать, сочинители трактата Ядаим. Поэтому-то в схоластическом диспуте между простым рабби Иисусом и раббаном (то есть старшим рабби) Гамалиилом и решается положительно вопрос о предоставлении права стать членом общины представителю проклятых аммонитян, что является в пределах библейских законоположений решением невозможным. Аммонитяне, согласно Торе, "прокляты во веки", так как являлись потомками извращенцев содомитов и по прямой линии восходили к кровосмесителю Лоту. И, следовательно, уж если аммонитянину можно стать равноправным членом общины сынов Израиля, то и подавно ее двери открыты для представителя любой другой народности, скажем, франку или греку. Стремясь изменить генотеистические тезисы и толкования, более удачного и назидательного примера придумать нельзя. Как видим, в Талмуде зафиксирован отказ иудаистов от этнического изоляционизма. Это кажется неправдоподобным, но сам раббан Гамалиил подтверждает, что отныне иудаизм реформированная вненациональная религия. Сделанный вывод был бы бесспорен, если б в приведенной цитате за словами аммонитянина "имею ли я право войти в общество" не стояло в круглых скобочках разъяснение "то есть жениться на еврейке". Но дело в том, что никаких скобочек в подлинном тексте Талмуда нет. Скобочки и то разъяснение относительно женитьбы на еврейке, что внутри этих скобочек, вставил в русский текст Талмуда его переводчик H. Переферкович, не считаясь с твердой уверенностью авторов Талмуда, что "давно пришел Сеннахерим (точнее - Синаххериб), царь ассирийский, и перемешал все народы". Ни о какой женитьбе, конечно, здесь речи нет. Когда люди хотят жениться, то говорят о своем намерении прямо, стремясь быть правильно понятыми. "Войти в общество" во всех случаях, в том числе и при вступлении в члены общины сынов Израиля, обозначает одно - стать равноправным членом общины. Недавно же обращенные, то есть - прозелиты, равными правами с членами общины не обладали, что ограничивало прежде всего ритуальные возможности. Подобные ограничения вводила как церковь, так и синагога. Христиане, например, не разрешали своим прозелитам входить в алтарь, а иудаисты накладывали ограничения даже на текст читаемых в синагоге молитв. Прозелиту-иудаисту, например, нельзя было произносить в синагоге слова "Бог наших отцов" - трактат Биккурим (1.4). Имели место и другие ограничения, в частности, не разрешался брак с женщиной иудаистсксго вероисповедания. Вот и просил прозелит-"аммонитянин" предоставить ему равные права с членами иудаистской общины. Ему раввины не отказали, несмотря на библейские запреты и проклятия "во веки". H. Переферкович, внося в текст Талмуда разъяснение, извращающее его смысл, превышал свои полномочия переводчика. При дополнении подобным образом Талмуда преследовалась идеологическая цель - ввести в заблуждение читателя, обескураженного невозможными с точки зрения ортодоксального иудаизма заявлениями рабби и раббанов по национальному вопросу. Вненациональные взгляды авторов Талмуда слишком близки к христианским и мусульманским идеям межнационального единобожия и резко расходятся с коренным положением консервативной иудаистской догматики о богоизбранности одних лишь сынов Израиля. Положения всякого религиозного учения потому и называются догмами, что они не подлежат никаким изменениям. В данном случае налицо попытка подправить неудобную, а точнее - неосуществимую догму, и подправить ее, опираясь именно на христианскую догматику. Сделанный вывод в рамках современной хронологической схемы возникновения сравниваемых учений вызывает сомнения. После же того, как мы выяснили, что Евангелия писались во второй половине пятого века, подобный вывод представляется хронологически нелепым. Но положение можно исправить, если правильно датировать Талмуд. Чем мы сейчас и займемся. Всякий Талмуд (а их есть два разных) состоит из двух частей. Первая часть - Мишна Торе, или по-русски "Второй закон", в обоих Талмудах одинаковая. Это самая древняя часть, содержащая, в частности, толкования основных ветхозаветных законов. После появления Мишны опыт толкователей был признан полезным и число их в среде раввинов приумножилось. Но так как весь ветхозаветный канон уже оказался истолкованным, то последовали уточнения самой Мишны, после чего и появились два разных ее толкования. Иерушалми - то есть толкование, сделанное в Иерусалиме, и Бавли - толкование синагоги города Вавилон. Так как нас интересует нижняя допустимая граница для даты создания Талмуда, то вполне достаточным при ее определении является рассмотрение текстов только Мишны (все вышеприведенные цитаты взяты также из Мишны). По сравнению с Евангелиями богатый нумизматический материал Талмуда ярок, выразителен и прост в анализе. Хронологически самая поздняя монета, встречающаяся в этом источнике, называется аспр (АСПР), что в переводе с новогреческого значит "белый" (ασπροσ) - "Маасер-Шени" (2.9), "Эдуиот"(1.10). Аспры - достаточно известные монеты Трапезундской империи и некоторых других стран Востока, чеканившиеся на довольно коротком хронологическом интервале - с XIII по XV вв. нашей эры. Чеканились они из чистого серебра и по сравнению с большинством сильно легированных серебряных монет средневековой Европы и Азии выгодно отличались своим серебристо-белым цветом. Приходится делать невероятный вывод - Мишна написана не ранее XIII в. н. эры. Невероятный потому, что современная история отводит для даты завершения Мишны совсем другое хронологическое место - II век нашей эры, а для всего Талмуда - IV век нашей эры. Рассогласование - тысяча лет! Но, может, здесь сделана ошибка при написании названия монеты на арамейском языке? Может, наконец, авторы Талмуда так называли какой-то другой, нам неизвестный античный серебряный номинал? Для того, чтобы развеять сомнения, рассмотрим еще одну монету, встречающуюся в Талмуде десятки раз, - средневековый золотой динар (ДИНАР ЗЕБ). Его ни с какой другой монетой античных времен спутать нельзя. В античное время денарии чеканились из серебра. Золотые же арабские динары появились только в VIII веке нашей эры. По весу они соответствовали византийскому солиду, а название "динар", как уже выше указывалось, происходило от латинского denarius, что значит - по десять. Как и серебряный римский денарий, делившийся первоначально на десять медных ассов, золотой арабский динар равнялся десяти серебряным дирхемам. Это именно те динары, которые мы встречаем в сказках "Тысяча и одна ночь". "Али-Баба опорожнил мешки посреди комнаты, и золота оказались целые кучи. Его жена была ошеломлена и поразилась обилию золота и принялась было считать динары, но Али-Баба сказал ей: "Где тебе, ты и за два дня не сумеешь пересчитать их..." Незадачливость Али-Бабы, вне сомнений, не была свойственна авторам Талмуда. Они умели не только считать динары, но и хорошо знали их разменный курс. Трактат Бава Камма (Незекин) (4.1): "...если вол стоимостью 200 зуз забодал вола стоимостью 200 зуз, и труп не стоит ничего, то один (т. е. потерпевший) получает мину и другой (т. е. виновный) получает мину. Если же он забодал после того еще другого вола стоимостью в 200 зуз, то последний получает мину, а из первых один получает 50 зуз и другой получает 50 зуз; если же он забодает еще третьего вола стоимостью в 200 зуз, то последний получает мину, предпоследний 50 зуз, а первых двое по золотому динару". Итак: одна серебряная мина равна 100 зуз и равна 4 золотых динара. Не совсем ясно, правда, что такое зузы (в новоассирийском языке оно сегодня звучит - зюзе и означает общее понятие - монеты, деньги. А одесситы жаргонно называют деньги "зузами" при разговоре на любом языке). Но эта неясность служит лишним подтверждением того, что мы имеем дело со средневековым документом. Именно в нумизматике средневековья, а особенно в хронологическом промежутке X-XIV веков, есть ряд нерешенных задач по расшифровке названий монет. Например, в древнерусской нумизматике более ста лет исследовался вопрос о значении названий монет "куна", "резана" и "ногата". Ответ удалось найти только после исследования добытого археологами огромного нумизматического материала. Задача о зузах несколько проще. Серебряная мина в античной Греции приравнивалась ста драхмам. А от слова "драхма" и получил свое название арабский дирхем. Соотношение стоимости динара и дирхема 1:10 имело место только на начальном этапе их эмиссий. Позже, когда легированный медью дирхем потерял свой серебряный цвет и начал называться черным дирхемом, его соотношение с динаром изменялось неоднократно и было неодинаковым в разных странах Арабского халифата. В период упадка халифата оно в разное время бывало равным и 1:25. Если "зуз" какое-то не общепринятое, а локальное во времени название для черного дирхема, то становится понятным, почему в Талмуде зафиксирована стоимость его в одну четвертую динара, а не одну десятую, как это имело место для чисто серебряного дирхема в восьмом веке. Но вопрос о зузах в рассматриваемой ситуации не столь уж важен. Куда интересней вопрос о бодающихся волах. Конечно же, волы мирные животные. И речь в Талмуде идет о быках, хотя и называются они там волами. Дело все в том, что волом (ШУР) в современном тексте Исхода по ошибке назван бык (Б'КР). Скорее всего, недоразумение вкралось потому, что редакторы и последующие переписчики Исхода не достаточно владели арамейским языком. Но поскольку быка уже записали волом, раввины при разработке этой темы Исхода решили, во избежание новых недоразумений, ничего не менять. Не исключено, правда, что и они недостаточно знали арамейский. Во всяком случае, они его почему-то принимали за "ассирийский". Если бык, цена которого 200 зуз, забодал равноценного быка, то бык-бодун подлежит продаже. Вырученные же 200 зуз надлежало поделить поровну между потерпевшим и хозяином уцелевшего быка: каждому по мине. Вот о чем идет речь в начале процитированного отрывка из трактата Бава Камма. Значительно сложней проблема оказывалась в том случае, когда бык убивал человека. Как указано в Исходе, вол-бык подлежал побитию камнями и мясо казненного животного запрещалось есть. Если же хозяин знал, что его бык агрессивен, то побитию камнями подлежал как бык, так и его хозяин. Надо отметить, что раввины основательно подошли к проблеме истолкования ветхозаветных положений и истолковали их не только вширь, но и вглубь. Прежде всего, как это выглядело вширь. Трактат Санхедрин (1.4): "Волк, лев, медведь, тигр, пантера и змея приговариваются к смерти двадцатью тремя". Что ж, суд, осуществляемый малым синедрионом (большой состоял из семидесяти человек), безусловно, являлся скорым, а, следовательно, дело по обвинению волка или, скажем, змеи, что в судопроизводстве средневековой Европы встречалось многократно, рассматривалось без лишних дебатов и проволочек. Тему, конечно, можно было рассмотреть шире. Как быть с крокодилами или слонами; как быть, наконец, с китами? Ведь кит проглотил когда-то Иону. И все-таки невзирая на то, что зоологически тема раскрыта не достаточно широко, следует признать, что даже средневековая схоластика не лишена фантазии, если она усердна. Рык льва, попавшего под суд синедриона, опровергнет мнение думающих иначе. Теперь вернемся к нашим волам и посмотрим, насколько глубоко разработана в Талмуде эта тема. Трактат Бава Камма (Незекин) (4.4): "Вол, употребляющийся на арене, не подлежит смерти, так как сказано (Исход (21.28)) "если вол забодает", а не: "если будет наталкиваем на бодание". То есть, если разъяренный красной тряпкой "наталкиваемый на бодание" бык окажется расторопней матадора и вздернет его на рога, то к такому быку законы о волах не применяются. Моисей "волов, употребляющихся на арене", не видел, поэтому ничего о них и не сказал. Впервые средневековый зритель увидел корриду в двенадцатом веке. Но первые бои быков показывались только знати. Бронированный доспехами, с копьем наперевес, благородный рыцарь гарцевал на коне перед быком в загородке, из которой не было выхода, и в конце концов убивал его. Человек же с красной тряпкой и шпагой в руках - гей-гей, торро! - появился на арене цирка лишь в тринадцатом-четырнадцатом веках, когда зрелище стало публичным. Любой простолюдин мог, оплатив вход, посмотреть "наталкиваемых на бодание" быков. Вход на корриду стоил, быть может, зуз, а, может быть, и аспр - ведь мы вернулись в XIII век, и аспры уже чеканились (в Приложении 2 приводится детальный анализ нумизматики Талмуда, дающий возможность твердо заключить – Талмуд начал писаться не ранее XIII в.н. эры). И без преследования судом синедриона, совершенно безнаказанно быки бодались в Кордове и Толедо, Валенсии и Севилье. А Иерусалим и Вавилон - одна лишь фантазия и абстракция, подобная речевой фигуре, которую можно встретить в современных школьных учебниках: "из пункта А в пункт Б..." Иудаистская община в завоеванной арабами Испании начиная с VIII века нашей эры пользовалась полной веротерпимостью, самоуправлением и правами собственной юрисдикции. Государственные интересы испанских халифов сосредоточивались зачастую только на личном гареме. Даже дело чеканки золотых динаров оказывалось иногда в руках не мусульман, а иудаистов. Например, при халифах Аликаме и Гашиме (вторая половина X века) функции министров финансов осуществляли иудаист Хасдай бен Исаак, а затем Яков ибн Гау. Положение изменилось только в двенадцатом веке после вторжения в южную часть Испании африканских племен. Чернокожие мусульмане начали преследования и жесткие гонения по отношению к иудаистской общине и поставили перед ее членами дилемму - или принять ислам, или покинуть страну. В тринадцатом веке часть общины, не принявшая ислам, переселилась в северные области Кастилии, а также в Наварру и Арагон, которые управлялись кастильскими королями. Таким образом, испанские иудаисты оказались зажатыми не только в географическом, но и в идеологическом смысле между христианами и мусульманами. Тогда-то, очевидно, и приняли они решение написать новую Мишну. Почему новую? Да потому, что одна Мишна уже существовала. Это - ветхозаветное Второзаконие, последнее из сочинений, входящих в Тору (Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие). При создании современных переводов Библии и Талмуда с арамейского христиане и иудаисты решили, что, во избежание недоуменных вопросов, лучше будет библейскую Мишну называть Второзаконием (эта греческая калька громоздка и не очень понятна), а Мишну из Талмуда так и оставить "Мишной" без перевода. Ситуация, в которой оказались испанские иудаисты в XIII веке, открыла двери общины сынов Израиля для любых иноплеменников. Община, члены которой уходили как к мусульманам, так и к христианам, таяла. Пополнить ее можно было, объявив в новой Мишне, прежде всего, об отмене этнических ограничений. Пройдет еще два-три века, иудаистская община снова окрепнет, изменит взгляды, и об этой минутной слабости авторов Талмуда можно будет умалчивать. Ведь еще в XIII веке раввины знали, что никто вероучительные книги подробно и внимательно не читает, а если их по предписанию читать все-таки приходится, то текст, написанный на непонятном "ассирийском" языке, довольно часто читается "в обратном порядке". Но пока идет тринадцатый век, в общину можно принять даже проклятого Богом и людьми "аммонитянина". Лингвисты в XIX веке обнаружили, что Талмуд написан неполноценным арамейским языком, в котором преобладают арабские обороты речи. Да и словарь Талмуда весьма условно может быть назван арамейским при том количестве греческих и латинских слов, которые в нем встречаются. Ведь даже такие организации, как синедрион и синагога названы греческими словами "синедрион" и "синагога"! В первом случае можно было бы воспользоваться словом KHCT - собрание, собирающиеся. Во втором можно было взять слово ЭДЕ - община, которому в греческой версии Библии как раз и соответствует слово συναγωγη (синагога). Но авторы Талмуда так не поступили, прибегнув для обозначения своих организаций к греческой лексике, а не к той, что в оригинале Торы. После определения места и даты написания Талмуда приведенный кажущийся поразительным лингвистический парадокс получает очевидное и тривиальное решение: между собой авторы Талмуда говорили по-арабски, на досуге читали как мусульманские, так и христианские книги, а когда писать по-арамейски садились, то быков с волами путали. Все стало на свои места. Современный раввинский иудаизм, основывающийся формально на Талмуде, - самая молодая из монотеистических религий. Сформировалась она значительно позже христианства и мусульманства. Сохранились до наших дней и консервативные ветви первых иудаистов. Тюркоязычные иудаисты, например, в XIII веке жили на противоположном конце Европы - в Крыму. Называли они себя - караимы, что в переводе обозначает - читающие. Когда на возу, запряженном волами, проехав через всю Европу, из Испании в Крым привезли новую Мишну (а Талмуд в рукописных свитках занимает целый воз), караимы-читающие читать ее отказались. Возможно, что их смутил объем привезенной энциклопедии. Может, были и другие причины отказа. Зачем, например, караимам нужны были знания по санитарии средневекового города? Они жили на просторах Крыма. Или, например, правило из Барахот (2.3) - "кто читал навыворот, своего долга не исполнил"? Они читали правильно - справа налево. "Волов, наталкиваемых на бодание", они и вообразить себе не могли, так как, снова таки, Крым это не Испания. Ну а золотые динары и серебряные аспры они разменивали по местному курсу зузов. Так дело было или иначе, а караимы Талмуд не признают по сей день. После изобретения книгопечатания Талмуд не сразу опубликовали. В XV веке изданы лишь отдельные его трактаты (25 из 63). И только в XVI веке на протяжении 20 лет (1520 - 1540) публикуются одно за другим четыре издания Вавилонского Талмуда. Все издания XVI века признаются сейчас неудовлетворительными, что косвенно свидетельствует - к началу эпохи книгопечатания Талмуд еще не сформировался. Совсем поздно, только в 1548 году опубликован Иерусалимский Талмуд (издание осуществлено христианской типографией). Одновременно завершилось и формирование иудаистской литургии. Автором последних гимнов, вошедших в нее, является Израиль Наджира, живший в XVI веке. Можно точно назвать и фигуру, стоявшую у истоков Талмуда. Это - Моисей Маймонид, крупный ученый, врач и писатель, живший в конце XII века. Маймонид писал по-арабски. Впоследствии его вероучительные сочинения книжники синагоги перевели на арамейский язык. Мишна Торе Маймонида, отдельные части которой входят в современную канонизированную Мишну, и есть первый вариант Талмуда. Попытки современных иудаистов представить Маймонида как толкователя Мишны бессмысленны, что вытекает и из названия книги Маймонида, и из того, что части этой книги включены в Мишну современного Талмуда. Только человек, пользовавшийся исключительным авторитетом в иудаистской среде, мог разрешить себе создать книгу Второй Закон (Мишна Торе). "От Моисея до Моисея не появлялся подобный Моисею" (ММШЕ ЭД МШЕ ЛА "KM КМШЕ) - так провозгласила синагога после смерти Моисея Маймонида. Законы Моисея, выведшего израильтян из Египта, нужно было уточнить и исправить, сообразуясь с новыми историческими условиями. Например: если кто-либо самостоятельно, без участия левитов-священников заколет домашнее животное, то "кровопролитием будет считаться это тому человеку - кровь пролил он. И будет истреблен человек из среды народа своего" - Левит (17.4). Подобных устаревших положений, не реализуемых в условиях оседлой городской жизни общины, имелось много. И центральной проблемой среди архаичных законов во времена средневековья являлся внутренний статус самой общины. Кто мог стать ее членом и, в частности, как быть в случае браков с инаковерующими? - вопрос занимавший уже библейских авторов, на который Библия, взятая в целом, ответа не дает. Израиль осуждает за религиозный изоляционизм своих старших сыновей Симона и Левия - Бытие (34.7-30). А за склонность к этнической обособленности сестра Моисея Мариам, укорявшая брата за то, что он женат на эфиопке, была поражена проказой - Числа (12.1-14). Но одновременно в Библии есть и откровенно изоляционистские тенденции, например, в книгах Неемии и Ездры. Вопрос требовал решения, ибо в испанской иудаистской общине времен средневековья он являлся особенно злободневным. И, опираясь на авторитет Маймонида - от Моисея до Моисея не появлялся подобный Моисею, - авторы трактата Ядаим предприняли попытку провозгласить иудаизм вненациональной религией. Влияние Маймонида на Талмуд сказалось даже в том, что автор Мишна Торе являлся врачом. Среди религиозных памятников по количеству (и по качеству также) медицинских, санитарных и гигиенических положений Талмуд не имеет себе равных. И все они очень позднего происхождения. Для установления времени написания Талмуда весьма показательно, например, сообщение, сделанное мимоходом, о "вставных золотых зубах" как целом протезе - Шаббат (6.5). Или здесь же в трактате Шаббат (8.2) о пузырьке с лекарством, имеющим латинское название. Пузырек при этом закрывается пробкой из обыкновенной бумаги. Если хлопчатая бумага изобретена в VIII веке, то тряпичная только в XIII (в Талмуде различаются оба сорта). А вот латинская рецептура разработана и получила широкое распространение лишь в XV веке, после того как в Лондоне открылась первая в истории человечества аптека. Таким образом, арабизированный арамейский язык Талмуда является не парадоксом, а следствием того, что его авторы прежде, чем сесть за сочинение трактатов, самым внимательным образом знакомились с сочинениями Маймонида, написанными по-арабски. Отвлек нас Талмуд. И все же, прежде чем возвратиться к рассмотрению и датированию христианских книг, разберем еще один парадокс, но уже не лингвистический, а литературно-исторический. Глава 6. КАК КЛЕОПАТРА СОБЛАЗНЯЛА ЦАРЯ ИРОДА "Коровьев против фамилии "Панаев" написал "Скабичевский", а Бегемот против Скабичевского написал "Панаев". M. Булгаков. “Мастер и Маргарита” А дело было так. "...Царица египетская, проводив Антония, пошедшего походом на Армению, до реки Евфрат, возвратилась назад, и, посетив Аламию и Дамаск, прибыла в Иудею. Ирод поздравил ее с благополучным прибытием, принес ей доходы с принадлежавшей ей части Аравии и Иерусалимского поля, на котором произрастает бальзам, растение драгоценнейшее, растущее только здесь, и самые прекрасные пальмовые деревья. Клеопатра, оставшаяся на несколько дней в Иудее, завязала с Иродом самую тесную дружбу и покушалась склонить его к недозволенной любви, так как была женщиной от природы любострастной" ("И. д." (15.4.2), то есть - книга 15, глава 4, пункт 2). Ничего пикантного биограф царя Ирода в этом эпизоде больше не сообщает. Не знает он также, почему Клеопатра заигрывала с Иродом. То ли, преследуя чисто политические цели, пыталась соблазнить, то ли - "может, и возымела она склонность к Ироду". Именно так рассуждает биограф. Из других исторических источников известно, что седьмая по счету в династии Птолемеев Клеопатра действительно отличалась любострастностью, что в возрасте двадцати двух лет очаровала самого Юлия Цезаря и родила от него мальчика, нареченного Цезарионом, и что после того, как рассталась с Юлием, влюбила в себя Марка Антония, который не смог с ней расстаться до конца своих дней. Вернемся, однако, к Ироду и Клеопатре. Как пишет его биограф в той же главе 4 книги 15, Ирод устроил совещание со своими друзьями на тему: как быть с "недозволенной любовью"? - Что ты, Ирод? - недоумевали друзья. - Такая женщина!.. Но Ирод осознал легкомысленность подобного аргумента и, во избежание международных осложнений, обворожительной Клеопатре отказал, "возгнушаясь сим ее бесстыдством". Так она и уехала из Иерусалима ни с чем. Марк Антоний рогоносцем не стал. Вообще-то, Ирод был решительный человек и редко устраивал совещания. Достаточно вспомнить евангельский сюжет, который относится ко времени рождения Иисуса. Тогда Ирод без всяких совещаний приказал перерезать всех младенцев в Вифлееме. Но Евангелия - заинтересованный исторический источник, поэтому пока что остановимся на разборе только лишь рассматриваемого светского исторического документа. Жизнеописание Ирода сделано его биографом по схеме, применяемой Светонием в книге "Жизнь двенадцати цезарей": сравнительно краткая справка о происхождении, политическая и служебная карьера и, наконец, кончина и дальнейшая судьба потомков, если они были. Происхождение царя Ирода в "И.д." описано весьма невнятно. Был он сыном некоего Гиркана, занимавшего хотя и высокий пост, но не царский. Впрочем, читая текст источника, об этом с уверенностью сказать нельзя, что именно Гиркана. А может и Антипатра, которого этот Гиркан убил. Ирод затем убил Гиркана, "мстя, как пишет биограф, за смерть своего отца". Не мог же Ирод убить отца, чтобы отомстить за смерть отца? Ничего нельзя понять в вопросе о происхождении Ирода при чтении книги 14, и вот почему. Некий Антипатр, как сообщает биограф, получил власть в Иудее с благословения Помпея Великого, но был дружен также с Юлием Цезарем, которому, как можно понять из скупых намеков, помогал в борьбе с Помпеем. И вот этот Антипатр, достигнув вершины власти, занялся налаживанием государственной жизни в Иудее, отдав в управление старшему сыну Фесаилу Иерусалим, младшему Ироду - Галилею. Цезарь решил хорошее начинание поддержать и срочно принял, в спешке перепутав, правда, имена, ряд важных указов, касающихся Иудеи (14.10.2-6). Ну, например (14.10.6): "Гай Цезарь, вторично император, определил, чтоб для строительства стен Иерусалима (надо понимать, что речь идет о тех стенах, которые разрушил Помпей) присылали подати все находящиеся во владении иудейском города, включая Иоппию, и сие долженствует быть на всякий год, кроме седьмого года, называемого субботним, в который иудеи ни плодов не собирают, ни сеют; чтобы также и в Сидоне платили, и во второй год вместо подати четвертую часть жита отдавали Гиркану и его сыновьям..." Здесь надо бы остановиться и попытаться выяснить, где Юлий Цезарь познакомился с Библией, но это нас отвлечет от рассматриваемой задачи об отцовстве и вообще от интересного указа императора, поэтому продолжим: "...При том все места, поля и веси, подаренные римлянами сирийским и финикийским царям, нашим союзникам, да будут во владении у Гиркана Иудейского, народоначальника у иудеев. Напоследок сенат жалует Гиркана, сынов его и посланников, чтобы они во время гладиаторских сражений и битв со зверями имели на зрелище место между сенаторами. И если от диктатора или начальника рыцарей будут они требовать допущения в сенат, то вводить их в оный". Золотые времена! И все же, кто отец Ирода - Гиркан или Антипатр? Большинство историков, читавших сочинение биографа, считают, что Антипатр, но есть и другое мнение - Гиркан. Здесь, в принципе, безразлично, на что опираться, то ли на умопомрачительный текст, то ли на умопомрачительные указы императора. Получить вразумительный ответ, пользуясь сочинениями биографа, невозможно, поскольку в другом своем сочинении под названием "П.А." он, ссылаясь на указы упомянутой главы 10 книги 14 сочинения "И.д.", пишет: "Мы можем сослаться как на самое веское доказательство нашей верности, на Цезаря, которому мы оказали помощь в борьбе его с египтянами, а также на сенатские постановления и на послания Цезаря Августа, в которых восхваляются наши заслуги" (2.5). Вот и выходит, что умопомрачение было не у Юлия Цезаря, а у Августа, который задним числом издал очень странные указы и повеления и подписался - Юлий Цезарь. Чтобы окончательно не запутаться, бросим и цезарей, и отцов, а займемся самим Иродом, следуя "И. д.". Царем Иудеи Ирода провозгласили в Риме. "Благосклонность Антония к Ироду столь была велика, что он...сделал его царем и окончил в семь дней все дело, отпустив его из Италии... По распущении сената Кесарь и Антоний, имея у себя в середине Ирода, пошли сопровождаемые консулами и другими представителями властей для принесения жертвы и для положения в Капитолии сенатского определения, и Ирод в первый день царствования своего угощен был столом от Антония" (14.14.5). Описываемые события могли происходить в республиканском Риме, где-то в сороковом году до нашей эры, когда Гай Юлий Октавиан еще "Кесарем" не являлся - до этого еще далеко - 13 лет. И Ирода незачем было отпускать из Италии, так как ему только через три года предстоит в опоре на римские войска занять престол. А пока что в Иерусалиме правит Антигон, последний представитель династии Хасмонеев. Но увлеченного биографа такого сорта исторические подробности не интересуют, и он их не знает. Все внимание одному Ироду. Банкет у Антония не очень интересная деталь, так как тогда в Риме ежедневно давались банкеты. Даже тогда, когда повода не было. А вот то, что царь иудейский вместе с явными язычниками приносит жертвы в Капитолийском храме, говорит о многом - только религиозная беспринципность Ирода привела его к печальноизвестной вифлеемской резне. Другого вывода о человеке, который в свое время не посчитается с пророчеством о Вифлееме: "ибо из тебя произойдет вождь, который упасет народ мой Израиля" - Михей (5.2) - и будет покушаться на жизнь младенца Иисуса, сделать нельзя. Впрочем, столь выразительная деталь не дает еще достаточных оснований, чтобы подозревать в историке-биографе христианского апологета. От симпатий же в исторической науке никто не защищен, даже древние историки. Поэтому пренебрежем подозрениями, и дальше будем оценивать рассматриваемый исторический документ так же, как начали - опираясь прежде всего на авторский текст. Ирод прожил длинную и насыщенную жизнь. Казнил жен, казнил сыновей. Вся его история напрочь завязывается с языческим Римом. Он неизменно пользуется дружеским расположением язычников, а самый главный из них (все тот же "Кесарь", который еще "Кесарем" не стал - до этого осталось 3 года) напрашивается в друзья к Ироду после того, как в египетском походе разбил Антония и заехал погостить в Иерусалим. Ирод одарил гостя восьмьюстами талантов серебра и сверх этих двадцати тонн серебра снабдил Октавиана и всех его спутников достаточными запасами вина, "чтобы их жажда не мучила в пустыне", пройдя через которую, они почему-то надеялись из Иерусалима прибыть в Рим. Но все проходит - и Ирод умер. В книге 17, глава 8, пункт 1 приводится завещание Ирода: "Кесарю (т. е. Октавиану Августу, который уже стал полноправным "Кесарем"), десять миллионов серебряных денег (щедро, конечно, но не указано, к сожалению, каких именно денег), а также все свои золотые и серебряные сосуды цены невероятной. Юлии, жене Кесаревой, и некоторым другим (кому именно - не указано) подарил пять миллионов". Завершается увлекательная биография пышными похоронами. Впрочем, слово биографу: "Тело Ирода несено было на златом одре, украшенном многими драгоценными каменьями, и покрытым червленым покрывалом, сам же облачен он был в багряницу, на голове имел царскую повязку, златой венец, и в деснице скипетр. Одр его окружали сыновья и множество родственников. За ним следовали разделенные по своим племенам воины, из которых первый ряд составляли телохранители; за ними шел полк фракийский, за фракийцами германцы, за германцами галлы, все в воинском своем уборе; прочие же полки, как бы идущие на сражение, шествовали под предводительством своих вождей и сотников. За всем воинством следовали пятьсот рабов, несущих благовония. Все же сие великолепное шествие продолжалось до самого города Иродии, отстоящего на 8 стадий от Иерусалима, в котором Ирод и погребен был по своему завещанию". Биограф отмечает, что от описанного выше банкета в Риме до последнего пути по маршруту Иерусалим - Иродия прошло 37 лет. Это особо выделенный хронологический интервал, указанный историком в биографии Ирода. Все остальное, в основном, проходит без времени и, как мы уже видели, вне реального пространства. И важен был этот промежуток, так как Ирод не имел права преставиться, пока не родится Иисус. Долго, видно, считал историк, но просчитался. Укажи он срок царствования лет на пять длиннее, и все концы с концами у него бы сошлись. А так - четырех лет не хватает. Однако не будем, как условились выше, подозревать биографа в том, что он христианский апологет. Не подозрения в таком деле нужны, а доказательства. Да и биографом историк является всего на протяжении каких-то трех книг из двадцатикнижного толстенного сочинения, равного по объему Библии. Впрочем, не только по объему. Две трети этого исторического источника - простой, однако не лишенный пылкого фантазирования, пересказ ветхозаветной истории. Одна треть - история Рима и Иудеи в новозаветный период плюс биография Ирода. Новозаветный период для нас наиболее интересен. Но он, к сожалению, здесь весьма скупо изложен. После смерти Ирода наступает хронологический провал, и очень быстро мы попадаем во времена императора Тиберия, то есть в те времена, когда распяли Иисуса. Главное действующее лицо новозаветного периода - Ирод Младший, или иначе - Ирод-четверовластник, который, согласно евангельскому сюжету, приказал казнить Иоанна Крестителя. Этот евангельский эпизод есть и в рассматриваемом сочинении. Погибло как-то в сражении воинство Ирода Младшего, и историк комментирует: "Между тем, некоторые иудеи думали, что Ирод погибелью воинства наказан был от Бога в отмщение за смерть Иоанна, поименованного Крестителем. Ибо он повелел лишить жизни сего праведного мужа, побуждавшего иудеев к добродетельному житию" (18.5.2). Кружатся как цветные стеклышки калейдоскопа, кружатся в Иерусалиме и его окрестностях звучные римские имена - Помпей, Цезарь, Красс, Антоний, Август, Долабелла, Кассий. Кружатся вместе с царицей египетской Клеопатрой. А вокруг них ходит новозаветный хоровод - Ирод Старший, Ирод Младший, Иоанн Креститель, Понтий Пилат и, наконец, сам Иисус со своим братом апостолом Яковом. Тесно хороводу. Что ж, можно построить новозаветный город, и Ирод-четверовластник строит его в честь императора Тиберия. Это евангельская Тивериада. Но, шире круг! На Евангелиях Новый Завет ведь не заканчивается, а только с них начинается. И в хоровод уже в последних книгах повествования историка вводятся Агриппа и Феликс - это те, перед судом которых стоял апостол Павел, и, наконец, личность из Деяний апостолов ничтожная и совершенно незаметная - лжепрорицатель Февда. Исторический труд, первые книги которого упираются непосредственно в начало мироздания, а последние относятся к временам апостолов, завершен. Нет, нигде историк не настаивает на том, что новозаветные рассказы имели место в действительности. Он иногда только слегка, совсем слегка их касается, и, как объективный хронист, выводит на римско-иудейскую арену одного за другим новозаветных героев, ссылаясь на точные цифры многомиллионных завещаний и на целый ряд постановлений помешавшегося императора. Что ж поделаешь, если история оказалась таковой! Столь обстоятельный труд оценила прежде всего христианская церковь. Но не только, не только церковь. В любой энциклопедии мира, будь то историческая энциклопедия или энциклопедия, касающаяся общих вопросов человеческой культуры, имя историка есть. Никто его книг, правда, не изучает и не читает (о тех, кто их изучал, речь впереди), но сам хронист всюду значится не как христианский апологет, а в некотором роде даже и наоборот. И всюду как историк. Пора его представить. Из множества энциклопедических статей об историке разумно выбрать наиболее компактную. Поэтому в данном случае остановимся на заметке в "Советской исторической энциклопедии" (СИЭ), откуда и переписываем: ИОСИФ ФЛАВИЙ Иосиф бен Матафие (ок. 37 года – ок. 95 года), - древнееврейский историк, выходец из кругов духовенства и знати, близкий к фарисеям. С начала Иудейской войны против Рима (66-73 года) возглавил оборону Галилеи. Однако действовал против римлян нерешительно, после падения галилейской крепости Иотапаты (67 год) перешел на сторону римлян и принял в угоду правившей династии императоров Флавиев имя Флавия. Иосиф Флавий был привезен в Рим и получил звание римского гражданина. В Риме писал свои исторические труды. Произведения Иосифа Флавия, где использованы многие не дошедшие до нас сочинения древних историков, представляют большую ценность. Они написаны на греческом языке, значительная часть их посвящена истории Иудеи в римский период. В них содержатся также сведения о жизни восточных провинций и политической истории Рима, дополняющие римских и греческих историков. Известное упоминание у Иосифа Флавия об Иисусе Христе является позднейшей интерполяцией. Сочинения: в русском переводе - "Иудейские древности" (выше мы их обозначили как источник "И. д."); "Иудейская война"; "О древности иудейского народа. Против Апиона" (выше обозначено - "П.А.")" - СИЭ, Mосква, 1965, том 6, страница 189. Автор заметки в энциклопедии не указан. Следовательно, это заметка редакционная. На самом же деле - ее автором является Иосиф Флавий, и вот почему. Слово "энциклопедия" ассоциируется прежде всего с многотомным изданием, из которого можно извлечь необходимые сведения по любому вопросу. Но так называется еще и учреждение, состоящее из редакторов всех рангов, множества редакций и собственной библиотеки. Написание редакционных безымянных заметок поручается рядовым редакторам и именно младшим редакторам, если в заметке надлежит описать абсолютную истину, кочующую из энциклопедии в энциклопедию. Младшие редакторы, как правило, наиболее любознательные среди редакторов, ограничены при выполнении подобной работы предписанным заранее объемом заметки, а самое главное - сроком ее представления заведующему редакцией. После изучения в местной библиотеке горы справочных материалов и появляется статья типа "Иосиф Флавий". Если бы в рассматриваемом конкретном случае сотруднику энциклопедии удалось вырваться за почти замкнутый энциклопедический круг и добраться до "Автобиографии" Иосифа Флавия (последнее сочинение в приведенном энциклопедией списке его работ не указано), то выяснилось бы, что единственным источником сведений об Иосифе Флавии является Иосиф Флавий. Никто из римских ученых и писателей первого-второго веков нашей эры ни об историке Иосифе Флавии, ни о его многотомных трудах ничего не знал. "Никому не приходило в голову включать иудеев в число предков человеческой образованности и ставить их Моисея наравне со старинными мудрецами древности", - писал философ Цельс в своем бескомпромиссном "Правдивом слове". Написано "Правдивое слово" в те времена, когда многотомные сочинения Иосифа Флавия, безусловно, были бы известны, если б они писались в первом веке. Но Цельс об Иосифе Флавии ничего не знает. Его критика направлена против первых христианских апологетов, занявшихся открытием иудейских древностей. Иосиф Флавий появился значительно позже. В шестнадцатом веке под столь оглушающим псевдонимом христиане опубликовали целую серию книг, никому, в том числе и иудейским теологам, ранее неведомых. Приветствуемого, как церковью, так и синагогой, хрониста Иосифа сразу же ввели в круг просвещения. Этот круг со временем менялся. В восемнадцатом веке он настолько разросся, что французские просветители изобрели для него специальное название, составленное из греческих слов: "эн-цикло-педия" - в круг просвещения. Обычно время из энциклопедического круга уносит имена, изредка их возвращает, и совсем редко - создает. В восемнадцатом веке Иосиф Флавий, появившийся в историко-алхимической реторте на свет 200 лет назад в качестве некоего гомункулуса, оказался полностью воплощенным в человеческий образ. В его древнем существовании, удостоверенном церковью и синагогой, почти никто не сомневался. Попав в самом начале создания энциклопедий в новый круг просвещения, Иосиф Флавий сохранился в нем до наших дней как первый историограф иудейских древностей, которые он свел в их оригинальной части к жизнеописанию царя Ирода. Даже если показать (а это мы сейчас попытаемся сделать), что "Иосиф Флавий" всего лишь литературный псевдоним, придуманный христианскими историографами, то и тогда бессмертие ему будет обеспечено, но уже не как личности, а как символу крупной мистификации в исторической науке. Доказательства того, что сочинял Иосиф Флавий не в древности, очевидны - в его сочинениях слишком много анахронизмов. Уже одно знакомство автора "Иудейских древностей" с рядом положений, встречающихся только в Талмуде, дает возможность утверждать - писал он никак не ранее тринадцатого века. То, что Иосиф Флавий знаком был с Талмудом, неоднократно подчеркивалось его комментаторами, в том числе и современными. У Иосифа Флавия встречаются также анахронизмы общего характера, независимые от хронологии возникновения вероучительных книг. Римляне первого века, например, как пишет Иосиф Флавий, рассчитывались между собой греческими драхмами, а не денариями. Кроме того, они не знали, очевидно, латыни. Поэтому, когда Иосиф после прибытия в Рим надумал заняться литературным творчеством, то писал свои сочинения, "прибегая к помощи некоторых сотрудников ради греческого языка". А потом распространял грекоязычную "Иудейскую войну" и другие свои сочинения, написанные вместе с сотрудниками "ради греческого", среди римлян - "О древности иудейского народа. Против Апиона" (1.9). Ни в первом веке, ни в последующие века не был он в Иудее, так как рассказывает об этом крае средневековые небылицы. В "Иудейской войне" (7.5.1), например, он описывает свое путешествие с Титом по Палестине. Центральное место в его рассказе занимает описание такой достопримечательности, как Субботняя река, которая течет, подобно другим рекам, а "через шесть дней видно бывает только сухое место"... "В седьмой день течет по-прежнему"... "Почему и назвали ее Субботнею, от священного седьмого дня у иудеев". Группа "сотрудников ради греческого", возглавляемая Иосифом Флавием, как правило, пользуется словами "иудей" и "иудейский", как это и делали древние авторы. Но бывает, редко правда, что в тексте, который должен быть отнесен к первому веку, вместо слова "иудей" стоит "еврей" - слово греческим и латинским авторам первого века не известное. Эта группа авторов даже законы Иудеи называет иногда "законами евреев" - "Иудейские древности" (15.7.10). Словом, все эти древности написаны тогда, когда и опубликованы - в шестнадцатом веке. Вместе с тем, нехитро сплетенные фальшивки были почти сразу признаны всеми как подлинные сочинения древнего иудейского автора. А автор этот никакого отношения к иудаистскому вероисповеданию не имел. В юные годы в каком-то средневековом монастыре он постигал богословскую науку. Судя по качеству его писаний, незадачливый "историк" обладал совсем посредственными способностями и учился поверхностно, зазубривая в основном тексты Евангелий. Вообще-то, не только для Иосифа Флавия, а и для любого другого ортодоксально верующего христианина евангельскими положениями определяются начало и конец любой богословской истины. И если написано, например, в Евангелиях, что ежегодная подать, вносимая в Иерусалимский храм, составляет две драхмы с одной души, то так оно и есть, что бы там в других книгах не утверждалось. "Веспасиан на иудеев наложил дань, повелев ежегодно вносить в Капитолий по две драхмы, то есть ту подать, что раньше они вносили в храм Иерусалима". Нет, это не евангельский текст. Это написал Иосиф Флавий в "Иудейской войне" (7.6.6). Но такой размер подати указан и в Евангелиях. И только в Евангелиях. У Матфея (17.24) мы уже встречались с ситуацией, когда Иисус предлагает апостолу Петру пойти удить рыбу, а затем рассчитаться со "сборщиками дидрахм". Тогда мы предположили - либо Матфей что-то напутал, либо последующие его переписчики, ибо в греческом варианте Исхода говорится (30.13), что подать равна полудидрахме. Совместная версия Матфея и Иосифа Флавия отличается (что весьма показательно) и от арамейского текста Исхода, согласно которому платить следует - "полсикля, сикля священного". Такое же требование - платить "сиклевым серебром" воспроизводит и Талмуд в трактате Шекалим, посвященном регламентации уплаты податей. Причем, в трактате специально оговорено: подать может быть уплачена любыми средневековыми монетами - аспрами, маями, да пусть даже и медными монетами, лишь бы уплаченная сумма могла быть обращена в "сиклевое серебро" - и никаких дидрахм! Евангельская наука, освоенная юным Иосифом Флавием в какой-то средневековой теологической школе, так для него и осталась незыблемой истиной на всю жизнь. Разбуженный среди ночи, он мог наизусть прочесть любое место из любого Евангелия. Тот же автоматизм оказался свойственным и его редакторам, пропустившим "дидрахму" в печать. Впрочем, все закономерно, так как интересы создателей "древнееврейского историка" за пределы христианства не выходили. "Иосиф Флавий" родился в Ватикане и имел двух предшественников: Иосифа-предсказателя, жившего в I веке нашей эры в Иудее, и некоего Ιωσηπος, жившего в средние века в Византии и написавшего хронограф, текст которого до нас дошел в редакторской, основательно обработанной версии XVI века. При крещении в Ватикане историку Иосифу дано имя Флавий в честь императора Веспасиана из рода Флавиев. Для того, чтобы не перепутать трех наших Иосифов, ватиканского будем писать в кавычках -"Иосиф Флавий", ибо он личность условная. Самого древнего так и оставим Иосифом. А для византийского хрониста выберем христианский вариант этого имени - Осип. Хронограф, то есть история, написанная начиная от сотворения мира и в обязательном порядке в той или иной степени согласуемая с библейской историей, - жанр, возникший в Византии не ранее второй половины шестого века нашей эры. Самый древний хронограф, хронограф Иоанна Малалы, не дошел до нас ни в одном полном списке и восстанавливался по совокупности отрывков из поздних средневековых списков. Сочинение Малалы содержало слишком много светского и откровенно языческого материала, опирающегося на представления античной культуры и мифологии. Последнее явилось, по-видимому, основной причиной его малой популярности у средневековых теологов и церковных историков. Неприемлемым оказался хронограф Малалы с точки зрения христианской ортодоксии. Хронограф Осипа тоже не пользовался популярностью. Поэтому ранних списков его нет. Но самое знаменитое место из этого хронографа приводится в византийском лексиконе "Свида": "Был в то время в Иерусалиме мудрый человек, по имени Иисус, да и человеком-то его вряд ли можно назвать, так как творил он дела невиданные..." и т. д., вплоть до распятия и воскресения из мертвых на третий день. Это место есть и в "Иудейских древностях", сочиненных "Иосифом Флавием", и считается интерполяцией. Цепочка восходящих от одного к другому списков для хронографа Осипа хоть какой-нибудь протяженности неизвестна. Поэтому его последний, отредактированный Ватиканом вариант - "Иудейские древности" - следует рассматривать как совокупность интерполяцией в процитированное "Свидой" подлинное место из хронографа Осипа, а не наоборот, как принято считать. Перейдем теперь к Иосифу-предсказателю, об единственном эпизоде из жизни которого сообщил Светоний, описывая пребывание Веспасиана в Иудее. "В Иудее он обратился к оракулу бога Кармела, и ответы его обнадежили, показав, что все его желания и замыслы сбудутся, даже самые смелые. А один из знатных пленников, Иосиф, когда его заковывали в цепи, с твердой уверенностью объяснил, что вскоре его освободит тот же человек, но уже император" - "Веспасиан" (5.6). Веспасиан действительно через некоторое время стал императором и, надо предполагать, Иосифа-предсказателя не только освободил, но и вознаградил за предсказание, как и оракула при храме бога Кармела. Попутно заметим, что очень странные религии процветали в Иудее первого века нашей эры. Кармел - ведь бог войны у финикийцев. Все римские историки о дальнейшей судьбе Иосифа-предсказателя молчат. Ватиканские же историки в шестнадцатом веке решили присочинить ему древнюю биографию и поместили среди римских историков первого века. Для убедительности они окрестили его родовым именем знатных римских патрициев. Нелепости человеческий разум легко фильтрует, однако заведомые и наглые абсурды - Флавий! - к сожалению, бывает, что воспринимаются как реальность. При всей своей крайней нелепости псевдоним "Иосиф Флавий" являлся одновременно и невнятным, ибо историографические интересы в сочинениях этого псевдоисторика сосредоточены в основном на биографии царя Ирода, которую он сделал вдохновенно и с треском. Да на общей редакции хронографа, принадлежащего перу византийского Осипа. Выдумка являлась также неудачной потому, что появление такого жанра, как хронограф, в древнем Риме вызвало бы непрерывную, проходящую через века цепь несмолкающих насмешек светских историков. Сочинителя древностей, безусловно, прославили б, и он не остался бы в скучной безвестности. И первым бы это сделал крупный римский энциклопедист - Плиний Старший, ближайший советник Веспасиана, кстати, бывший и с Веспасианом Флавием, и с Титом Флавием в Палестине во время Иудейской войны. Надо думать, последнее понимали в Ватикане, поэтому создатели виртуального историка решили укрепить авторитет "Иосифа Флавия" как историографа и вслед за весьма поучительными древностями сели да и написали еще не менее поучительную "Иудейскую войну". Вразумительный материал для такого сочинения неоткуда было взять, а писать о чем-то все же было нужно. Поэтому "Иосиф Флавий" сначала посвятил значительную часть "Иудейской войны" снова-таки... биографии царя Ирода - событиям, которые даже если имели место, то за столетие до того, о чем следовало писать, и связывать которые, хотя бы косвенно, с Иудейской войной могла только разгоряченная фантазия. События же самой войны сведены биографом царя Ирода к путешествию на "Субботнюю реку" да к "двум драхмам в Капитолийский храм". Последнее сочинение Ватикана не только типографски издано, оно появилось и в списках. Наиболее знаменитый из рукописных вариантов "Иудейской войны" - это ее древнерусский перевод, так называемый "Виленский список". Его обнаружили в университетской библиотеке Вильно (ныне Вильнюс) в девятнадцатом веке, и вот уже более ста лет он привлекает к себе внимание, так как по сравнению с ватиканским вариантом "Виленский список" имеет как существенные купюры, так и дополнения. В основном отличия "старославянского перевода" заключаются в придании резко отрицательных характеристик римлянам. Отсюда текстологи и источниковеды сделали вывод, что "Иосиф Флавий" сначала написал "Иудейскую войну" на арамейском (хотя он вместе с группой "сотрудников ради греческого" это категорически отрицает), а потом уже появился ее греческий перевод с измененными интонациями. Но есть в "Виленском списке" дополнения и другого рода, настолько интересные, что их нельзя не привести: "Учение же наше и ремество, астрономию же, переняли дети наши от халдеи. И на звезды зряще николи не согрешихом. И явися нам звезда неизреченная, отлучена от всех звезд. Не бысть бо ни от семи планет, ни от Копииник, ни от Мечник, ни от Стрелец, ни от Власатых, но присветла яко съльньце, и радостна, и на ту зряще приходим даже и до тебе" - это о приходе волхвов к родившемуся Иисусу. А вот непорочное зачатие: "И Даниил пишет, яко придеть священник, но не вемы, кто есть. Мы творим, яко без отца родитися тому..." И, наконец, избиение младенцев: "Писано есть, яко от Вифлеома рождается помазанник. Да же не имаше милосердна на своих ребрах, та вифлеомскиа отроки избии, а прочаа отпусти. И повеле, и избиша вся отроки вифлеомские". Никто, как ни странно, такие дополнения не считает восходящими ни к арамейскому, ни к греческому первичному тексту. Их вообще не рассматривают. Идут поиски арамейского оригинала, и все, что мешает поискам, отбрасывается, хотя является очевидным, что при решении вопроса о том, восходят ли индивидуальные особенности списка к авторскому тексту, необходимо прежде всего оценивать их в совокупности. Вопрос об "арамейском оригинале" можно считать окончательно решенным после издания книги: H. А. Мещерский, История Иудейской войны Иосифа Флавия в древнерусском переводе, В ней показано, что перевод "Виленского списка" сделан с греческого (страницы 69-72). Доказательства и аргументы Мещерского просты и неопровержимы: 1) в списке ряд греческих слов оставлен без перевода. Например, "касия" (κασσια) - гроб; 2) с ряда греческих слов сделаны кальки типа "второнейство" - роль второго сына; 3) в списке имеется ряд буквальных переводов греческих названий и имен: "крымские тавры" - это "быков род". Десятки таких ситуаций обнаружено в "древнерусском переводе с арамейского". Мещерский как текстолог сделал и следующий шаг, достаточный для вывода, что мы имеем дело не с древним переводом, а с текстом нового времени. В старославянском церковном языке ряд слов заимствован из греческого, и Мещерский в указанных выше трех группах слов выделил те, что появились в домонгольский период. В совокупности грецизмов "Виленского списка" они составляют явное меньшинство. Наконец, самым простым палеографическим способом, сверив водяные знаки бумаги "Виленского списка" с точными датами каталога знаков бумажных фабрик, Мещерский установил неоспоримое - "Виленский список" изготовлен не ранее середины шестнадцатого века. То есть - найденный "древнерусский перевод" появился на свет после типографского издания "Иудейской войны". Дополним исследование Мещерского одной деталью. "Две драхмы в Капитолийский храм" в "Виленском списке" значатся как "два золотых". Только на территории Польши золотыми (zuoty) назывались серебряные монеты, другой такой страны нет. Ситуация точно такая, как с αργυρια у евангелистов, как с "пенязами" в Остромировом Евангелии, как с "червонцами" в пьесе Булгакова и как с "двумя драхмами" в сочинении "Иосифа Флавия" - опора на собственные нумизматические представления, порождающая анахронизм. До середины шестнадцатого века злотый являлся счетной единицей для серебра (30 грошей), а в 1564 году появились и первые серебряные "злотые" в виде монет. Так что рассматриваемый "древнерусский перевод" создан на территории Польши во второй половине шестнадцатого века, почему и обнаружили его в университетской библиотеке города Вильно. Теперь вернемся снова в Ватикан. Курия в первой половине шестнадцатого века не раз приглашала представителей синагоги - окончательно редактировался издаваемый в типографиях католиков Талмуд (1520-1548 - пять изданий). Приглашение, описываемое ниже (описание, разумеется, не выходит за пределы литературной гипотезы), могло состояться в промежутке с 1544 года (завершено издание "Иосифа Флавия") по 1553 год (очередной запрет Ватиканом Талмуда). В главной синагоге Рима при каждодневном участии и контроле со стороны раббана к предстоящему обсуждению текста Мишны готовились основательно. Все трактаты, которые вызывали постоянный интерес Ватикана, на лучшей, какую удалось купить, бумаге переписчики подготовили в срок. Но вопрос об издании Мишны на сей раз вообще не рассматривался. Да и невозможно было обсуждать тексты по существу, ибо представители курии ни одного переводчика на заседание не пригласили. Разговор, настойчивый и сумбурный, шел только об издании книг, которые к интересам синагоги отношения не имели. - Почему синагога до сих пор обходит молчанием книги Иосифа Флавия? - недоумевали в курии. - Ведь это крупный иудейский историк. - Но у нас есть свой историк! - с вызовом и достоинством ответил римский раббан. - Что значит свой? А Флавий разве не ваш? Кто этот свой? - Я говорю о рабби Натане, - твердо зазвучал голос раббана.- Сохранилась его древняя рукопись, и мы намерены впредь включать ее в Талмуд под названием "Авот рабби Натана"... Ни один иудейский историк не посмел бы сочинить книгу "Иудейские древности". Все наши древности описаны в святой Торе, книгах Иисуса Навина, Судей, Самуила, Царей, Ездры и Неемии. Никто из иудеев не осмелился бы переписывать, как сделал Иосиф Флавий, из книг Маккавеев. Эти книги созданы греками, синагога их отвергала и отвергает... Наш рабби Натан описал одну только Иудейскую войну, имея подлинные свидетельства. Он показал, какие нечестивцы Веспасиан и Тит! - устойчивый огонь убежденности разгорелся в глазах раббана, и он, никем не останавливаемый, продолжал: Нечестивец Веспасиан не мог захватить Иерусалим и стал поэтому метать в город свиные головы. Обстреливая стену камнями и головами этого мерзкого животного, в конце концов удалось пробить в ней брешь. В город ринулись захватчики. А самый страшный нечестивец Тит ворвался в храм и осквернил его. После осквернения храма он взошел на корабль, отправлявшийся в Рим. И поднялось морское чудовище, чтобы проглотить его в море. Тогда он встал на корабле и начал кощунствовать, и богохульствовать, и плевать наверх, говоря: когда я был в его доме и его владении, у него не било силы устоять против меня, а теперь он здесь выступил против меня; должно быть Бог иудейский силен только на воде... Господь дал знак морю, и оно успокоилось. Господь сказал ему: Нечестивец! Смердящая жидкость, прах, гниль и червь! С тобою ли мне воевать!... А в Риме он пошел в баню, и ему подали старого вина, и, когда он пил, к нему в нос забралась моль и ела лицо его и достигла мозга. Сказали врачам, и они размозжили после его смерти мозг и нашли там моль величиною с однодневного птенца... Все события засвидетельствовал и подтвердил рабби Элиэзер, сын рабби Иосе, который сам тогда находился в Риме и видел, как взвешивали эту моль на весах - две литры на одной чашке весов и моль на другой чашке. Нечестивец Тит, он заслужил страшную смерть! Так написано у рабби Натана,- уверенно завершил рассказ римский раббан. - Пусть так, - согласились в курии, - но Иосиф Флавий тоже описал Иудейскую войну. Он. между прочим, предсказал Веспасиану императорство, что засвидетельствовал Светоний. - Вы все путаете! - нервно замахал руками раббан. - Римлянин пишет о каком-то никому не известном Иосифе, и нигде не говорит, что он историк. Предсказатель не может быть историком, потому что это противоположные занятия... Но предсказатель был! И звали его Иоанн, сын Заккая. В ту пору он являлся Иерусалимским раббаном. - А это кто засвидетельствовал? - от неожиданного сообщения у хранителя Ватиканской библиотеки округлились глаза. - Так утверждает рабби Натан. В его рукописи сообщается, что раббан Иоанн лег в гроб и приказал двум рабби вынести его в этом гробу за город. Когда они проходили мимо стражников, Иоанн притворился мертвым, и те разрешили вынести его для предания земле. За городской стеной раббан Иоанн вылез из гроба, пошел и приветствовал Веспасиана... Он сказал ему: vive domine imperator!.. Веспасиан сказал: ты обеспокоил меня. Он ответил ему: не бойся, у нас написано, что храм будет разрушен только царем... Веспасиан задержал раббана Иоанна и передал двум стражникам. Через три дня пришли известия из Рима, гласившие: умер царь Нерон, и тебя римляне сделали царем. - Но Нерон умер за год до этого! - попытались не согласиться с раббаном. - Это неважно, - раздраженно ответил он. - Речь идет не о Нероне, а о раббане Иоанне. И написано, что предсказателем был Иоанн. Иоанн не стал бегать за нечестивцами Веспасианом и Титом, как ваш сочинитель древностей, и никакой иудей не стал бы бегать. После того как Иоанна освободили, он удалился в Ямнию изучать Тору. Такие факты сообщает "Авот рабби Натана", не верить которому нет оснований. По-видимому, такая беседа, или подобная ей проводилась не одна. Во всяком случае, доподлинно известно, что после разрешения публикаций Талмуда в 1553 году папа Юлий III наложил на него новый запрет. А в 1559 году Талмуд жгли публично на улицах Рима и внесли в список запрещенных Ватиканом книг (Index librorum prohibitorum), хотя запрет можно было наложить сразу в 1554 году, когда Ватикан свой Index впервые ввел. Пять лет почему-то ждали. В 1564 году запрет сняли с оговоркой - Талмуд должен пройти цензуру. В 1566 году иудаисты наконец издали (но не в Риме, а в Константинополе) небольшое сочинение "Иосифа Флавия" - "О древности иудейского народа". Синагога подвергла сочинение "древнееврейского историка" своей цензуре. В его арамейском переводе есть купюры, то есть - совершено литературное "обрезание". Это и является моментом всеобщего и официального признания права за "Иосифом Флавием" называться историком. Талмуд больше не запрещали, а в семнадцатом веке с обширными комментариями издается даже латинский перевод Мишны. Заметим, что приведенный здесь, частью вольный, а частью дословный пересказ интересных для нас мест из "Авота рабби Натана" соответствует тексту второй его версии (гл. 6-7). В первой версии (с девятнадцатого века в Талмуде помещают оба "Авота") легенда излагается кратко и ничего не говорится о раббане Иоанне как об историческом конкуренте светониевского Иосифа. История взятия Иерусалима (глава 4) изложена кратко, а Иоанн изображен предателем, являвшимся "приверженцем кесаря" еще в то время, когда он находился в осажденном Иерусалиме. Он бежит из города, притворившись мертвым, и после того, как раббана приносят к Веспасиану и открывают крышку гроба (как бы удивился император, увидев столь необычный способ захоронения в Иудее!), последний сразу же говорит ему: "Ты раббан Иоанн, сын Заккая? Проси, что мне дать тебе!" И никаких оков, как это произошло у Светония с Иосифом-предсказателем, и никто не берет его под стражу, как это произошло с Иоанном-предсказателем из второй версии "Авота". Не исключено (и очень на то похоже), что текст первой версии создан в содружестве синагога-Ватикан. Список этой версии по сей день хранится в Ватиканской библиотеке. В семнадцатом веке издан ее латинский перевод. Ватикан стоял на страже своего детища "Иосифа Флавия" и конкурента постарался оттеснить. В пользу такого вывода говорит то, что раббан Иоанн, сын Заккая - один из ведущих героев Талмуда, олицетворяющий собой, как утверждается в трактате Сота (9.15), - "блеск мудрости". Вне сомнений, изменником его представили не авторы Талмуда, а кто-то другой. Если рассматривать "Иосифа Флавия" только как литературный образ, отбросив его энциклопедическую оболочку древнего историка, то оказывается он личностью просто гнусной - это перебежчик, непрерывно оправдывающийся и в толстой "Иудейской войне", и в тонкой "Автобиографии". Такого "древнееврейского историка", вне сомнений, синагога не признала бы, что никак не входило в авторские планы. Поэтому создатели "Иосифа Флавия" изобразили его реминисцирующим, убежденным и упорным человеком, который, предав когда-то, в конце концов решил послужить отечеству пером. После сочинения внушительной исторической эпопеи, он сел да и написал еще одну книгу - "О древности иудейского народа". (1.1) "...Однако я замечаю, что многие верят распространяемым некоторыми писателями злостным наветам и недоверчиво относятся к тому, что мною сказано было о наших древностях, ссылаясь на молчание известнейших греческих историков о нашем народе, как на доказательство молодости его, а поэтому я считаю своим долгом вкратце разъяснить все это в особом сочинении, дабы изобличить злонамеренность и умышленную ложь клеветников, рассеять недоверие других и просветить насчет нашей древности всех, которые желают узнать истину". И чуть дальше о себе не столь сильно, но очень убедительно: (1.9) "Я же составил правдивое описание всей войны и отдельных ее эпизодов, лично присутствовал при всех событиях. Я состоял полководцем так называемых у нас галилеян до тех пор, пока возможно было сопротивление, но затем попал в плен к римлянам. Веспасиан и Тит держали меня под стражей и заставили постоянно находиться около них. Сначала я был в оковах, но впоследствии с меня сняли оковы... и потом меня послали для осады Иерусалима... С одной стороны, я тщательно записывал все, что я видел в римском лагере, а с другой - я один только понимал, что передавалось перебежчиками. Впоследствии, когда я в Риме нашел досуг, я обработал подготовленный уже ранее труд, прибегая ради греческого языка к помощи некоторых сотрудников, и, таким образом, я составил историю событий. Я настолько был уверен в искренности моего описания, что решился раньше всех призвать в свидетели главных начальников войны, Веспасиана и Тита. Им я первым поднес мою книгу, а затем уже многим римлянам, участвовавшим в войне. Я также продавал ее многим единоплеменникам, которые хорошо знакомы с греческим образованием, в том числе Юлию Агриппе, почтенному Ироду и самому достославному царю Агриппе. Все они засвидетельствовали, что я строго держался истины". Здесь можно предположить, что Тит не только все засвидетельствовал, но и предался воспоминаниям о том, как он вместе в Иосифом купался в Субботней реке. Особенно же занятна в воспоминаниях историка - встреча с "почтенным Иродом", так как последний из Иродов лет за тридцать до этой встречи умер. Как ни странно, но это синагогу удовлетворило. Удовлетворяет образ "Иосифа Флавия" заинтересованные стороны и по сей день. А историки? А историки в силу энциклопедической убежденности относятся к "Иосифу Флавию" серьезно и именно поэтому его сочинения не читают. Чтение вышеописанной, изливающейся непрерывным потоком ахинеи просто невозможно, если изначально относиться к сочинениям "Иосифа" как к историческим источникам, а не как к литературному произведению, построенному по типу "Приключений барона Мюнхгаузена". Единственное, что отличает приключения барона от иудейских приключений, сочиненных в Ватикане, состоит в том, что Мюнхгаузена не интересовало то, как к нему отнесутся историки, для "Иосифа" же - это одна из первых забот. Автора исторического источника, положенного в основу описания похождений царя Ирода и Клеопатры, найти легко. Это "почтенный писатель каппадокиец Страбон". Такую характеристику дает Страбону сам "Иосиф", и с ней, отметим, не согласиться нельзя. "География" Страбона - первая энциклопедия античности, содержащая не только географические описания, но также многочисленные этнографические и исторические сведения. Список авторов, на которых ссылается Страбон, составляет полтораста имен, среди них свыше полусотни - историки. Но Страбон не только из сочинений предшественников и современников черпал сведения для своей "Географии". Он побывал, подобно Геродоту, почти во всей ойкумене тех времен. "Сам я совершил путешествие к западу от Армении вплоть до областей Тиррении, лежащих против острова Сардинии, и на юг от Евксинского Понта до границ Эфиопии. Среди других географов, пожалуй, не найдется никого, кто бы объехал больше земель, чем я", - пишет Страбон. И это действительно так. Из почти ста лет, которые прожил Страбон, большую часть жизни он провел в путешествиях, преследуя научные цели. Для античного автора Страбон уж слишком обстоятелен и профессионально скрупулезен. Но когда он касается этнографии и истории, монотонный и скучный стиль географических изысканий отступает, и Страбон становится ярким и увлеченным писателем, обстоятельно излагающим исторические подробности, вникает в социально-политические и религиозные положения, осуществляет занимательные мифологические экскурсы. Свидетельства такого автора по истории Иудеи второй половины первого века до нашей эры представляют исключительный интерес, так как он писал о событиях, современником которых являлся сам. Страбон рассматривает также и историю возникновения Иудеи. Мы воспроизводим текст Страбона по изданию: Страбон, География в семнадцати книгах, делая пропуски в местах, которые не имеют прямого отношения к рассматриваемым вопросам. Книга 16, глава 2, пункты 28-46: "Далее следует Иоппа, где береговая линия, вытянутая перед тем от Египта на восток, заметно поворачивает на север. Здесь, по рассказам некоторых сочинителей мифов, Андромеда была брошена на съедение морскому чудовищу. Местность эта расположена на значительной высоте, так что, говорят, отсюда виден Иерусалим - столица иудеев. Действительно это место служит иудеям гаванью, когда они спускаются к морю; однако разбойничьи гавани являются вместе с тем и разбойничьими притонами... В промежутке находится также область Гадарида, которой также завладели иудеи... Из Гадариды происходит Филодем Эпикуреец, Мелангр, Менипп сатирик и мой современник ритор Федор... Что касается Иудеи, то у ее западных границ в сторону Кассия находится область идумеев и озеро. Идумеи - это набатеи, изгнанные оттуда вследствие восстания; они присоединились к иудеям и переняли их обычаи... Как вообще в этой стране, так и в каждой отдельной местности население смешанное из египетских, арабских и финикийских племен. Таковы обитатели Галилеи, Гиерикунта, Филадельфии и Самарии... Хотя население здесь, таким образом, разношерстное, но преобладающее ... сказаний о Иерусалимском храме изображает предков так называемых теперь египтянами иудеев... Моисей, один из египетских жрецов, владел частью так называемого Нижнего Египта. Недовольный существующим там положением дел, он переселился в Иудею в сопровождении многочисленных почитателей божества... Моисей убедил немалое число разумных людей и увел их вместе с собой в то место, где теперь находится поселение Иерусалима. Землей этой ему удалось легко завладеть, так как она была незавидного качества и за нее никто не стал бы серьезно бороться. В то же время Моисей вместо оружия выставлял вперед святыню и божество, которому он желал найти место для почитания... Подобными средствами Моисей снискал себе уважение и установил необычного рода власть, так что все окружающие народности охотно присоединились к нему... Преемники Моисея некоторое время оставались верны его учению, ведя праведную и истинно благочестивую жизнь. Впоследствии жреческая должность оказалась сначала в руках людей суеверных, а затем - самовластных... Из тираний возникли разбойничьи шайки. Мятежники разоряли страны, как свою, так и соседнюю, другие же, действуя заодно с правителями, грабили чужое добро и подчинили себе значительную часть Сирии и Финикии. Тем не менее, они сохранили известное уважение к своему главному городу... Итак, когда Иудеей уже открыто управляли тираны, первым Александр объявил себя царем вместо жреца (Александр Яннай, начало царствования - 103 год до нашей эры). Сыновьями его были Гиркан и Аристобул (Аристобул - 67 год до нашей эры; Гиркан - 63 год до нашей эры). Во время распри между ними пришел Помпей, низложил обоих, разрушил крепости и взял штурмом Иерусалим... Он приказал разрушить все стены, и, насколько возможно, уничтожить разбойничьи гнезда и казнохранилища тиранов... Гиерикунт - это равнина, окруженная чем-то вроде горной области, которая примыкает к ней в виде театральной сцены. Здесь находится пальмовая роща, где, правда, вперемежку растут и другие садовые и плодовые деревья, но в большинстве пальмы... Здесь находится также царский дворец и сад с кустами бальзама. Бальзам - душистое кустарниковое растение, похожее на китис и терминор,.. сок этого растения удивительным образом исцеляет боли, катаракты в начальной стадии, а также близорукость. Как бы то ни было, сок бальзама ценится очень высоко, тем более, что он добывается только здесь... Поэтому эти растения приносят большой доход". Вот и знакомое уже нам (см. начало главы) иудейское угодье появилось, "на котором произрастает бальзам, растение драгоценнейшее, растущее только здесь, и самые прекрасные пальмовые деревья", и с которого царица Клеопатра получала доходы (подделку и оригинал, поставленные рядом, всегда легко различить). Однако продолжим цитировать Страбона: "Помпей отделил от Иудеи некоторые области, захваченные иудеями силой, и отдал Гиркану верховное жречество. Впоследствии Ирод, один из его потомков, человек местного происхождения, пролез в должность верховного жреца. Ирод настолько выделился среди предшественников, в особенности благодаря своим связям с римлянами и мудрому управлению государственными делами, что был провозглашен царем, причем эту власть он получил сначала от Антония, а затем от Цезаря Августа. Одних своих сыновей он сам умертвил за то, что они будто бы злоумышляли против него, а других после смерти назначил наследниками, отдав им часть своего царства. Цезарь почтил сыновей Ирода, его сестру Саломею и его дочь Беренику. Сыновья его не были счастливы. Они подверглись обвинениям, и один из них окончил жизнь в изгнании, найдя пристанище у галлов-аллаброгов, тогда как другие, проявив величайшую угодливость, добились, и то с трудом, возвращения, причем каждый получил в управление тетрархию". Процитированный отрывок из Страбона и являлся отправным моментом в изысканиях создателя биографии царя Ирода. Правда, в распоряжении "Иосифа" был несколько иной текст. В том старинном рукописном экземпляре Страбона были рощи пальм и бальзама, был и Помпей, и Ирод, и его сыновья-тетрархи, и был... еще один Ирод. Вместо "отдал Гиркану" в рукописи стояло, да и стоит сейчас в сохранившихся экземплярах, - "отдал Ироду". Прежде всего "Иосифу" нужно было зафиксировать основного Ирода, которого соблазняла Клеопатра и в бытность которого надлежало родиться Иисусу. Этого Ирода "Иосиф" называет Великим, и его биографию, не сдерживая фантазию, разрабатывает до мельчайших подробностей, вплоть до судьбы внуков: "Но Александр, сын Ирода Великого, казненный своим отцом, имел двух сынов Александра и Тиграна, родившихся ему от Глафиры, дочери Архелая, царя каппадокийского. Младший из них был царем армянским, но будучи под судом в Риме скончался бездетным" - "Иудейские древности" (17.5.4). Кроме основного Ирода, "Иосифу" необходимо было выделить среди безымянных страбоновских сыновей-тетрархов еще одного Ирода - новозаветного Ирода-четверовластника, казнившего Иоанна Крестителя и безучастно отнесшегося к судьбе Иисуса. Любые другие Ироды для новозаветной истории - помеха, а тут появлялось целых три Ирода, что, конечно же, могло привести к путанице. И того Ирода, о котором у Страбона написано, что Помпей отдал ему верховное жречество, пришлось переименовать. В результате, как мы видели, "Иосиф" его превратил одновременно в Антипатра и Гиркана. Эти, двое последних, друг друга убивали. Но оба являлись отцами Ирода Великого, который в свою очередь убивал одного из них, мстя за смерть другого своего отца. Бред, конечно. Однако он лег в основу современных исторических изысканий. (Скончавшийся бездетным Тигран Иродович - не в счет!) Прежде всего, как получилось так, что типографски отпечатанный Страбон отличается от рукописного. Церковь давно обращала внимание на Страбона. Византийские теологи в двенадцатом веке создали даже "Страбоновскую хрестоматию", а с началом эпохи книгопечатания Страбона почти сразу опубликовали. В 1472 и 1480 годах последовали одно за другим два издания "Географии" в латинском переводе. Их осуществили по приказанию основателя Ватиканской библиотеки, папы Николая Пятого. В 1516 году издан и греческий текст "Географии". Но страбоновская история Иудеи, полностью вмещающаяся в третий - первый века до нашей эры, церковь, естественно, не устраивала. Поэтому, надо полагать, и возникла идея создания "Иудейских древностей". Затем в продолжение темы последовали другие книги "Иосифа Флавия". А в 1544 году издание полного собрания его сочинений завершилось. И вот, по прошествии почти трехсот лет авторитет историка "Иосифа" настолько укрепился, что его сочинения стали рассматривать как источник, по которому можно уточнять Страбона. В 1815 году было осуществлено критическое издание Страбона в Париже. Эту четырехтомную "Географию", которая считается до сих пор одним из лучших ее изданий, подготовил историк Корэ с учетом всех прежних изданий, а также древнейшего полного рукописного текста книги Страбона. И - основываясь также на подложных сочинениях "Иосифа Флавия". Никаких других источников, откуда Корэ мог бы почерпнуть информацию для замены "Ирода" на "Гиркана", а он ее сделал, никогда не существовало и не существует. Мы остановились на этом кажущемся малозначительным эпизоде, так как он характеризует не только то отношение, которое сложилось у историков к подложным сочинениям "Иосифа Флавия", но и определенные тенденции в источниковедении. Корэ сделал исправление в древнем тексте и особо оговорил, что исправление сделано. Но это ведь только первый шаг. Если в принципе допускаются изменения, то почему бы при переводе вообще не "исправлять" в целом исторические документы. Наконец, почему нельзя взять да и выбросить из первоисточника целые куски, если их содержание не согласуется с теми концепциями, которых придерживается переводчик. Это невозможно! - скажет читатель. Да, недопустимо это, но вполне осуществимо. За примером далеко ходить не приходится. Приведенный в этой главе отрывок из Цельса, в котором говорится о том, что "никому не приходило в голову включать иудеев в число предков человеческой образованности", в русском переводе "Правдивого слова" отсутствует. Переводчик выбросил не только это место, но и другие куски текста. Кроме того, им при переводе изменено содержание ряда фраз, наверное потому, что его точка зрения как историка не совпадала с взглядами Цельса, являвшегося современником описанных в "Правдивом слове" явлений и событий. История - древнейшая наука. Самое молодое ее направление - источниковедение - сформировалось во второй половине девятнадцатого века. В этом достаточно обособленном разделе истории любой исторический источник, в том числе и письменный, изучается как самостоятельное историческое явление, возникновение которого неразрывно связано с современными ему социальными и политическими условиями. Основные положения источниковедения разработаны, можно сказать, с математической строгостью. Вместе с тем, до сих пор не выработаны единые и обязательные правила публикации исторических документов. И иногда случается, что опубликованный перевод предстает перед читателем в совершенно искаженном виде - и если может рассматриваться как самостоятельное историческое явление, то только той эпохи, когда был сделан перевод, а не когда писался сам источник. Ни одной мраморной безрукой Венере, ни одному античному императору с отбитым носом никто никогда не пытался приделать руки или нос. Но еще задолго до того, как сформировалось источниковедение, у историков, изучавших древние документы, вошло в употребление и стало модным слово "конъектура". Под конъектурой понималось восстановление или исправление не поддающегося прочтению текста на основании догадок. Сейчас это понятие, как мы видели, существенно расширено. Пример фразы, в которой необходимо сделать конъектуру, нам уже встречался у Страбона. "Хотя население здесь, таким образом, разношерстное, но преобладающее [...] сказаний о Иерусалимском храме изображает предков так называемых теперь египтянами иудеев". В публикации 1964 года в квадратных скобках стоит конъектура: [из заслуживающих доверия]. Кто ее автор, в издании не указано. С такой конъектурой согласиться очень трудно в силу двух причин. Во-первых, при предложенном восстановлении текста Страбона фраза грамматически оказывается неправильно построенной. Во-вторых, что более существенно, она становится противоречивой. Страбон утверждает, что всюду в Иудее "население смешанное из египетских, арабских и финикийских племен", а в анализируемом месте еще раз подчеркивает, что население здесь разношерстное, но изображающее единый народ. Наконец, слово "предков" в текст попало явно вследствие ошибки. Изображать из себя предков нельзя, можно изображать только чьих-то потомков. И если кто-то изображает из себя не то, что есть на самом деле, то не имеет смысла утверждение, что он это делает, опираясь на заслуживающие доверие сказания - скорее всего такие сказания следовало бы рассматривать как не заслуживающие доверия. Страбон вопрос о доверии вообще не ставил, так как дальше он описывает реальную историю возникновения Иерусалимского храма и самой Иудеи. Итак, в рассматриваемом месте необходимы сразу две конъектуры: 1) слово "предков" следует заменить словом "потомков", что очевидно,и 2) в квадратных скобках можно поставить нейтральное "[исходя из] сказаний о Иерусалимском храме". Естественно, что эти конъектуры или любые другие в текст источника при публикации его перевода вносить нельзя. Текст должен быть неприкосновенным, переданным слово в слово, буква в букву, а все предложения по исправлениям и уточнениям переводчиком должны выноситься в примечания и обосновываться. Только такое правило может обеспечить при публикации любых исторических источников возможности для независимого их анализа. Но никакие издательские правила, разумеется, не могут оградить от фальсификаций и подлогов. Возможно, что внутри источниковедения целесообразно было бы выделить узкое направление, цели и задачи которого ограничивались бы только экспертизой источников. Как мы видели на приведенных примерах, очень занимательная и увлекательная наука могла бы получиться - нечто наподобие исторической криминалистики. В принципе, исторические и лингвистические методы экспертизы ученые используют в своих исследованиях давно. Но такие работы появляются эпизодически, и, так как они всегда связаны с узкими интересами конкретного исследователя, то предопределены по своим конечным результатам лишь его возможностями. Индивидуальные же возможности ученого всегда ограничены. Для специалистов по экспертизе только сочинения, связанные с историей иудаизма и христианства, представляют необозримое поле исследований. Оно давно заросло чертополохом, наиболее экзотическое растение на нем - "Иосиф Флавий". Глава 7. КОГДА ИОАНН БЫЛ В ДУХЕ "Так вот, чтобы убедиться в том, что Достоевский – писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы пять страниц из любого его романа, и без всякого удостоверения вы убедитесь, что имеете дело с писателем. Да я полагаю, что у него и удостоверения-то никакого не было!" M. Булгаков. "Мастер и Маргарита" Откровение Иоанна, или Апокалипсис, являлся долгое время предметом тщательного изучения и споров - как у теологов (в вопросах вероучения), так и у историков (в вопросе датировки и выяснения авторства). Теологи в конце концов споры прекратили. Ныне они смотрят на Апокалипсис как на удивительную загадку новозаветного канона. Историки выкристаллизовали общее мнение, и оно в качестве уже канонического попало даже в "Настольную книгу атеиста" (Москва, 1978). Как и положено в атеизме, точка зрения здесь высказана категорично и занимательно. На странице 312 дана относительная и абсолютная хронология Апокалипсиса: "Первая по времени появления книга Нового Завета. Основная часть написана между 9.VI.68 годом и 15.I.69 годом нашей эры представителем раннего христианства из евреев, возможно носившим имя Иоханна (Иоанна), по-видимому, на острове Патмос, у берегов Малой Азии". А на страницах 321 - 322 авторы "Настольной книги" приводят обстоятельное обоснование: "В 17-й главе Апокалипсиса рассказывается о видении "вавилонской блудницы", сидящей на звере с семью головами. И тут же дается расшифровка описанного: "И сказал мне ангел: что ты дивишься? Я скажу тебе тайну жены сей и зверя, носящего ее, имеющего семь голов и десять рогов" (стих 7). "Здесь ум, имеющий мудрость. Семь голов суть семь гор, на которых сидит жена..." (стих 9). Для древних это была подлинная расшифровка: ведь только один город древности "сидел на семи горах" - Рим, столица Римской империи. Вот кто в глазах писателя - окаянная "вавилонская блудница". Но почему тогда "вавилонская", а не римская? Рим был очень силен и критиковать его явно было небезопасно. А Вавилон уже века лежал в развалинах. И лишь посадив "вавилонскую блудницу" на семь гор, автор тем самым дал полную расшифровку истинного "адресата", против которого направлено его писание. Когда это было сделано? Читаем: "И семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой еще не пришел, и, когда придет, не долго ему быть" (стих 10). Рим долго был республикой. Цезари (кесари) появились в нем на рубеже нашей эры. Их легко сосчитать: "пять пали" - это Август, Тиберий, Калигула, Клавдий и Нерон. "Один есть" - это шестой кесарь Гальба. Он правил с 9 июня 68 года по 15 января 69 года". Ну что ж - все просто, как в детской считалке. До того, как начать разбор приведенной выкладки, касающейся географии и счета цезарей, сделаем, точности слов ради, замечание относительно "представителя раннего христианства из евреев" по имени Иоханн. Что за "Иоханн"? Во всех, без исключения, списках Апокалипсиса, дошедших до нас, написано - Иоанн. Если пророк Иоанн жил, как утверждают авторы "Настольной книги", в I веке нашей эры, то он никак не мог быть евреем, речь может идти только об иудеях. И последнее слово, заметим, обозначало как этническую, так и религиозную принадлежность. Евреев во времена древние поместила компания теологов, которые написали ряд подложных сочинений под псевдонимом "Иосиф Флавий". Эта христианская апология XVI века, полная небылиц и нелепостей, не может рассматриваться в качестве источника по древней истории. Вопрос о национальности библейских пророков никто не исследовал, и здесь есть много неясностей. Вот что сообщает, к примеру, Шахразада о библейском пророке Данииле в "Рассказе о Хасибе и царице змей": "Рассказывают также, что был в древние времена и минувшие века и годы мудрец из мудрецов греческих, и было этому мудрецу имя Данияль. И были у него ученики и последователи, и греческие мудрецы подчинялись его велению и полагались на его знания". Комментаторы сказок "Тысяча и одна ночь" считают, что Шахразада ошибается, однако свое мнение они никакими доводами не подкрепляют. Мы пророчества Даниила касаться не будем, а остановимся только на Откровении Иоанна. Забегая вперед, скажем, что Иоанн был тоже греком, притом знаменитым греком, оставившим заметный след в общей истории и, в частности, в истории христианства. А теперь рассмотрим вышеприведенное вычисление даты написания Апокалипсиса и поэтому займемся кесарями-цезарями. Почему следует считать от Августа, а не, скажем, от Юлия Цезаря? Ведь, например, Данте, когда нужно пересчитать цезарей, считает их, начиная от Юлия Цезаря - "Рай" (6.57-87). Да и какие "цезари", причем здесь они? Автор Апокалипсиса пользовался доходчивым словом "цари". Так что Юлий Цезарь для него оказался бы, безусловно, царем, потому как имел военное звание "император" (что-то вроде генералиссимуса) и гражданское звание "диктатор", притом "диктатор навечно", как написано на некоторых его монетах. С равным правом можно считать и от Суллы, и от Помпея: оба также носили звание императора и являлись диктаторами, или попросту - царями. Итак, получается, что это счет от царя Гороха. С географией дело обстоит еще хуже. В музыкальной гамме семь нот, в лире Орфея семь струн и в иудаистском светильнике семь свечей только потому, что число семь считалось в древности особым и священным. Любой город в холмистой местности возводился на семи холмах. По-другому и быть не могло - кто же не желал жить в счастливом городе? Так что не "только один город в древности" был возведен на семи холмах. В качестве примера приведем еще один такой город, сыгравший в истории христианства не меньшую роль, чем Рим. Во времена императора Августа он назывался Византий. А более чем триста лет спустя, одиннадцатого мая триста тридцатого года по указу другого римского императора назван Новым Римом. Затем его переименовали в Константинополь, а с пятнадцатого века и по сей день имя ему Стамбул. Итак, приведенная выкладка содержит так много не определенных неизвестных, что полученное в результате решение можно рассматривать лишь как подгонку под ответ, содержащийся в задачнике. Задачи и ответы которого, заметим, составляли не ученые, а теологи. Теолог Фердинанд Бенари и построил выше процитированное решение в начале XIX века, о чем атеисты в своем справочнике почему-то забыли упомянуть. Знаменитый русский народоволец Николай Александрович Морозов, выдающийся ученый и гениальный провидец, высказавший еще в конце XIX века, сидя в одиночной камере Шлиссельбургской крепости, идеи о расщеплении атома и о наличии в периодической системе Менделеева изотопов - идеи, которые на десятилетия опережали его время, - после двадцатипятилетнего заключения вышел на свободу и вынес из тюрьмы несколько томов переплетенных рукописных тетрадок. Часть идей, изложенных в тетрадках, родилась не в Шлиссельбургской тюрьме, а еще раньше, до перевода сюда из одиночки Алексеевского равелина Петропавловской крепости опасного политического преступника Морозова, которому с "высочайшего соизволения" разрешалось читать только одну книгу - Библию. Как человеку энциклопедических знаний (физика, химия, математика, астрономия, история да плюс еще восемь древних и современных иностранных языков) Морозову для интеллектуальных занятий этого оказалось достаточно. При чтении Апокалипсиса Морозов обнаружил гороскоп, который он довольно быстро расшифровал, и вычислил астрономическую дату - 30 сентября 395 года. Морозов задался также целью - выяснить, кто автор Апокалипсиса. Доказательный ответ после того, как в жандармском управлении согласились расширить круг его чтения и разрешили читать, кроме Библии, еще и богословские сочинения, он также нашел. Историографический анализ показал, что это - Иоанн Златоуст, знаменитый пресвитер Антиохии, а затем верховный епископ Константинополя, живший в конце IV - начале V века нашей эры. Уже на свободе Морозов попросил астрономов Пулковской обсерватории перепроверить сделанные им вычисления, после чего издал книгу "Откровение в грозе и буре", в которой излагалась история создания Апокалипсиса. Одновременно он начал выступать с публичными лекциями, в которых подробно разбирались основные положения из его книги. Впрочем, вскоре вмешался священный синод, и читать лекции Морозову запретили. История знает много примеров, когда замечательные открытия не оценивались и отвергались современниками. Причем, зачастую, неприятие носило злобный характер. К сожалению, в гуманитарной сфере знаний решающий голос при оценке принципиально нового, как правило, оказывается за людьми, не способными выйти за рамки традиционных представлений. Они убеждены, что научные истины устанавливаются голосованием, а опровержение и неприятие является вполне достаточным, если сведено к логической конструкции из "Письма ученому соседу" А. Чехова: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Только такая логика возбудила бурю, которая разыгралась после издания в 1907 году книги Морозова "Откровение в грозе и буре". Со временем буря утихла, и сейчас историки смотрят на труды Морозова, почетного академика АН СССР с 1932 года, как на курьез. (Избрание Морозова почетным, а не полноправным академиком произошло, когда академический состав начал формироваться по указке из Кремля. К началу тридцатых годов Академия как самостоятельная структура практически выродилась, академические вакансии начали отдавать посредственностям и даже жулью от науки типа марксистского очковтирателя H. Бухарина или биолога-фантаста T. Лысенко, который выводил свои теории из трудов товарища Сталина. Поэтому в большевистской академической кормушке для Морозова (он большевиком не являлся) места не нашлось, хотя Морозов имел крупные научные достижения не только в текстологии и истории, но и в физхимии. После выхода на свободу он опубликовал монографию "Периодические строения вещества" по теории образования химических элементов. Научный уровень его труда, написанного в основном в тюрьме, намного опережал знания того времени. За теоретические исследования в области физхимии после отзыва создателя периодической системы Д. Менделеева ему присвоили сразу докторскую степень. Морозова также можно отнести к первопроходцам и в области современной экономики. Динамичные финансово-экономические процессы начала двадцатого века не поддавались описанию классическими методами статичной, равновесной экономики, и впервые появились работы (Ирвинг Фишер, США, 1913), в которых явление обращения денег изучалось непосредственно. Оценивая идеи Морозова в этой области, крупный экономист M. Туган-Барановский писал: "К довольно сходным формулам приходит, независимо от Фишера, и H.А. Морозов в интересной книге "Как прекратить вздорожание жизни" (1916)". M. И. Tyган-Барановский, Бумажные деньги и металл, Изд-во Русская культура, Одесса, 1919, страница 13. Интенсивные научные и литературные занятия Морозов прерывал только в начале I Мировой войны. Перед войной он освоил на курсах летное дело, так что шестидесятилетнийлетний Морозов имел самую молодую военную специальность летчика. В 1914 году он добровольцем сразу же пошел воевать. Но бдительные особисты, обнаружив через полгода бывшего народовольца на военном самолете, решили, что доверять ему нельзя, и Морозова из армии демобилизовали). В гуманитарной сфере знаний разорвать круг замалчивания, лжи и шельмования очень трудно, ибо у гуманитариев знанию зачастую сопутствуют отнюдь не научные, внешние интересы, обусловленные идеологическими потребностями. И неприятие новых точек зрения достигает по эмоциональному накалу уровня, лишающего способности думать и даже слышать аргументацию. Поэтому возродить интерес к замечательным произведениям Морозова по истории можно только дав независимые доказательства его правоты, без опоры на такую смутную область знаний для историков, как астрономия. Человек исчисляет время, сравнивая разные явления. Отсчет времени - всегда сводится к некоторому условному способу сопоставления двух независимых процессов, один из которых, выбранный в качестве эталона, рассматривается как равномерно протекающий. Столь просто обстоит дело в любой области знаний: физике, химии, биологии... Кроме одной - истории. Все дело в том, что в науках, называемых естественными, время как источник сведений о ходе того или иного явления, связывающий причины и следствия, не является непосредственным объектом изучения. История же, одна из основных задач которой состоит в восстановлении последовательности произошедших уже событий, изучает историческое время непосредственно. В ней время не является параметром, привнесенным для удобства соединения причин и следствий. Поэтому как наука история начинается с хронологии - времяосмысливания. Ручеек исторического времени пробивается сквозь камешки-события, лежащие на его дне, и только выявление их связи определяет поток мгновений и формирует хронографию. Какие-либо внешние способы фиксации времени в истории (например, астрономические данные источников) подлежат историографической перепроверке - осмысливанию в контексте событий эпохи. В Апокалипсисе содержится небольшой, но достаточно яркий и убедительный исторический материал, связанный с событиями эпохи, который дает возможность указать нижнюю допустимую границу его написания - IV век нашей эры. "Но есть у тебя заслуга в том, что ты ненавидишь дела (τα εργα) николаитов, которых ненавижу и я" (2.6). "Таким образом, у тебя есть сторонники учения николаитов, которое я ненавижу" (2.15). Если в источнике речь идет об учении, например, марксистов, то написан он никак не ранее девятнадцатого века, если об учении лютеран - не ранее XVI века, если говориться о манихейцах, то нижняя граница написания - III век нашей эры, так как Мани жил в III веке. Ну, а если речь о николаитах, об их учении и об их делах? Николаиты - христианская фракция (или, если угодно, конфессия), состоявшая из приверженцев епископа Николая Мирликийского. Его еще называют Николаем Чудотворцем (H'KЛ в переводе с арамейского - "фокусник", "обманщик", поэтому добавление к имени уточняющего эпитета "чудотворец", дабы не вызывать ненужных ассоциаций, было сделано, возможно, еще при жизни епископа). Жил Николай Чудотворец в первой половине IV века. В исторических источниках зафиксирован как участник первого собрания (или по церковному - собора) христианских епископов в Никее, на котором отличился. Дошедшие до нас так называемые "Документы Никейского собора" признаны подложными, на них опираться нельзя. Однако в "Житиях Святых" и в других византийских источниках содержатся свидетельства крупного раздора, возникшего между епископами на этом первом собрании. Как утверждает Иоанн Студийский: "Божественной ревностью Николай, как второй Илия, разжегся, посреди собора дерзнул Ария не только словом, но и делом посрамить, ударив его в ланиту. Чего ради святые отцы вознегодовали, и за это дерзкое дело отняли у него архиерейские отличия" ("Жития Святых", Декабрь). Николаиты (от имени епископа Николая Чудотворца) и ариане (от имени пресвитера Ария) - две наиболее многочисленные фракции, боровшиеся за преобладание и власть внутри христианских общин Византии IV века. Известно, что и через полвека после Никеи, во времена императора Валента (364-378 года), ведущее положение в столице занимали ариане. В конце же четвертого века борьба между николаитами и арианами обострилась. Николаиты постепенно, в основном по окраинам империи, начали захватывать епископские кафедры. Одной из видных фигур в межконфессиональной борьбе являлся николаит Феофил, епископ Александрии - непримиримый враг, как мы увидим в дальнейшем, автора Апокалипсиса. Расхождение между фракциями носило принципиальный характер. Ариане считали Иисуса человеком, а не Богом. Николаиты провозгласили Иисуса единосущным с Богом и вырабатывали богословскую концепцию, которая со временем легла в основу Евангелий, написанных в пятом веке. Преобладающего влияния в столице николаиты смогли добиться только во второй половине пятого века после устранения с поста верховного епископа (патриарха) арианина Нестория. В христианской среде четвертого века еще выделялась малочисленная, но весьма влиятельная фракция оригенитов (от имени философа и богослова Оригена). К ней-то и примыкал автор Апокалипсиса. Жил Ориген в первой половине третьего века в Александрии, когда христиане еще подвергались гонениям. Примкнув к христианам, он, вместе с тем, придерживался философских взглядов неоплатоников. В Александрийской общине его назначили оглашателем (ангелосом), в функции которого входило оглашение, то есть преподавание основ христианского учения неофитам, чтение проповедей; им также исполнялись обязанности писаря. Ориген, являясь ангелосом, образовал при общине школу, где наряду с изучением библейских текстов преподавались философия, логика, геометрия и астрономия (с астрологическим уклоном). Последние годы Ориген провел в Малой Азии и в Палестине. В Кесарии Палестинской, занимая в местной общине должность пресвитера (старшего, старшины), он также создал школу с широкой программой обучения. Как астролог Ориген учил, что звезды движимы "заключенными в них духами", как философ - настаивал, что библейские сказания прямо толковать нельзя, а следует видеть в них аллегории. Оригениты выдвигали большие требования к уровню образования, что, конечно же, служило препятствием формированию многочисленной и сильной фракции. Оригенты - христианская элита четвертого-шестого веков, вызывавшая подозрения как у николаитов, так и у ариан - слишком они были интеллектуальны. Было запрещено и подверглось гонениям оригенитство только во второй половине шестого века после эдикта Юстиниана, в котором астрология приравнивалась к отравительству. Но вне империи оригенитство процветало и в седьмом веке, о чем сообщает Коран: "среди обладателей Писания есть община стойкая: они читают знамения Аллаха в часы ночи, совершая поклонение" (3.109/113). Мухаммад, безусловно, симпатизировал этой общине и как теософ, ибо считал, подобно Оригену, что заниматься непосредственным толкованием Библии бесполезно (3.5/7) - ее толкования не знает никто, кроме Аллаха. Уже одно упоминание в Апокалипсисе о резкой фракционной борьбе христиан, которая доходила до ненависти, дает основания относить этот текст к четвертому веку. Поскольку же прямо названы николаиты, то можно утверждать: Апокалипсис создан не ранее двадцатых - тридцатых годов четвертого века. Теологи, занимавшиеся христианской хронографией, понимали, что "николаиты" - явный анахронизм, смещающий дату написания существенно вверх. Поэтому они стали утверждать, что в Апокалипсисе говорится о каких-то никому не известных николаитах первого века. Ну что ж, аргументы, основанные на произвольных предположениях, опровергнуть, в принципе, невозможно. Поэтому снова обратимся к бесспорному при анализе хронологическому факту, о котором сообщает автор (1. 10): "Я был в духе в ДЕНЬ ВОСКРЕСНЫЙ". День воскресный... Что это за день, и когда он стал календарным днем? До реформ первой четверти четвертого века, осуществленных императором Константином I, такого дня не было. В первом-третьем веках нашей эры при помощи циклического счета дней, который римляне заимствовали еще у этрусков, определялась "торговая" восьмидневка - Макробий, "Сатурналии" (1.16.32.). Дни такой общепринятой гражданской недели (nundinae) обозначались восьмью первыми буквами латинского алфавита от А до H. Восьмой день H - базарный. Астрологам же была известна астрономическая семидневка, которую ввели еще в глубокой древности на Востоке, и они использовали ее для своих весьма узких целей. Она связана с представлениями вавилонян и ассирийцев об удаленности Солнца, Луны и планет от Земли. Лишь в четвертом веке астрологическую семидневку постепенно ввели в качестве гражданской недели. В 321 году Константин издал рескрипт, согласно которому городские чиновники и ремесленники "в почитаемый день Солнца" обязаны отдыхать - Кодекс Юстиниана (III. 12.2.). Позже семидневную неделю узаконили и для земледельцев. Так что для времени написания Апокалипсиса мы снова приходим к той же самой нижней границе - четвертый век. Христианские епископы, с которыми заигрывал Константин и которого христианская церковь почему-то провозгласила святым, несмотря на то, что он всю жизнь оставался язычником, настояли на Никейском соборе (325 г.) на введении "дня господня", а по-русски - "воскресенья" в качестве выходного дня для своей паствы. Так утверждают историки церкви. Но с ними согласны вообще все историки, ибо вне зависимости от того, созывался ли Никейский собор или пусть даже его не было, в документах, датируемых ранее двадцатых годов четвертого века, нет никаких упоминаний о гражданской семидневке и о "дне господнем". Тогда же, в четвертом веке, введенный для христиан "день господень" как день отдыха оказался смещенным на один день относительно иудаистской субботы, служившей днем отдыха согласно Торе. Бог творил мир шесть дней, на седьмой он отдыхал. Но язычник Константин воспринимал все иначе, ибо считал себя богом и Господом, да и носил оба звания официально. Нехристианское большинство империи тоже не работало в "день Господа-Константина", который совпадал с введенным императорским указом днем отдыха - die Solis (день Солнца). В русском языке дни недели с понедельника до пятницы имеют чисто славянские названия. Суббота же - это арамейское слово "шаббат" (от глагола ШБ'Т - успокоиться, угомониться). Отсюда и слово "шабаш" - конец работе. А воскресенье - слово хотя и русское, но в смысловом отношении оно происходит от греческого "дня господня" (κυριακος ημερα). В этот день празднуется христианская пасха, воскресение Иисуса. День господень попал в европейские языки, но не во все. Например, dimanche - это исковерканное французским прононсом еще в XII веке латинское dies domini, то есть - день господень. А вот в английском (Sunday) и в немецком (Sonntag) до сих пор выходной остается языческим днем Солнца. И так как для анализа мы взяли перевод Апокалипсиса на русский, то не исключено, что такое важное место, как "я был в духе в день воскресный", неправильно переведено и в подлиннике нет "дня господня". Ну что ж, смотрим греческий вариант Апокалипсиса. Там стоит κυριακος ημερα - день господень, что не дает возможности опустить дату написания текста ниже IV века. Если бы в I веке "представителем раннего христианства из евреев" был сочинен Апокалипсис, то он написал бы, что был в духе не в день господень, а μια των σαββατων, то есть - в первый день после субботы. Исходя из вавилонского счета дней недели, так писали и христиане, и иудаисты вплоть до времени правления Константина. Пророчествующему Иоанну незачем было скрывать, что он пользуется принятым в его время гражданским календарем. Свое Откровение-послание пророк адресует семи церковным общинам, находившимся в городах Малой Азии, и решаются в послании принципиальные, с точки зрения автора, вопросы внутренних отношений этих общин. А вот авторам Евангелий, описывавшим события, которые относились к античным временам, необходимо было скрыть, что сами они считают дни так, как начали считать христиане после реформы Константина. Скрыть новый счет, по крайней мере, евангелисту Иоанну, не удалось. Иоанн (19.42): "Там положили Иисуса ради пятницы иудейской, потому что гроб был близко". Синодальный перевод в литературном отношении несколько неровен. Но странное название пятницы среди его неровностей выделяется, хотя неточности, как это сейчас будет видно, здесь никакой нет. Почему же вдруг пятница у Иоанна названа иудейской? Неужели пятницы разные бывают? Посмотрим снова, что написано в греческом подлиннике. Там стоит παρασκευην των Ιουδαιων,или дословно - "приготовление иудейское". В Евангелии Иоанна слово "приготовление" еще встречается в стихе (19.14) в сочетании со словом "пасха" – παρασκευη του πασχα, а также в стихе (19.31), где прямо говорится, что речь идет о дне приготовления к пасхальной субботе, и именно о том дне приготовления, когда распяли Иисуса. Является очевидным, что стих (19.42) написал христианин, весьма осторожно обращавшийся со словом "приготовление", потому что боялся путаницы. Ведь христиане, начиная с четвертого века (но никак не ранее), уже имели свой день приготовления к дню господню, который как день недели имел языческое название die Saturni (день Сатурна) и совпадал с иудейской субботой. Только по прошествии веков христианские авторы перестали со словом παρασκευη (приготовление) обращаться осторожно. В результате чего в русском языке, например, появилась святая Параскева Пятница, то есть - святая Пятница Пятница, или если угодно - святая Приготовление Приготовление. То, что и пророк Иоанн, и евангелист Иоанн знают такой день недели, как воскресенье (правда, второй свои знания пытается скрыть), наводит на мысль - не один ли это Иоанн написал оба произведения? Как писатель Иоанн-пророк явно ярче и мощней, чем Иоанн-евангелист, хоть последний и написал литературно наиболее выразительное Евангелие новозаветного канона. Расстояние между ними приблизительно такое, как, скажем, между Пушкиным и сейчас уже мало кому известным поэтом Воейковым. Оба имели имя Александр, и оба жили в одну историческую эпоху, даже образование получили в одном лицее. Но один - непревзойденный мастер слова, произведения которого будут волновать людей во все времена. А другой, хотя и поднялся в литературном мире высоко (редактор журнала "Сын отечества"),- писатель был тусклый. Написан Апокалипсис приковывающей внимание ритмической прозой, отличающейся ясностью и одновременно аллегоризмом. Из двадцати двух глав только первые три психологичны и насыщены сильными эмоциями. Фразы здесь емки, содержат многостороннюю характеристику каждого человека, к которому они обращены, и изложены столь настойчиво, что не оставляют сомнении и в оценке характера их автора: "Знаю дела твои, и труд твой, и терпение твое, и то, что ты не можешь сносить дурных (κακους) и испытал тех, которые называют себя апостолами, а они не таковы, и нашел, что они лжецы..." (2.2). "Знаю твои дела и любовь, и веру, и служение, и терпение твое, и то, что последние дела твои больше первых. Но имею немного против тебя, потому что ты попускаешь жене Иезавели, называющей себя пророчицею, учить и вводить в заблуждение рабов моих..." (2.19). Но вот послания в Эфесе, Смирну, Пергам, Фиатиру, Сард, Филадельфию и Лаодикею закончены. Автору при его мощном литературном таланте много места не понадобилось, чтоб разобрать все не терпящие отлагательства внутренние церковные проблемы и одновременно точно отобразить психологические характеристики своих адресатов. А дальше на протяжении девятнадцати глав, что составляет подавляющую часть текста, начинается то, что Лев Толстой назвал "бредом Апокалипсиса", а Николай Морозов счел астральными аллегориями - и расшифровал. Библеисты же и историки считают, что автор дальше, окончив послания, изображает сюрреалистические картины с целью устрашить тех, к кому обращается. Но неужели же, обладая литературным талантом, надо непременно прибегать к сюрреализму, преследуя цель устрашить кого-нибудь. Сюрреализм хотя и является разновидностью своеобразного хулиганства в искусстве, но возник он в значительно более поздние времена и преследует в общем-то другие, зачастую совершенно безобидные, а иногда и очень разумные цели. Наконец, если кого-то долго пугать, а "сюрреалистическая" часть Апокалипсиса уж слишком протяженна, то он и бояться-то перестанет. Если убрать со звездного атласа неба, иллюстрированного аллегорическими рисунками созвездий, все звезды, нарезать его на куски и показывать вырезанные части непосвященному в эту операцию человеку, он скажет: "Рисовал художник-сюрреалист". Но пророк Иоанн отнюдь сюрреалистом не был. Он, являясь грамотным астрономом, выполнил литературным методом операцию разрезания небесного свода только потому, что для словесного изображения звезд иного способа нет. Поэтому-то "сюрреалистическая" часть Откровения и занимает 19 глав, а деловая только 3. Это вынужденные длинноты литературного мастера. В представлениях древних - высшие силы приводили в движение небесные светила. Христиане высшую силу знали одну - только Бог мог посылать знамения на землю, изменяя положение звезд. Такие представления сохранились и в средние века. Вот, к примеру, некоторые из многочисленных утверждений Корана о природе небесных знамений. "Он - тот, который сделал солнце сиянием, а месяц светом и распределил его по стоянкам, чтобы вы знали число годов и счисление. Аллах сотворил это.., распределяя знамения для людей знающих" (10.5/5). "И солнце, и луну, и звезды, подчиненные Его власти" (7.52/54). "И подчинил Он вам ночь и день, солнце и луну; и звезды подчинены Его повелениям; поистине, в этом знамение для людей разумных!" (16.12/12). "И Мы устроили небо крышей охраняемой, а они от знамений его отвращаются" (21.33/32). 19 глав Апокалипсиса как раз и посвящены изображению "крыши охраняемой" в качестве "знамения для людей разумных". И автор, изобразивший виденное им небо, крайне бы поразился, если бы кто-то в его время предположил, что, спустя много веков, найдутся люди ученые, которые станут от виденного "отвращаться". Но, поскольку "отвращаются", вернемся к краткой части. Во время работы над романом "Бесы" великий психолог Достоевский, перечитывая Апокалипсис, был настолько поражен психологичностыо и глубиной одного места из третьей главы, что включил его в кульминационный момент первого варианта романа. В этом варианте психологический взрыв наступал при беседе главного героя Ставрогина с блаженным старцем Тихоном, которому он исповедовался в грехах и искал покаяния. В завершение беседы обсуждался стих из Апокалипсиса. Однако, когда в типографии набирался роман, от Достоевского потребовали главу "У Тихона" по цензурным соображениям изъять. Достоевский вынужден был переписать заново всю концовку романа, следовавшую за изъятой главой. Но столь поразивший его стих он все-таки в романе оставил. Причем поместил стих снова в кульминационный момент, который носил уже трагикомический характер. Вот это место из Апокалипсиса (3.14): "И ангелосу Лаодикейской церкви напиши: так говорит Правда, свидетель верный и истинный, начало божьего творения. Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч. Лучше быть холодным или горячим! Но поскольку ты тепл, а не горяч и не холоден, хочется изблевать тебя из уст моих. Ты говоришь: я богат, разбогател, и ни в чем не имею нужды, а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ, и слеп, и наг". Если это написал, как утверждает Морозов, Иоанн Златоуст, то вполне понятно, почему его называли Златоустом. В современной текстологии есть большой раздел, который называется - златоустоведение. Проблема выявления подлинных сочинений из тысяч, приписываемых церковью Иоанну Златоусту, достаточно сложна. В златоустоведении используются современные лингвистические методы, в частности, частотный анализ лексики для идентификации его произведений. Однако в наследии Златоуста есть тексты, подлинность которых ни у кого никогда сомнений не вызывала. Возьмем такой подлинник Иоанна Златоуста - "Слово св. Иоанна Златоуста, говоренное о евнухе Евтропии" (СПб, 1759 г.). "Не всю ли вселенную превзошел он богатством? Не до самых ли высоких достиг он чинов? Не все ли при нем трепетали и боялись? Да вот, он стал беднейшим из невольников, наиболее жалости достойным из рабов, и скуднейшим среди помирающих нищих..." (страница 8). И сравним с частью только что процитированного стиха Апокалипсиса: "Ты говоришь: я богат, разбогател, и ни в чем не имею нужды, а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ, и слеп, и наг". Оба отрывка тождественны по содержанию, а стиль изложения настолько ярок, что даже в переводах, выполненных разными людьми и в разное время, сохраняется одна и та же особенность автора, который изящно витийствует и противопоставляет противоположные состояния, разносторонне их характеризуя. И даже ритмика построения фраз оказывается в сравниваемых отрывках одинаковой. Булгаковский Коровьев говорит исключительно верно (смотри эпиграф в начале главы), но преувеличивает, что нужно читать пять страниц из Достоевского, чтобы убедиться в том, что Достоевский писатель. Пять страниц для такой цели слишком много. Достаточно двух абзацев из любой психологической сцены, и их хватит, чтобы сказать не только, что это писатель, но и для того, чтобы заключить, что это именно Достоевский. Для стихов, например, Пушкина, музыки Прокофьева, живописи Врубеля характерна прежде всего неповторимая, свойственная только им манера. И именно потому, что стиль и манера Пушкина или Достоевского уникальны, подражать им невозможно. Иоанну Златоусту удалось воспроизвести манеру и стиль автора Апокалипсиса, так как он подражал сам себе. В сравниваемых здесь двух произведениях легко обнаружить и другие одинаковые по характеру изложения места. Осуждение же богатых и богатства проходит доминантой вообще через все творчество Златоуста: "Богатство - раб неверный", "это беглец неблагодарный"... В заключение дадим небольшую историческую справку. Иоанн Златоуст (349-407 года) - один из отцов восточно-христианской церкви, наиболее видный разработчик и проповедник норм христианской нравственности, организатор церковной практики. Рассматривал христианство как инструмент преобразования общества для устранения острых социальных проблем. Епископ Константинопольский (398-404), действия которого дают основания называть его верховным епископом. Практика Златоуста и послужила основой формирования Константинопольского патриархата. Он родился и провел большую часть жизни в Антиохии. В юности окончил риторскую школу видного философа Либания и занялся адвокатской практикой. После знакомства с теологом Диодором принимает крещение, передает церкви свое большое наследство. В 369 году назначается ангелосом Антиохийской церкви, затем уходит в монастырь. В 386 году рукополагается в пресвитеры, но продолжает исполнять и функции ангелоса, читая на протяжении многих лет по воскресеньям проповеди. Как пресвитер создал при Антиохийской церкви благотворительную организацию, содержавшую на свои средства несколько тысяч человек. В 398 году в его жизни произошло событие, которое историки затрудняются комментировать. Специалисты по Златоусту склонны рассматривать произошедшее как случайность. Из далекой столицы в Антиохию прибыли гонцы от императора Аркадия и известили Златоуста, что никому не известному (вне Антиохии) пресвитеру предлагается место епископа Константинополя. Неожиданная весть казалась особенно удивительной, так как последние 15 лет константинопольскую кафедру занимал епископ Нектарий, сенатор и бывший претор провинции, до своего епископства вообще некрещеный. Креатура двора Нектарий, принявший христианство формально, был назначен епископом для надзора за христианской церковью ("епископ" по-гречески и есть - надзиратель). Златоуст императору отказал (этот факт историки уже никак не комментируют). Однако, спустя три месяца в Антиохию прибыл военный отряд, который с подобострастным почтением доставил Златоуста в столицу. Златоуст снова императору отказал, заявив что примет кафедру, если его изберет собор. И беспрецедентное требование Златоуста удовлетворили - созвали собор восточных епископов. На нем, не без трудностей (против выступили николаиты во главе с епископом александрийским Феофилом), Златоуста посвятили в епископский сан. Став епископом Константинополя, Златоуст резко сократил расходы на нужды клира, запретил дарения духовенству, организовал, как ранее в Антиохии, благотворительную деятельность, направив значительную часть средств церкви на устройство больниц и приютов для сирот. Начал проводить политику верховенства константинопольского епископата над остальными восточными епархиями, сам посвящал в епископы. Настаивал на необходимости конфессионального сближения, и сам в столичной церкви готов-ариан начал даже читать проповеди, переводившиеся на готский язык. Реорганизуя церковь и формируя новый клир, порицал светский образ жизни священников, карал за присвоение церковных доходов. Для наведенья порядка им введены должности экономов при церквях и нотариев, ведавших канцелярией. В конце концов разложившееся духовенство восстало. В 403 году по инициативе епископа Феофила николаиты созвали собор для низложения Златоуста. Златоуст на собор отказался явиться. "Соберите ко мне постыдных пророков, едящих пищу Иезавели, чтобы я сказал им, как Илья: до каких пор будете вы хромать на обе ваши ноги? Если есть Господь Бог, идите вслед его, а если пища Иезавели есть ваш Бог, то да стошнит вас, когда вы ее едите!" - такой ответ николаитам дал Златоуст в церковной проповеди. "Но есть у тебя заслуга в том, что ты ненавидишь дела николаитов, которых ненавижу и я" - Откровение Иоанна (2.6). Одновременно в столице созвали собор епископы, являвшиеся приверженцами Златоуста. Собор постановил - вызывать на суд Феофила. Договориться епископы обоих соборов не смогли. Николаиты объявили Златоуста низложенным и преданным анафеме. Византийские источники донесли до нас обвинения, сформулированные против Иоанна Златоуста на николаитском соборе. - Проповедовал будто "церковный алтарь полон мерзостей". Что ж - это правда. Златоуст не только проповедовал, а иносказательно написал об этом в Апокалипсисе (17.4). - Называл императрицу Евдоксию Иезавелью. Возможно. "Иезавель" - излюбленная в творчестве Златоуста библейская аллегория, она встречается и в Апокалипсисе (2.20), и в приведенном выше отрывке из его проповеди. "Едящие пищу Иезавели" - это николаиты, стремившиеся к огосударствлению церкви и завоевавшие во времена Златоуста расположение двора. Сам Златоуст отказался принять от государства даже епископский сан. - Воскликнул во время церковной службы: "Я схожу с ума от любви!" Скорее всего, клевета. Но в нее могли поверить. Спутницей и поклонницей епископа Златоуста являлась красавица Олимпиада, молодая вдова, передавшая церкви, возглавляемой Златоустом, свое огромное состояние. - Оригенитов принимает за своих. Это чистая правда. Автор Апокалипсиса, который составлен в основном из астрологических зарисовок, конечно же являлся оригенитом. - Отстаивал язычников, которые дурно обращались с христианами, давал им защиту в церкви и молился за них. И это правда. Таковы были представления о христианской нравственности у Златоуста. Подтверждением тому служит история с защитой язычника Евтропия (смотри цитированное выше "Слово"). - Похитил церковное имущество. Какое имущество - в обвинении не указано. Так как Златоуста обвинять в корыстолюбии никому бы в голову не пришло - в это никто бы не поверил, - то из церковного имущества остается одно - рукописи. Забрал, безусловно, из Антиохии при переезде в Константинополь Златоуст оригинал Апокалипсиса. Так поступил бы всякий автор. Но Иоанн Златоуст не смог бы опровергнуть последнее "обвинение", явись он на собор николаитов. Дело в том, что при его жизни ходила легенда, будто ночью в монастыре близ Антиохии к нему явился апостол Иоанн и передал из рук в руки Божественное Откровение (по-гречески: Апокалипсис). Возможно, что автором легенды являлся сам Златоуст. Обвинять в чем-либо здесь пророка нельзя - в те времена не считалось зазорным апокрифировать свои сочинения, относя их к древности и авторитетным авторам. Сам Златоуст верил в свое Откровение, поэтому посчитал нужным и важным поступить так, чтобы в пророчество поверили и другие. И отказался от авторства. То, что еще при жизни Иоанна Златоуста его имя и имя апостола Иоанна оказались связанными легендой о передаче рукописи Апокалипсиса, историки знают, но сам факт не комментируют. А ведь достаточно одной этой легенды, бытовавшей при жизни пророка, чтоб объяснить всю невероятность его карьеры после императорского приглашения в Константинополь, а также и сам факт приглашения. После первого предания анафеме Златоуст еще год оставался епископом Константинополя. Но на соборе 404 года николаиты вторично предали его анафеме, после чего, дабы не накалять внутри христианской общины страсти, он добровольно удалился в ссылку. Последние три года жизни Златоуст посвятил богословию, писал сочинения против манихейства и вел интенсивную переписку с Олимпиадой. Через полвека дважды преданного анафеме Иоанна Златоуста канонизировали как святого. Наконец - о враге Златоуста, епископе Феофиле. Историки церкви приписывают ему выдающееся, на их взгляд, деяние - поджог храма Сераписа в Александрии. При храме находился университет и богатейшая библиотека древности (50 000 книг), которая почти полностью сгорела. Не исключено, что подстрекал к поджогу экзальтированную толпу сам епископ. Церковные историки, быть может, правы, приписывая ему поджег. Но ортодоксом и фанатиком Феофил отнюдь не был. Подтверждением политической гибкости Феофила может служить тот факт, что он посвятил в епископы языческого философа Синенсия (о чем рассказано в начале книги), который не только не разделял николаитства, но и отвергал основную христианскую догму о воскресении. И еще одна справка. Евтропий, управитель "священных покоев" при императоре Феодосии (379 - 395 года), после смерти патрона возвысился до главы государственной администрации. Однако в 399 году в результате политических интриг и давления на императора Аркадия его сместили, лишив состояния и звания консула. Цитированное выше "Слово" написано Златоустом в защиту язычника Евтропия, который подвергался гонениям и искал защиты у христианской церкви, а вернее, у красноречивого епископа Константинополя. Заступничество Златоуста не помогло, Евтропию в 399 году отсекли голову. К сожалению, неизвестно, какому ангелосу в Лаодикее адресовалось Иоанном Златоустом параллельное место из Апокалипсиса, история имени ангелоса не сохранила. Глава 8. КАКИМ ТИРАЖОМ АПОСТОЛ ПЕТР ИЗДАЛ ЕВАНГЕЛИСТА МАРКА "Тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века". M. Булгаков. "Мастер и Маргарита" Рафинированный христианин Исайя и настойчивый иудео-христианин Захария находятся оба в христианском и иудаистском канонах, обоих конкурирующие стороны одинаково почитают. Верующие, как правило, вероучительные книги с настойчивой внимательностью не читают, так как слово "верить" предписывает прежде всего - слушать, а не читать. Но как могло получиться, что те, кто собирал когда-то библейские книги воедино, совместил несовместимое? Ответ напрашивается сам. Канонизация несовместимых книг произошла значительно позже их создания, когда баталии между рассорившимися Матфеями и Захариями затихли, а предмет спора стал непонятным и был забыт. Победа николаитов принесла в Европу мрак средневековья. Не варвары, невесть откуда взявшиеся, разрушили античную цивилизацию, а сделала это победившая николаитская церковь. Она же потом и сочинила сказки о варварах. Кстати, варвары-готы являлись христианами поголовно. Ну а собственные христиане империи, составляя явное меньшинство по сравнению с представителями других вероисповеданий, помогли готам-христианам в начале V века захватить Рим. Понижение общего культурного уровня понизило и культурный уровень самих христиан. Златоусты в VI-VIII веках были не нужны. Вот в это время и появились многочисленные Деяния и Жития. Путаница и неразбериха, порожденная многообразием толков, началась такая, что церковная верхушка в конце концов, по-видимому, созвала специальный собор, на котором после длительных споров (например, такого характера, как между Николаем Чудотворцем и Арием) постановили, что из доброй сотни привезенных на собор житий Иисуса разных авторов, только четыре считать подлинными, отредактировать их и каждое из жизнеописаний называть "Евангелие согласно...". Остальные, сочиненные Петром, Евой, Фомой, Марией, Никодимом и невесть кем еще - ложноименными. Сейчас их стали именовать апокрифическими, в результате чего слово "апокриф", обозначающее понятие - сокровенный, тайный - поменяло первичное смысловое значение. Иудаисты пошли по другому пути и сочли необходимым опереться прежде всего на сокровенность. Изначально их влекла строгая эмоциональность арамейских букв. Если же прибавить к этому еще и фонетическую ограниченность, и затрудняющее чтение графическое несовершенство арамейского алфавита, то лучшего языка для написания сокровенных книг не существовало. И вот соображения эти, не имеющие отношения к вере (по крайней мере, в своей эстетической части), и решили дело. Все книги, написанные по-гречески или на каком-либо другом языке, кроме арамейского, были отвергнуты, несмотря на то, что в Иерусалимский храм приезжали "иудеи, люди набожные, из всякого народа под небом - парфяне, и мидяне, и эламиты, и жители Месопотамии, иудеи из Каппадокии, и пришедшие из Рима иудеи и прозелиты". Это сообщают Деяния апостолов (2.5) - книга, в своих отредактированных, наиболее древних слоях, иудео-христианская. Средневековье сдержанно и молчаливо. Поэтому вопрос о том, когда и как возникли оба канона, наиболее трудный в истории христианства и иудаизма. Христиане в XVI веке опубликовали неизвестно откуда взявшуюся рукопись "Церковной истории" и другие сочинения Евсевия Памфила, в которых сообщается, что канонические Евангелия определены на Никейском соборе, где присутствовал сам император Константин I. Константину, конечно, там делать было нечего. Более десяти лет с 306 года он боролся за престол с многочисленными претендентами. Когда же претендентов перебил всех, то занялся неотложными делами в области языческой веры (провозгласил своего отца богом) и вопросами особой государственной важности. Например, как казнить собственного сына - отрубить голову или четвертовать и вспороть живот? (Ему отрубили голову). В чем сварить собственную жену - в воде или масле? (Ее сварили в воде). Так что ни о каком Никейском соборе и речи быть не могло. Не до соборов! Эволюция императорской власти, начавшаяся в I в. до н. эры, при Константине завершилась. Власть провозгласили божественной, а ее носитель приобрел титул Господа (Dominus), государство же стало доминатом. Да и вселенский собор во времена Константина никакой не собирался. Состоялось только собрание группы восточных епископов в Никее, на котором вследствие теософских споров случилась драка - и изгнаны были с собрания как раз те, чье вероучение легло впоследствии в основу канонических Евангелий. Императору принимать участие в подобных собраниях неприлично, в особенности - императору-богу. Приходили, конечно, к Константину и христиане разных толков, и иудаисты. Никому из них он не верил, но христиане понравились больше, поэтому и установлено было - день, в который и те, и другие не хотели работать, для христиан считать совпадающим с днем Солнца, для иудаистов - с днем Сатурна. Да и какой мог быть вселенский собор, если ни Иоанн Златоуст, ни Исайя, ни Иеремия, ни Матфей еще даже не родились. Сочинения-то ведь свои они писали в V веке, а на дворе только начало IV. Но Евсевий Памфил утверждает, что вселенский собор был и что Бог сам лично посбрасывал с алтаря, на который кучей навалили книги, все ненужное, а нужное оставил. Историки, конечно, не верят вздору, который повсеместно рассеян по книгам Евсевия, но считают, что раз такой вздор писался, то написан он непременно в IV веке. Евсевий Памфил как историческая личность считается достоверной хронологической точкой отсчета, а отсюда и до Никейского собора рукой подать. Евсевий Памфил - это столб, вбитый в хронологическую науку христианской церковью, и на нем стоит отметка - четвертый век. В среде историков он знаменит, пожалуй, больше, чем знакомый уже нам "Иосиф Флавий". Да что там "Иосиф"! Фукидиду или Геродоту, Тациту или Светонию - никому из них не отводится роль хронологической вехи. Евсевий же рассматривается как фигура, за которой расположен четко определенный, весьма важный отрезок истории. По Евсевию, как свидетелю Никейского собора, сверяется историческое время, которое мы привыкли обозначать словами "год от начала новой эры". Ввели такой счет времени в XVI веке, после того как теологи (а не историки, заметим) определили при реформе юлианского календаря в новом исчислении дату, когда происходил этот знаменитый Никейский собор - 325 год нашей эры. Поэтому естественно было бы труды Евсевия изучить со всей возможной тщательностью. Но увы, никто их, как и многочисленные сочинения "Иосифа", увлекавшегося иудейскими древностями, не читает. Да и большая это редкость - книги Евсевия. В библиотечных отделах редких изданий есть два сорта книг: книги просто старинные и редкие и книги уникальные, в основном первоиздания, называющиеся коллекционными книгами. Последние хранятся, по возможности, не на стеллажах, а в шкафах. В Центральной научной библиотеке Украины в большом шкафу с коллекцией изданий Новикова "Церковная история, сочиненная Евсевием Памфилом, епископом Кесарии Палестинской, переведенная с греческого" (Москва, 1786) стоит во втором верхнем ряду под номером H 100. Берем это первое издание Евсевия в России. Вопрос, который нас интересует - как историк Евсевий датирует Евангелия? Но Евсевий такой историк, что действует в основном по принципу "чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной". Ну, не ставит, и не надо, если пишет он исключительно интересные вещи, связанные с его эпохой. В 15-й главе 2-й книги речь идет о том, что римляне "многократно и неотступно просили" некоего Марка, спутника апостола Петра, чтобы этот Марк столь поучительные и увлекательные истории, рассказанные римлянам Петром, записал. На то просьбы и бывают неотступными, что их хочешь не хочешь, а надо уважить. Так Марк, сам того не заметив, вошел в историю и стал евангелистом. И какова же судьба Евангелия Марка? На странице 78 сообщается: "Но когда, сказывают, Петр, апостол, по божественному откровению Святого Духа о сем узнал, то весьма великое удовольствие и увеселение имел от сего столь великого усердия и охоты сих мужей, и книгу издал, чтобы в церквах была читана". Так и написано - издал. Написать подобное мог только автор, живший не ранее второй половины XV века и знакомый с разными формами издательской деятельности, возникшими после изобретения книгопечатания. Читатель же IV века, и в особенности читатель-христианин, крайне бы поразился подобным сообщением, ибо из него бы следовало, что апостол Петр книготорговец. До изобретения типографского печатного станка слово "издал" имело смысл только в том случае, если употреблялось для обозначения деятельности книготорговца, дававшего в переписку приобретенную им рукопись профессионалам-каллиграфам. Во времена рукописной книги ничего другого оно не обозначало. Книги в апостольские времена дорого ценились, для подавляющего числа людей являлись недоступными. Для бедных же апостолов, которым действительно были нужны, составляли проблему. "Футляр с папирусами, который остался в Троаде у Карпа, принеси и книги, особенно кожаные" - Второе послание Тимофею (4.13). Переплетать книги стали в позднеантичное время, но продолжали тиражировать и древним свиточным способом. В процитированном отрывке из Послания Павла слово φαιοη переводят ныне как "плащ". Но греческое "фенола" - это не плащ, а футляр, в котором хранились свитки папирусных рукописей. Живое свидетельство Павла - а он, как дальше будет показано, является исторической личностью - показывает, сколь трудной для апостолов являлась проблема владения книгами. По-видимому, начитавшись "Иосифа Флавия", который, согласно собственному свидетельству, удачливо занимался книжным предпринимательством, Евсевий не заметил, что оговорил апостола, представив его читателю как торговца книгами. Словом, здесь у Евсевия - чистая фантазия, возбужденная вычитанным у коллеги. Один только типографский станок, известный Евсевию, и есть правда. Но это правда, которая может быть отнесена, в лучшем случае, к середине XV века. Ситуация такова, что приходится не верить глазам своим. Так и поступим. Берем второе русское издание Евсевия, осуществленное несколькими десятилетиями позже, хотя и должно верить Новикову, издателю добросовестнейшему в России тех времен, прежде всего. Это первый том "Сочинений Евсевия Памфила, переведенных с греческого" (Санкт-Петербург, 1858, типография Трусова), в котором и размещена "Церковная история". Последняя книга тоже редкая, но не в такой степени. Находится она не здесь, в отделе редких изданий, а в другой коллекции - коллекции книг, которую собирал когда-то академик А. Крымский. Нужно делать заказ и ждать три часа, пока выполнят. Время растягивается в долгую минуту неизвестности и ожидания. Но наконец аккуратный зеленый томик с красной вставкой (коллекция!) приносят. И здесь мы тоже попадаем на семьдесят восьмую страницу. Интересная страница. "Узнав это по откровению Духа Божьего, апостол возрадовался о ревности римлян и одобрил Евангелие для чтения в церквях". И все?! А где станок? В незначительный хронологический промежуток между двумя изданиями Евсевия (1786 - 1856), полностью не заполняя его, ложится эпоха Пушкина. Русские начали говорить новым, более совершенным языком. И перевод этот новый. В нем есть все, кроме самого существенного - типографского станка. Изъяла его церковь из новиковского издания. Нету в библиотеке греческого оригинала - и не с чем свериться. Но, если есть один такой анахронизм, должны быть еще. Теперь обе книги можно положить рядом и искать анахронизмы, которые в новом переводе утаить не удалось. Их много. Вот некоторые яркие. Глава 18 книги 2. Название: "Какие сочинения Филона до нас дошли". Глава 17 книги 4. Название: "Какие до нас дошли книги Иустиновы" (речь идет об Юстине). Не было такой проблемы у древних авторов. Проблема "дошедших до нас книг" - возникла только в эпоху Возрождения, начиная с XIV века. Богословов, живших в III веке, Евсевий непрерывно называет древними авторами: "Мнение об Апокалипсисе, хотя у всех различное, оное докажем мнениями древних" (книга первая, глава 19). Как бы мы удивились, если б кто-нибудь сегодня написал, что Толстой, например, является древним автором. А ведь те "древние", кого Евсевий так называет, по времени отстоят от него, никак не далее, чем от нас Толстой. Да и какой Апокалипсис! Ведь Евсевий, как утверждают и историки, и он сам, писал в начале IV века, когда Иоанн Златоуст еще не родился. Не удалось спрятать окончательно и типографский станок. На странице 139 издания Трусова сообщается: "Между тем выдали также свои Евангелия Марк и Лука". Не мог древний автор "выдать" свое сочинение, если он не являлся книготорговцем. Он мог его "написать", мог также "опубликовать", причем последний глагол употреблялся в том случае, если автор отдавал свою рукопись для прочтения. Но самые интересные места у Евсевия Памфила относятся к оценке творчества "Иосифа Флавия". До Евсевия, прежде всего отметим, "дошли" все те же книги "Иосифа", что и до нас. Филон и Иосиф, согласно традиционной исторической хронологии, а не только церковной, жили в первом веке. Но вот если для Филона проблема "дошедших книг" у Евсевия существует, то для "Иосифа Флавия" - нет. Название главы девятой книги второй: "Об Иосифе и оставленных им сочинениях". Оценка творчества "Иосифа": "стоющие чтения книги" и "Иосифа должно читать". Конечно, должно. Ведь он единственный автор, у которого можно найти подтверждение историко-идеологическому бормотанию Евсевия. Все места "Иудейских древностей", которые современные историки склонны рассматривать как позднейшие вставки, Евсевию известны, и он на них особо останавливается. После завершения издания исторических сочинений "Иосифа Флавия" сразу, в том же 1544 году, опубликована и "Церковная история" Евсевия. И если бы тогда отыскался смельчак, усомнившийся в достоверности трудов "древнееврейского историка", то ему пришлось бы опровергать одновременно и изыскания довольно-таки настойчивого церковного историографа Евсевия Памфила. Вполне понятно, внутри христианской церкви таких смельчаков не оказалось. Не оказалось смелых людей и внутри синагоги. Иудаисты молчали, хотя вопрос-то был принципиальным. Только через двадцать лет небольшое сочинение "О древности иудейского народа" синагога перевела на арамейский язык, и в 1566 году оно издано с сокращениями и купюрами. Одновременно с этим "обрезанным" изданием "Иосифа Флавия" иудаистский теолог Азария Росси опубликовал книгу "Просветление очей", в которой за "Иосифом" признавалось право считаться древнееврейским историком. Круг замкнулся. Судьба книг философа Филона Александрийского несколько иная. Поскольку он, являясь подлинной исторической фигурой, появляется на страницах исторических исследований довольно часто рядом с "Иосифом Флавием", то изложим кратко весьма красноречивые заключения о сохранившихся произведениях Филона, сделанные текстологами еще в XIX веке. Ниже цитируется книга В. T. Иваницкого "Филон Александрийский" (Киев, 1911). Современная текстология труды Филона старается обходить стороной. "Выясняя сравнительное значение тех влияний, под которыми слагалось мировоззрение Филона, мы должны отдать решительное предпочтение элементам греческой философии и вообще греческой культуре. Влияние последней в сочинениях Филона сказывается до того сильно, что, если бы не известные уже нам факты его биографии да частые цитаты из "Писания", можно было бы подвергать серьезному сомнению даже иудейское происхождение автора ", страница. 503. Вне сомнений, частыми цитатами из "Писания" иудейское происхождение подтвердить невозможно, а "известные уже нам факты его биографии" фактически опровергаются дальше самим Иваницким: "...греческий язык Филона обнаруживает сходство не с александрийским жаргоном, как естественно было бы ожидать... а с языком писателей классических, главным образом Платона... С греческим языком Филон был знаком не практически только, но и теоретически; по крайней мере, он обнаруживает знакомство с историей греческого языка, удачно разбирается в греческих синонимах и омонимах, указывая даже, кто из древних занимался этими вопросами, предлагает нередко филологический анализ тех или иных слов, указывает их корни...", страница 504. А вот об арамейском, который должен бы являться родным языком Филона, делается вывод: "...должно признать, что это знакомство было очень слабо и поверхностно; даже текст "Писания" Филон читал не в оригинале, а в переводе семидесяти", страница 506. В Приложении первом показано, что греческий текст Пятикнижия в "переводе семидесяти" появился не ранее III века нашей эры. Пророки же писали и переводились, безусловно, позже. Таким образом, Филон жил не в I веке нашей эры, а в средние века. Но никак не позже IX века - патриарху Фотию, создателю знаменитого библиографического обзора, Филон был известен. Если знакомство Филона с арамейским языком оценено текстологами как поверхностное, что для писателя-иудея античных времен являлось невозможным обстоятельством, то "Иосиф Флавий", как и Филон, пользовавшийся греческим текстом Библии, арамейский не знал до такой степени, что путал буквы, из-за чего давал бессмысленные, совершенно вздорные толкования и переводы отдельных слов. Последнее обстоятельно разобрано Морозовым (Пророки, M., 1914, с. 275-279, в особенности см. примечания на страницах 278, 279). Однако греческим, в отличие от "Иосифа Флавия", Филон владел в такой степени, что источниковеды и текстологи единодушно признают его греческий - "языком ритора". Да и по культуре Филон является греком. Ну, а по имени - то только и только греком. "Многочисленные цитаты из греческих философов и поэтов мы находим в каждом из его сочинений. Особенно сильно влияние греческих идей сказывается в ранних, то есть философских произведениях нашего автора. Лучшим подтверждением этого может служить тот факт, что некоторые исследователи оспаривают даже подлинность указанных сочинений, содержание которых не мирится будто бы с иудейскими воззрениями. ...Греция, по Филону, колыбель различных знаний, откуда последние распространялись по всему миру; самый воздух Греции своею чистотой способствует развитию разума. Религия греков в основе своей имеет несомненную истину; этим, очевидно, объясняется, что Филон запрещает злословить чужих богов, а внезапную смерть Филомела, Ономарха и Файла, пытавшихся ограбить дельфийский храм, рассматривает как наказание со стороны Бога. Даже в богах языческой религии Филон видит не злых духов, - подобно своим современникам, - а олицетворение звезд, элементов мира или великих мужей древности", с. 507. И еще: "...Платона он называет великим и даже святейшим, Гераклита - великим и славным: говорит о священной общине пифагорейцев, о священном союзе божественных мужей Парменида, Эмпидокла, Зенона и Клеандра. Гомера Филон называет величайшим и славнейшим из поэтов, защищая его и Гесиода от упреков в нечестии и кощунстве, с. 509. Такова сумма мнений о творчестве Филона, сформулированных в XIX и в начале XX веков. Современные комментаторы о направленности, характере и содержании произведений Филона сообщают только скороговоркой, а то и вообще молчат. На фоне изложенного представляется убедительной неожиданная оценка и теософских взглядов Филона: "Библейский текст служит для Филона лишь поводом к раскрытию и обоснованию идей, заимствованных из греческой философии... нередко, наконец, (Филон) становится в прямое и очевидное противоречие с Библией", с. 520. Наконец, в отличии от "Иосифа Флавия", который занимается подсчетом книг Библии, признаваемых синагогой (кстати - подсчет сделан с ошибкой), Филон ничего подобного не делает. Им разбираются книги Пятикнижия, Исайи, Захарии... - широкий круг библейских книг, - но нигде подсчет их не ведется и какой-либо канон не выделяется. Более того, Филон выходит за пределы иудаистского канона, так как считает книгу Премудростей Иисуса, сына Сирахова, боговдохновенной, - книгу, которую синагога всегда отвергала. "Иосиф Флавий" в этом вопросе более осведомлен. Последнее вполне естественно, так как христианин "Иосиф Флавий" увлекался историей и сочинял в то время, когда канон уже сформировался, неоплатоник же Филон интересовался вопросами только теософскими и писал в ранний период средневековья. Поэтому и возникла у Евсевия Памфила проблема "дошедших до нас книг" для Филона, а не для "Иосифа". До сих пор ватиканские близнецы "Иосиф" и "Евсевий" (второго тоже следует брать в кавычки) путешествуют по энциклопедиям и монографиям. Путешествуют с явно фальшивыми и противоречивыми паспортами, которые были выданы братьям-близнецам при их рождении в Ватикане. По сути, они - исторические "сиамские" близнецы, так как имеют единую для обоих кроветворную систему - христианскую идеологию. Водворение ватиканских близнецов на их подлинное хронологическое место сам по себе факт для истории малозначительный. Но признание подложности их сочинений послужит дополнительным, достаточно весомым аргументом необходимости пересмотра двух важных участков истории - ведь по истории зарождения иудаизма и христианства их сочинения приняты за базовые. Особенно важен пересмотр раннего периода "Церковной истории" и событий Никейского собора, где книги ложноименные сыпались с алтаря, а епископы, которые умерли во время собора, так как был он затяжным, к моменту закрытия его воскресли, подписали акты и снова преставились (все это "Евсевий Памфил" видел сам). Но ведь был же какой-то собор, будем обозначать его собор "Икс", на котором приняли канон? Возможно, был. Но могло случиться это только во времена средневековые, темные и молчаливые. Не осталось никаких документов о соборе "Икс". Да и остаться не могло, так как скандал на нем, вследствие необходимости выбирать из многого, разгорелся бы большой. Евангелия не так просто удалось канонизировать, не все и не сразу признали канон. Как можно, например, объяснить, почему в русскую православную иконографию попали сюжеты, взятые из апокрифов: "Благовещение у колодца" или, скажем, "Встреча Иоакима и Анны (это родители матери Иисуса.) у Золотых ворот". Таких сюжетов нет в каноне. И подобных примеров много. В середине XVII века Никон, наиболее видный из русских патриархов, который бумаги подписывал на равных с царем Алексеем Михайловичем титулом "великий государь", пытался исправить дело с выбором иконографических сюжетов - и ввел ряд запретов. Но ведь это XVII, а не X век, когда Русь приняла христианство. Да и надо сказать, что не так уж успешно никоновские запреты действовали. Апокрифические представления к тому времени настолько укрепились, что все-таки время от времени по инерции попадали в иконографию. И не только иконография, выходящая за рамки канона, сохранилась внутри ортодоксальной церкви. В средние века произведения, называемые ныне "апокрифическими", внутри церкви не только читали, но и использовали в культово-ритуальных целях. Фрагменты "Евангелия Петра", например, археологи нашли в захоронении монаха X века (Египет). Так как церковь связывает канонизацию Нового Завета с Никеей, то, вполне возможно, что канон ввели на Втором Никейском соборе (783-787 гг.). Такое предположение не противоречит приведенным выше датировкам для Евангелий по нижним допустимым границам написания. В санкт-петербургской публичной библиотеке им. Салтыкова-Щедрина хранится самая древняя из сохранившихся точно датированных рукописей канонических Евангелий. Это - так называемое "Порфириевское Евангелие" (собрание Успенского), в котором переписчик сделал приписку: "Завершена по милости Божией священная эта и Богом вдохновенная книга 7 мая XIII индикта в 6343 году от сотворения мира". По византийскому счету выходит, что точка, соответствующая началу новой эры, приходится на 5508 год от сотворения мира. Тогда в привычной нам хронологической системе получается, что завершена рукопись, в которой содержатся четыре канонических Евангелия: в 6343 – 5508 = 835 году. И если "Порфириевское Евангелие" не подделанный в эпоху Возрождения раритет, а подлинник (что, скорее всего, так и есть), то мы имеем допустимую верхнюю границу - IX век - для выявления того хронологического интервала, когда Евангелия могли быть канонизированы. Допустимых верхних и нижних границ, обнаруженных по разным признакам - астрономическим, нумизматическим, лингвистическим или каким-либо другим, - для исторического документа может существовать несколько. Из определенного уже набора таких границ для установления хронологии существенны наибольшая нижняя и наименьшая верхняя границы, так как именно они дают наиболее узкий интервал для датирования документа или события. Идеальный случай, когда обе границы совпадают, - это точная дата. Для искомого события - собор "Икс" - временной интервал, которым мы располагаем: конец V - начало IX века. Дальше мы увидим, анализируя содержание Евангелия Луки, что нижнюю границу интервала необходимо поднять на два столетия вверх. Человек стремится иметь точные знания о своем прошлом, так как они открывают путь для оценок будущего. Но история не только наука о прошлом. В руках идеологов она является также мощным инструментом влияния на настоящее. Достаточно немного подправить былые события и явления, порой изменив их на уровне акцентов, внушить их, и настоящее откликнется существенными переменами. Поэтому историю веками правили, да и ныне правят. А когда наслоение намеренных искажений приводит к очевидным абсурдам, историки, путаясь в сетях идеологии, согласны принять за реальность любой вымысел. Пример тому - "Евсевий Памфил". Историк "Евсевий Памфил" никогда не существовал. Памфил - христианский мученик конца III - начала IV века. А Евсевий Кесарийский - один из первых теологов, кто пытался создать библейскую хронографию, основываясь на исчислении годов "от Авраама", под которыми приводились даты правления разных царей и устанавливались их соответствия со счетом по олимпиадам. Это два разных человека. Они жили в одну эпоху и знали друг друга. По-видимому, авторы "Церковной истории" располагали какими-то документами IV века и придумали объединяющий обе личности псевдоним, стремясь придать большую весомость своему сочинению. А может, просто напутали. Написанную Евсевием Кесарийским "Хронику" теологи не сохранили. Дошла она до нас в обработке Иеронима, а также сохранился ее армянский перевод, сделанный в V веке. Синхронистические таблицы Евсевия Кесарийского, сохранившиеся в компиляции Иеронима, использовал в XVI веке основоположник современной хронологии как науки И. Скалигер. Завершая тему - "Евсевий Памфил" и его "Церковная История" - надо отметить, что и принадлежность Евсевию Кесарийскому синхронистических таблиц "Хроники" в последнее время подвергнута серьезным сомнениям (D.S. Wallace-Hadrell, Eusebios, 1960, страница 155, а также J. Sirinelli, Les vues historiques d'Eusebe de , Cesarae, 1961, страницы 31-134). Насколько сложны проблемы ветхозаветной хронологии, мы сейчас увидим. Глава 9. ПОЧЕМУ МОИСЕЙ РАЗБИЛ СКРИЖАЛИ ЗАВЕТА "Ну хорошо, зовут меня Азазелло, но ведь все равно вам это ничего не говорит". M. Булгаков. “Мастер и Маргарита” Парадоксов переводной Библии, которые питают изящную фантазию ее толкований, в исходных текстах нет. Как пример возьмем неразрешимую ситуацию из текста синодального перевода. Господь наставлял Моисея на горе Синай, а когда перестал говорить, вручил ему перед спуском с горы две обтесанные каменные плиты с написанным на них установлением. "...И сошел Моисей с горы. В руках его две скрижали установления, на которых написано было с обеих сторон, и на той и на другой стороне написано было. И скрижали эти были делом Божиим, а письмена - письмена Божии, начертанные на скрижалях". Когда же пришел Моисей в стан, то обнаружил сынов Израилевых поющими и пляшущими вокруг языческого идола - золотого тельца, которого они в отсутствие Моисея отлили. "Распалился гнев Моисея. И бросил он из рук своих скрижали, и разбил их под горою" - Исход (32.15-19). Тельца же Моисей расплавил, растер в порошок и, растворив этот порошок в воде, дал ее пить сынам Израилевым. Весь гнев, таким образом, пришелся на скрижали, святыню, которой не было равных - "дело Божие" и "письмена Божий". Моисей, возвышенный Господом над всеми людьми, уничтожил святыню в приступе ярости. Нужно обладать довольно-таки изощренной фантазией, чтобы придумать подобное святотатство. Ученые здесь разводят руками, а апологеты даже это богохульное место умудряются толковать. Нелепости и бессмысленности толкований, надо признать, усиливают их значимость для внушения веры. Такова природа веры, что давно подметили теологи. Тезис христианского апологета Тертуллиана - верую, ибо абсурдно! - всегда являлся одним из веровнушающих положений. Действенность его подтверждается, увы, иногда и вне религии. Но Тертуллиан, наверняка, не предполагал, что к смысловому сюрреализму извращенной в переводах Библии когда-то еще добавятся нагромождения бессмыслиц светской исторической науки и библеистики. Нельзя сказать, что историки и лингвисты ничего не сделали для Библии. Явные абсурды переводчиков и толкователей, благодаря им, удалось устранить. Например, до девятнадцатого века Моисей в иллюстрированных Библиях изображался рогатым. Хорошо известно его скульптурное изображение, сделанное Микеланджело: кряжистый, мускулистый старец с длиннющей всклокоченной бородой горделиво сидит, слегка вскинув голову, а над лбом из густых волос торчат направленные на зрителя два рога, как у молодого бычка. Рогатым Моисея сделали первые переводчики Библии. При переводе на греческий они неправильно перевели омонимическое слово 'KPH, которое имеет в арамейском два значения: "рог" и "луч". В первом своем значении в Исходе 'KPH встречается в стихе (27.2), где речь идет о рогах, украшающих жертвенник, во втором значении - луч, - когда Моисей спускается с горы после своего последнего (третьего) посещения Синая (34.29), и переводчик Исхода, уже встретившись однажды с "рогом", по инерции превратил "луч" в "рог". В согласии с греческой версией были сделаны все другие переводы Библии, и Моисей веками оставался рогатым, пока Библией не занялась научная семитология. Сегодня эта ошибка устранена. Но далеко не все в переводах Библии можно исправить - рухнет разрабатываемая доныне концепция, построенная на трудах и идеях "Иосифа Флавия" и "Евсевия Памфила". В этих случаях наука залепливает уши и закрывает глаза. Ну, вот, например, буква в букву из книги Левит (16.8): "И подвергнет Аарон обоих козлов жеребьевке (УН’TH AEPH ЭЛ-ШНИ ЕШЭИРМ ГРЛУ’Т). Один жребий - для ИЕУЕ и один жребий - для ЭЗАЗЛ (ГУРЛ АХД ЛИЕУЕ УГУРЛ АХД ЛЭЗАЗЛ)". ИЕУЕ, следуя греческой версии, переводится как "Господь". ЭЗАЗЛ из Библии выбрасывается, будто его там и нет. ЭЗАЗЛ - это имя "Азазель". Первоначально - сирийский бог пустыни, отождествлявшийся с Марсом. В великом романе Булгакова это очаровательный бес Азазелло, который утащил из гроба голову начетчика Берлиоза, и, внушая науку вежливости, дал по уху хамоватому администратору Варенухе. Для сынов Израиля, скитающихся по пустыне, конечно же, было важно задобрить жертвой не только ИЕУЕ, но и Азазеля, о чем в книге Левит дальше и идет речь (16.10): "А козла, который согласно жребию, достался Азазелю, оставь живым перед лицом ИЕУЕ. Искупаемая вина посредством его (ЛКФР ЭЛИУ) пошлется с ним (ЛШЛХАТУ) Азазелю пустыни (ЛЭЗАЗЛ ЕМДБРЕ)". Предлагает задобрить "Азазеля пустыни" сам ИЕУЕ (16.2), что разумно, так как "Азазель пустыни" на своей территории являлся, безусловно, влиятельным богом. Такое переводить нельзя, так как придется сразу ответить на вопрос: - О каком это монотеизме вы, уважаемые, говорите? У нас несколько иной вопрос: почему же Моисей уничтожил "письмена Божий" и "дело Божие"? Ответить на него мы сможем только после оценки степени и направленности фальсификации Библии. Перевод Библии фальсифицирован, начиная уже с первого ее стиха. Бытие (1.1): БРАШИТ БРА АЛЕИМ AT ЕШМИМ УАТ ЕАРЦ. С арамейского этот текст следует переводить только так: "Сначала сотворили боги небеса и землю", поскольку слово АЛЕИМ - множественное число от АЛ (бог). Фальсифицирован и второй стих в такой мере, что действия переводчиков можно квалифицировать как насильственные. Приведем его дословный перевод: "И земля являла собой (УЕАРЦ ЕИ‘ТЕ) хаос (‘ТЕУ) и пустоту (УБЕУ), и тьму (УХШК). Над поверхностью (ЭЛ-ПНИ) - разгул волн (‘ТЕУМ) и ветер (УРУХ). Боги носились (АЛЕИМ МРХФ‘Т - точнее: носящиеся) над поверхностью вод (ЭЛ-ПНИ ЕМИМ)". Бог, носящийся в одиночестве над поверхностью вод, безусловно, выглядел бы нелепо, и так как АЛЕИМ при переводе превращены в Бога, то поэтому над текстом произведена следующая насильственная операция. Первое ЭЛ-ПНИ (над поверхностью) бессмысленно переведено "над бездною" и отнесено к первой фразе, так что получилось "тьма над бездною". Второе ЭЛ-ПНИ вообще из текста выброшено, как и "разгул волн" - ТЕУМ. При таком переводе осталось пристроить куда-то слово РУХ - ветер, вдохновение, и переводчик из рядом стоящих слов РУХ АЛЕИМ сделал "Дух Божий". Из достаточно выразительного стиха вырезана целая фраза, но зато введено очень важное теологическое понятие - "Дух Божий", - не считаясь даже с тем, что в РУХ АЛЕИМ не достает определенного артикля. РУХ ЕАЛЕИМ должно было бы стоять в тексте, при условии, что слово АЛЕИМ можно перевести как "бог". Ну, а если совсем без всяких условий и натяжек, то РУХ - это только "ветер", "дыхание" или "вдохновение". В нужном теологам смысле - дух, душа - будет НФШ, и "Дух Божий" следует писать так: НФШ ЕАЛ. Выражение РУХ АЛЕИМ в арамейском имеет иной смысл и обозначает понятие - божественное вдохновение, божественная осененность - качество, свойственное людям. Высшая форма осененности и вдохновения - РУХ ИЕУЕ. В сильно покалеченном теологами переводе начальных стихов (чего стоит одно только выбрасывание из библейского текста слов, мешающих переводчикам!) вместо "боги" стоит "бог" в единственном числе. С ним согласны церковь и синагога. А в современной науке принято считать, что слово AЛЕИМ может обозначать имя - Элохим. Неопределенность имени Бога давно озадачивала теологов, которые разрешали себе сомнения и право хотя бы отчасти выходить за пределы предписанного переводного канона. Окончательно слово АЛЕИМ превратили в имя новотюбингенские теологи-рационалисты (начало девятнадцатого века). А уже от них Элохим перекочевал в науку. На сегодня после многократных повторений в продолжение более чем столетия такую гипотезу стали воспринимать как абсолютную истину. Перепроверим ее. Вот еще одно творение из книги Бытие (1.26): УИАМР[У] АЛЕИМ НЭШЕ АДM БЦЛМНУ КДМУ‘ТНУ. То есть - "И сказали боги: Сделаем человека по нашему образцу, как подобие наше". Сразу два сравнения - ЦЛМ(НУ) и ДМУ'Т(НУ), - написанные с суффиксом НУ, являющимся притяжательным местоимением "наш", указывают на то, что АЛЕИМ - это именно боги, а не одинокий Элохим. Необходимая же в окончании глагола "сказали" буква У при фальсификации арамейского текста опущена. Первые шесть дней боги создают совместно, так написано в первой главе. И, после творения всего сущего и отдыха богов на седьмой день, автор во второй главе, считая необходимым повторить и уточнить, что же создано за первые дни, пишет (2.4-5): "...сотворили ИЕУЕ АЛЕИМ небеса и землю и всякий полевой кустарник, которого не было на земле" (...ЭШУ‘Т ИЕУЕ АЛЕИМ АРЦ УШМИМ УКЛ ШИХ ЕШДЕ TPM ИЕИЕ БАРЦ). Так впервые в Библии АЛЕИМ характеризуются отглагольным прилагательным ИЕУЕ: ЕУЕ - архаическая форма - быть, делать, образовывать, производить (более поздняя форма - ЕИЕ), ИЕУЕ - несовершенное время для этого глагола. В приведенном месте, учитывая его содержание и содержание предшествующего, слово ИЕУЕ воспринимается как причастие - созидающие. "Сотворили созидающие боги небеса и землю..." - так в контексте вводится впервые слово ИЕУЕ. Потом оно прозвучит в Библии и в единственном числе. И станет самым часто употребляемым библейским понятием и именем. Но до этого еще нужно дойти, а пока через всю вторую главу автор проводит конструкцию ИЕУЕ АЛЕИМ - созидающие боги. Когда же определение - ИЕУЕ АЛЕИМ - после многих повторений (20 раз во второй и третей главах) автор считает усвоенным, он начинает в четвертой главе употреблять уже краткую форму ИЕУЕ, опуская АЛЕИМ. Подобные способы укорочения и "жаргонизации" составного понятия всегда были свойственны людям, избегавшим в изложении формальных определений. Примеры подобного явления можно найти даже в науке. Эти ИЕУЕ до одиннадцатой главы Бытия действуют совместно (11.6-7). Когда люди начали строить из кирпичей башню, простирающуюся до небес (11.4), то вмешались ИЕУЕ: "Вот народ один и одна у всех речь (ШФЕ). И такое начали вытворять (УЗЕ ЕХЛМ ЛЭШУ‘Т)!.. Давайте-ка распорядимся (ЕБЕ НРДЕ) и смешаем там язык (УНБЛЕ ШМ ШФ‘TM)". Оба глагола - НРДЕ и НБЛЕ - имеют форму будущего времени множественного числа. Так сказали ИЕУЕ-созидающие, когда люди занялись строительством Вавилонской башни. Никакого "сойдем" на землю, как написано в переводах, в оригинале нет. Большинство Богов обитало на земле. Глагол НРДЕ означает - притисним, будем властвовать, распорядимся. Выходит, первоначальный вариант книги Бытие писал автор, придерживавшийся политеистических взглядов, автор-язычник. Так как за неимением лучшего эту языческую книгу когда-то взяли в качестве исходной и основополагающей для монотеистической религии, то первым ее редакторам-монотеистам пришлось книгу во многих местах подделать. Например, боги (АЛЕИМ), выделяя Авраама среди обитателей земли, говорят о себе (17.4): "Я - вот союз мой с тобой (АНИ EHE БРИ‘ТИ A ‘TK)". Если фраза изначально была в оригинале, то звучала она, по-видимому, так: "Мы - вот союз наш с тобой (АНУ EHE БРИ'ТНУ A T‘K)". Подобное исправление при переписке текста сделать легко. Но, как мы видели, исправления сделаны не всюду, кое-где редакторы множественное число пропустили. Естественно, гипотезу о политеистичности первого варианта Бытия и о последующей подделке можно взять в качестве исходной при анализе языческого содержания источника в современном его состоянии, если слово АЛЕИМ действительно употреблялось библейскими авторами для обозначения совокупности богов. Судьи (9.8-11): "Намерились как-то деревья помазать над собою царя и сказали маслине: "Царствуй над нами!" Маслина сказала им: "Оставлю ли я масло свое, которое в радость АЛЕИМ и людям?" Затем деревья обращаются к фиговому дереву, а потом к виноградной лозе, и лоза отвечает: "Оставлю ли я сок мой, который веселит АЛЕИМ и людей?" Значение слова АЛЕИМ в процитированной языческой притче столь очевидно, что теологи вынуждены давать его перевод во множественном числе - боги. Отметим также, что автор Судей употребляет, когда это нужно, слово "бог" и в единственном числе (6.10): АНИ ИЕУЕ АЛЕИКМ ЛА 'ТИРАУ А ‘ТАЛЕЙ EAM-РИ - Я, Созидатель, бог ваш! Не почитайте бога аморейцев! АЛЕЙ В буквальном переводе - мой бог, то есть персональное божество. АЛЕИКМ - ваше божество, ваш бог. Бога и богов авторы Библии четко разделяли, только в фальсификациях они перемешаны. Обратимся к 4-й книге Царств (арам. 2-я Царей) (19.18): "И предали их АЛЕИМ огню, потому что не АЛЕИМ это, потому что изделие рук человеческих, дерево и камень, уничтожили их". Здесь автор оправдывает уничтожение языческих АЛЕИМ - статуэток воинами Синаххериба и сразу пишет (19.19): "А теперь, Созидающий, бог наш (ИЕУЕ АЛЕЙНУ), спаси нас от руки его, и узнают все царства земли, что ты Созидающий (ИЕУЕ) - боги в отдалении от тебя (АЛЕИМ ЛБДК)". Но, разумеется, в отдалении от тебя (ЛБДК: от БД что-либо отдельное, уединенное) только живые боги, а тех богов, что из дерева и камня, - тех в огонь. И еще - более убедительный пример из третьей книги Царств (9.6): "Если же вы и сыновья ваши отступите от меня и не будете соблюдать моих наказов и моих установлений, которые даны вам, а пойдете и станете служить другим АЛЕИМ, то истреблю Израиль с лица земли". А чуть ниже (9.9): "Созидающий, бог мой" (ИЕУЕ АЛЕЙ) противопоставляется "другим богам" (АЛЕИМ AX-РИМ). Более четко бога и богов разграничить нельзя, и тут тоже теологи вынуждены переводить правильно, во множественном числе. Таких примеров в Библии сотни. Итак, бог - это, безусловно, бог, а боги - это именно боги. А что в переводах и комментариях вне этого - то либо заблуждение, либо фантазирование, либо обман и фальсификация. Теперь попытаемся разграничить бога и богов в первых книгах Библии, и тем самым оценить уровень политеистичности взглядов ее авторов. Одиночный бог - Созидающий - выделяется из всей совокупности ИЕУЕ, действовавших в начале книги, достаточно явно в двенадцатой главе, где Аврам (АБРМ), который затем будет богами (все-таки!) переименован в Авраама (АБРЕМ), направляется по совету этого ИЕУЕ в странствие. Во время кочевой жизни Аврам дважды ставил жертвенник Созидателю-ИЕУЕ - (13.4) и (13.18) - и пытался выяснить, как его следует называть и что это за бог (13.4). Разъяснение Аврам получил довольно быстро от жреца бога верхнего (KEH ЛАЛ ЭЛИУН), что это (14.19) бог верхний, измеряющий небеса и землю (АЛ ЭЛИУН 'KHE ШМИМ УАРЦ). Для четкости восприятия сразу же дается полное его название (14.22): ИЕУЕ АЛ ЭЛИУН ‘KHE ШМИМ УАРЦ. ИЕУЕ - здесь это слово впервые употребляется в сочетании со словом АЛ, то есть как имя одиночного бога - Созидатель. АЛ ЭЛИУН - бог верхний, то есть бог, сидящий на верхнем небе. Боги, как мы видели, сотворили не одно небо ШМИ, а вполне определенные небеса (ЕШМИМ) - небесные сферы, согласно учению Платона и Аристотеля. На небесах находились звезды, планеты, Солнце и Луна, а каждым из небес должен был кто-то управлять. Вот один из созидавших и ушел на самое верхнее небо. Слово ЭЛИУН - превосходная степень прилагательного "верхний", что легко установить прямо по тексту Бытия, например - (40.17), где речь идет о верхней корзине (СЛ ЭЛИУН). Теологический перевод "Всевышний" для этого слова - натяжка, по-арамейски "всевышний" - КЛЭЛИ, а не ЭЛИУН. ‘KHE ШМИМ УАРЦ - измеритель небес и земли. Естественно, что измерять сразу все небеса и землю легче всего, находясь на верхнем небе. Поэтому АЛ `KHE и определен как АЛ ЭЛИУН. Именно потому, что он являлся `KHE, то и получилось так, что в Библии (особенно у пророков) полно астрологических схем. Никакой другой перевод для слова `KHE (измеритель) в контексте невозможен. Синодальное "Владыка" здесь взято с потолка. По-арамейски "владыка" - АДУН. Например, Исайя (1.24): АДУН ИЕУЕ ЦБАУТ - владыка, Создатель небесных воинств. То есть звезд и вообще сил небесных. Или здесь же в Бытие (15.2): АДНИ ИЕУЕ - владыка мой, Созидатель. Действенность бога ИЕУЕ и `KHE, взявшего на себя попечительство и охранные функции по отношению к Авраму, проявились сразу - египтянка Агарь родила восьмидесятишестилетнему Авраму сына Измаила, праотца арабов. Когда же Авраму было девяносто девять лет, ИЕУЕ призвал его к "союзу между мною и тобою", объясняя: "АНИ АЛ ШДИ Е‘ТЕЛК ЛПНИ УЕИЕ `ТМИМ - Я бог могущественный! Слава твоя к моему лицу - и будешь невредим" (17.1). После же этого объяснения пообещал: "весьма-весьма размножу тебя". ИЕУЕ АЛ ЭЛИУН, находившийся на верхнем небе, не имел возможности для непосредственных бесед, а поэтому либо являлся во сне - о (15.12) и (17.1), либо высылал специального посланника - (16.7). С богами же, в изобилии водившимися в языческих дубравах и рощах, у которых предпочитал селиться Аврам - (13.18) и (21.33) - имелась возможность общаться непосредственно. И Аврам, узнав о могуществе ИЕУЕ во сне, после пробуждения (17.3) пал долу ниц, "и стали донимать его боги (УИДБР АТУ АЛЕИМ)". Боги, конкурировавшие с являвшимся во сне ИЕУЕ, тут же заявили, употребляя единственное число (17.4): "Я - вот союз мой с тобой!" (как эта фраза должна была выглядеть в оригинале, разобрано выше), и, в свою очередь, пообещали, что Аврам будет отцом скопища народов (ЛАБ ЕМУН ГУИМ). Для убедительности они сразу же переименовали его из Аврама (АБРМ - отец народа, буквально: высокий отец) в Авраама (АБРЕМ - отец толпы) и предложили закрепить союз кровавой операцией - обрезанием, что и было сделано (17.24-27). Возвращаясь к началу семнадцатой главы, еще раз отметим, что ИЕУЕ, являвшийся во сне, предлагал еще до АЛЕИМ союзное соглашение (17.2) при единственном условии, что АБРМ будет прославлять его. В основных десяти заповедях (Десятисловие), да и нигде в Торе обрезание для израильтян не предписывается от имени ИЕУЕ. Однако в Исходе есть странное, явно вставленное, нарушающее ход повествования место (4.25-26). Жена Моисея, египтянка Циппора, напуганная ИЕУЕ, который вдруг сошел на землю и беспричинно собрался убить Моисея, обрезает одного из своих сыновей. Возможно, что авторы вставки стремились описать какую-то египетскую культовую традицию, но это место настолько темное и неясное, что не дает возможности делать какие-либо выводы. В Бытие же обрезание, сделанное по предложению АЛЕИМ, явно фиксирует ту традицию, которая бытовала у племен Ближнего Востока с доисторических времен. В частности, фиксирует древнюю традицию арабов: эпоним арабов Измаил обрезан в тринадцатилетнем возрасте (!). Авторы Талмуда считали возможным и необходимым нарушать эту традицию в случаях, когда являлось очевидным, что от операции обрезания новорожденный может умереть - тосефта к трактату Шаббат [16.8]. АБРМ, хотя и начал носить имя АБРЕМ, отцом толпы не стал. АЛЕИМ, заставившие Авраама сделать обрезание, обманули его: большинство народов мира потомками Авраама, согласно Библии, не являются. Из ЕМУН ГУИМ ничего не получилось, а вышло совсем наоборот - люди, считающие себя потомками Авраама, начали употреблять слово ГУИМ (в современном произношении - гойим) как понятие "другие народы", и иногда в отрицательном контексте. Парадокс - как отрицательная характеристика оно попало даже в русский язык: "изгой" - происходит от единственного числа ГУИ (гойя). У подобных парадоксов два наслоившихся истока - фальсификация арамейского языческого текста, где АЛЕИМ и АЛ ИЕУЕ действуют не только несогласованно, но иногда и в противоборстве, а затем подделка подделки, осуществленная переводчиками. То, что фальсификации осуществлялись еще в седьмом веке нашей эры, зафиксировано в Коране, где утверждается (смотри, например, 5.15/12 и 16/13), что "сыны Исраила" в Торе "искажают слова, переставляя с их мест". Точность коранического свидетельства не может вызывать сомнений, поскольку Мухаммад стремился создать вероучение, объединяющее церковь и синагогу. Критика фактических действий при подобной цели могла быть только конструктивной и соответствовать действительности. Но подменялись не только слова, а и буквы, особенно в местоимениях и в окончаниях глаголов, что превращало языческий текст в монотеистический. При этом смазывалась основная картина - противостояние бога ИЕУЕ и богов. У людей часто возникает противоборство, даже когда они делают общее дело, и поэтому ничего удивительного в конкуренции богов нет, ибо боги были, как люди. Это написано в Библии - даже в фальсифицированном тексте Бытия о первых людях АЛЕИМ говорят (3.5): "Вы будете как боги, знающие добро и зло" и (3.22): "вот Адам стал как один из нас, зная добро и зло" (здесь в синодальном переводе единственная неточность: АДМ - вовсе не имя, а слово "человек"). Так что АЛЕИМ знали зло и даже его делали. Остановимся на примере, достаточно убедительном и поучительном. Бытие (22.1): "И было затем мировое поветрие (УИЕИ AXP ЕДБРИМ). Богиня (ЕАЛЕ) и боги (УЕАЛЕИМ) решили испытать Авраама (HCE AT АБРЕМ)". Какое же испытание затевали богиня и боги во время вспышки чумы? Арамейское слово ДБР - чума, а ЕДБРИМ - множественные случаи чумы, моровое поветрие. Омоним ДБР имеет ряд значений (чума, зараза, дело, слово, вещь, причина, пастбище). В переводах, следуя греческой версии, для него выбирается значение "дело". Но во множественном числе - "дела", "деяния" - по-арамейски будет не ДБРИМ, а ДБРИ, например, как в названии библейской хроники Паралипоменон: ДБРИ ЕИМИМ - "Деяния времен". Так что в греческом переводе здесь такая же путаница, как и с "рогами" Моисея. Речь - о вспышке чумы. Поскольку при этом присутствовала и богиня (ЕАЛЕ), внезапно и без пояснений введенная в текст сразу после слова ЕДБРИМ, то надо полагать, что во время мора эта богиня играла какую-то не последнюю роль. Крупные и серьезные бедствия в древности люди довольно часто стремились остановить человеческими жертвоприношениями, и (22.2) АЛЕИМ предложили Аврааму пойти в землю мойры (АРЦ ЕМРИЕ) и на одной из гор принести в жертву своего сына Исаака. Вот сразу и определилась роль богини. Поскольку речь идет о мойре, то можно в данном случае назвать ее имя. Три дочери было у богини Ночи, три богини мойры: Клото, Лахеса и Атропа. Две первые пряли нити человеческих жизней, а Атропа, общавшаяся с темными силами потустороннего мира, имела при себе всегда ножницы и эти нити обрезала. Авраам, напуганный чумой и богами, пошел на указанную ему гору, соорудил жертвенник, положил на него дрова, а поверх дров связанного Исаака. Затем Авраам взял нож и собрался Исаака зарезать (22.10). Но посланник Созидателя (МЛАК ИЕУЕ) с неба воззвал к нему, прося не убивать сына и одновременно укоряя его (22.12): "...Что ж, теперь стало понятным (КИ-Э‘ТЕ ИДЭ‘ТИ), что испугался богов ты (КИ-ИРА АЛЕИМ A ‘TE)!" Голос с неба - вполне убедительный аргумент, АЛЕИМ, обитавшие в дубравах и рощах, говорить с неба не умели. Кроме того, именно они - АЛЕИМ - в предыдущей главе (21.12-14) уже отличились тем, что разлучили Авраама с его страшим сыном Измаилом, который был рожден по обещанию ИЕУЕ (16.11). И Авраам не зарезал Исаака. Он увидел дикого барана, убил его и сжег целиком вместо своего сына (‘TX‘T БНУ) (22.13). Здесь же (22.14) Авраам произнес афоризм: "Созидатель присмотрит (ИЕУЕ ИРАЕ)". Но это была не собственная мысль Авраама, он повторил то, что в адрес ИЕУЕ говорила уже Агарь, родившая ему Измаила (16.13): "Ты бог видящий (A‘TE АЛ РАИ)" - сына, которого Авраам, подстрекаемый АЛЕИМ, изгнал из дома вместе с матерью (21.21). Посланник ИЕУЕ, укорявший Авраама, не до конца был уверен, что у Авраама прошел страх - достаточно одной чумы, а тут присутствовала еще и богиня с ножницами: "Это фатум, это мойpa, это бог, мстящий до четырнадцатого колена" (Леся Украинка, "Голубая роза"). Поэтому посланник вторично обратился к Аврааму с небес (22.16), заверяя от имени всех подчиненных ИЕУЕ богов, что жертвой барана можно ограничиться: "Поверь мне (БИ)! Насытимся (НШБЭ'ТИ)! Сказано Созидателем (НАМ-ИЕ-УЕ), что для блага ты сделал от чумы это (КИ ИЭН АШР ЭШИТ А ‘Т-ЕДБР ЕЗЕ), и не вводи во мрак (УЛА XHIKT) сына твоего, неразлучного твоего (А ‘Т-БНК А ‘Т-ИХИДК)". Не станем здесь настаивать на том, что речь идет именно о мойре Атропе. Осторожный читатель, которому покажется невероятным факт, что богиня греческого пантеона попала в Бытие, может считать правильным перевод "в землю Мориа", который дают теологи, а не "в землю мойры". Но является очевидным - Исаак остался жить, потому что вмешался АЛ ЭЛИУН. Богине, пусть абстрактной чумной богине, пришлось насытиться только сожженным бараном. Переводная Библия (не только русская, на любом языке мира) содержит слишком много фальсифицированных и искаженных мест. Но перевод двадцать второй главы Бытия, пожалуй, наиболее кощунствен и безбожен во всем переводе. Дело здесь не только в насиловании текста, в подмене и выбрасывании отдельных слов. Безбожна сама идея подделки, так как приводит она к тому, что при отождествлении дубравных АЛЕИМ с богом верхним, единый Бог, проповедуемый и современными иудаистами, и христианами, оказывается искусителем, что по их же учению может быть свойственно только дьяволу или чертям. В первом же стихе главы синодального перевода так и написано (22.1): "Бог искушал Авраама". Или, например, в английской версии - то же самое, притом, в усиленной форме (22.1): "God did tempt Abraham". Искушал намеренно, желая определить степень послушания. Так переведено, хотя в подлиннике ничего подобного нет и в помине - в арамейском тексте речь идет не об искушении, а об испытании и делают это, кроме конкретных АЛЕИМ, ' еще и конкретная АЛЕ: ЕАЛЕ УЕАЛЕИМ! И было в ту пору моровое поветрие: ЕДБРИМ - серьезная ситуация для людей и беспокойная для богов, что также скрыто в переводе. Слух о человеке, который жертвой горного барана смог остановить чуму, разнесся среди народов, и даже хетты (БНИ X‘T) начали трепетно называть Авраама (23.6) - владыка, возвышенный богами (АДНИ НШИА АЛЕИМ). А у самого Авраама появилось единственное, но не единое, божество (24.7) - "божество небес" (АЛЕЙ ЕШМИМ) - ИЕУЕ АЛ ЭЛИУН, в которого он, наконец, уверовал. Об этом знали, поэтому окружающие и близкие Авраама подчеркивали - (24.12), (24.27), (24.42), (24.48) - это "божество владыки моего Авраама" (АЛЕЙ АДНИ АБРЕМ). Авраам прожил после эпидемии чумы счастливо еще более полувека, нажил от последней своей жены Хеттуры еще шесть сыновей (25.2) и имел с десяток от них внуков. АЛЕИМ перестали тревожить Авраама, и он, имея собственного АЛЕЙ, больше к богам не обращался. На сто семьдесят шестом году насыщенной жизни Авраам скончался. Похоронили его старшие сыновья, собравшиеся вместе - Измаил и Исаак (25.9). Так записана эта драматичная, красивая и поучительная языческая легенда на арамейском языке. Книжники синагоги, обучавшиеся арамейскому со школьных лет, хорошо были знакомы с подлинными библейскими текстами. И когда в зрелом возрасте, получив достаточное образование, попадали на службу в синагогу, то, очевидно, задумывались над тем, как быть с подобными языческими рассказами при импровизированном переводе во время службы. Плоды их раздумий занотированы в Талмуде. Тосефта (дополнительное толкование) к трактату Мегилла [4.39]: "Тот, кто переводит стих, как он есть, - лжец, а тот, кто прибавляет, - богохульник". Сложная ситуация. Переведешь, что написано, - объявят лжецом, так как перевод будет в корне расходиться с проповедуемым синагогой. Прибавишь от себя - станешь богохульником, так как текст провозглашен священным. Поэтому в Талмуде и оговорено, что есть ветхозаветные тексты, во-первых, которые можно читать в синагоге по-арамейски, но переводить их ни в коем случае нельзя, во-вторых, - и это самое главное, - которые нельзя даже читать, а о переводе их нельзя и помышлять - тосефта к трактату Мегилла [4.31]. ИЕУЕ после смерти Авраама взял на себя попечительство по отношению к Исааку - "за то, что Авраам послушался гласа моего" (26.5) - и начал его оберегать, например, спас от голода (26.13). В знак уважения к Аврааму, сразу после его похорон и АЛЕИМ благословили Исаака (25.11). Но в жизни последнего они никакой роли не играли - Исаак восславлял только ИЕУЕ, бога своего отца (25.21), (26.25), о чем ИЕУЕ и просил (17.1). А Яков, наиболее известный из внуков Авраама, пришел к одному (но не единому) богу сложным путем. Сначала он оговаривал условия: если получу хлеб и одежду и т. п., то (28.21) "станет Созидатель у меня вместо богов" (ЕИЕ ИЕУЕ ЛИ ЛАЛЕИМ) (это наиболее близкий монотеизму перевод. Но можно перевести и так: "Станет Созидатель у меня как боги"). Когда же угрожала жизни опасность, он, ничего не оговаривая, начал молить Созидателя (32.10/9) (здесь и дальше при расхождениях в кодификации первый номер соответствует оригиналу, а написанный за чертой - нумерации, принятой в переводах). "Боже отца моего Авраама и боже отца моего Исаака (АЛЕИ АБИ АБРЕМ УАЛЕИ АБИ ИЦХ'К)!" ИЕУЕ смилостивился над Яковом и сохранил ему жизнь, примирив с обманутым братом Исавом, весьма агрессивно настроенным. Но до примирения Яков подтвердил, что порывает с безразборчивым язычеством: он боролся с представителем АЛЕИМ и выстоял (32.26/25). Здесь же представитель богов его переименовал (32.29/28): "Наречешься в добавление к прежнему имени твоему разве что Израилем (ИАМР ЭУД ШМК КИ AM-ИШ-РАЛ: то есть Противостоящим богу, Богоборцем), потому что ты противостоял богам (КИ-ШРИ‘Т ЭМ-АЛЕИМ)". Израиль в схватке пострадал. В результате борьбы с представителем богов у него оказалось поврежденным бедро и он охромел (32.32/31). Однако Израиль не унывал и с гордостью сказал после борьбы: "Виделся с богами лицо в лицо (РАИ‘ТИ АЛЕИМ ПНИМ АЛ-ПНИМ)!" Получив новое имя, Израиль в свою очередь дал тут же название месту, где произошла борьба, - "Лицо бога" (ПНИ АЛ). А когда ему удалось, благодаря покровительству ИЕУЕ, благополучно пройти через владения своего агрессивного брата и поселиться в Ханаане, он купил землю, поставил на ней жертвенник (33.20) "И возгласил о нем: Богу моему - Израиль (УИ'КРА ЛУ АЛ АЛЕЙ ИШРАЛ)". Или В буквальном понимании, учитывая содержание всего рассказа: Богу моему от борца с другими богами. Эта умная легенда в переводах извращена настолько, что имя Израиль стало непереводимым: при монотеизме о каком богоборчестве может идти речь? Ведь Израиль - не атеист. С кем он боролся? С собственным Богом? И как же и зачем тогда этого Богоборца особо стал опекать Бог? И с какой целью Бог предварительно окалечил Израиля? Наконец, как можно поверить в Бога после победоносной борьбы с ним? Вывод очевиден - Бытие написал языческий автор. Как теист он проповедовал: не поклоняйся всем богам подряд, имей одного бога. Подобный тезис ничем не выделяется среди сходных тенденций античности. Рассматривая понятие "божество" в качестве ключевого и отделяя при этом "бога" от "богов", легко проследить эволюцию монотеистических представлений в ветхозаветных книгах. Укажем ее конечный итог. Книга Второзаконие сравнительно поздний источник, и в ней уже нет активно действующих богов. С сотню раз во Второзаконии устойчиво повторяется - Созидатель, бог наш (ИЕУЕ AJTE-ИНУ). Притом (1.11), этот Созидатель уже бог родовой (ИЕУЕ АЛЕЙ АБУТ), И ОН уже определен (6.4) как "единый Созидатель" (ИЕУЕ АЛЕЙНУ ИЕУЕ АХД). Но так как в заключительной книге Торы обобщается опыт предшествующих, то политеистические представления в ней окончательно не утрачены: единый Созидатель во Второзаконии отнюдь еще не единый Бог - все АЛЕИМ подчинены этому ИЕУЕ АХД. А о Моисее во Второзаконии говорится (33.1), что он был "мужем (или человеком) богов" (АИШ ЕАЛЕИМ). Языческое название - АИШ ЕАЛЕИМ - носил не один Моисей, а и другие герои Библии. Например, менее известный пророк Самей – 3-я Царств. (12.22). Это - пророки, волхвы и кудесники, которые, имея бога-попечителя, еще могли общаться, при необходимости, и с другими богами. Точь в точь, как у Пушкина: Скажи мне, кудесник, любимец богов, Что сбудется в жизни со мною? Однако Моисей, согласно книге Исход (7.1), являлся особым пророком и волхвом. "И сказал Созидатель Моисею (УИАМР ИЕУЕ АЛМШЕ): Увидишь - посрамлены будут тобой боги фараона (РАЕ H‘T‘THK АЛЕИМ ЛПРЭЕ)". H‘T‘THK - инфинитивная форма с местоименным суффиксом от H'TH - передавать, подвергать, покрывать позором, срамить и еще (!) выдавать замуж. Синодальный перевод: "Я поставил тебя богом фараону" - бессмыслица во всех отношениях, и прежде всего, по отношению к монотеистическому вероучению. Богов фараона Моисей действительно посрамил, ИЕУЕ его поддержал в противостоянии с верховной властью. Фараон, потерявший поддержку своих АЛЕИМ, вынужден был после многих наказаний, ниспосланных Египту через Моисея, отпустить его вместе с многочисленными приверженцами (12.41-42). Однако АЛЕИМ в долгу не остались и сразу же сбили всех отпущенных с Моисеем с дороги (13.17-18). Не дал же заблудиться и охранял в пути выходцев из Египта ИЕУЕ (14.1), (14.14-15), (14.19), (18.8). Богов по дороге пришлось ублажать, и специально пришедший для этого в стан Моисея его тесть Итро, являвшийся по профессии жрецом, приносил злокозненным АЛЕИМ жертвы (18.11-12), но согласился после беседы с Моисеем, "что велик ИЕУЕ среди всех богов (КИ ГДУЛ ИЕУЕ МКЛ ЕАЛЕИМ)". МКЛ - среди всех, из всех! И вот, когда не только сам Моисей оценил благость и величие ИЕУЕ, а стал свои знания внушать другим, ИЕУЕ лично обратился к Моисею, специально для этого спустившись с верхнего неба на вершину горы Синай. "И гора Синай дымилась вся, потому что сошел на нее ИЕУЕ в огне, и восходил дым ее, как дым печи, и тряслась вся гора сильно" (19.18). "И призвал ИЕУЕ Моисея к вершине горы, и взошел Моисей" (19.20). Здесь, у вершины горы, во время ее вулканического извержения, Моисей при первом посещении Синая получил устные наставления от ИЕУЕ, в которые вошло знаменитое Десятисловие: "Не убивай, не прелюбодействуй, не кради..." Одновременно ИЕУЕ через Моисея предупредил "сынов Богоборца" (20.19/23): "...не делайте из меня божество (АЛЕЙ) серебряное и божество (АЛЕЙ) золотое". Однако сыны Богоборца не послушались и соорудили-таки себе тельца, служившего в древности у всех народов Средиземноморья, и даже в средневековье у славян, символом Громовержца. Обнаружил отлитого тельца Моисей после второго посещения Синая. Скрижали, которые находились у него в руках, были написаны (31.18) "перстом богов (БАЦБЭ АЛЕИМ)". Так что гнев Моисея, разбившего эти скрижали, вполне объясним. "Письмена богов (МК‘ТБ АЛЕИМ)" и "изделие богов (МЭШЕ АЛЕИМ)" - именно так написано в Исходе (32.16), а вовсе не "письмена Божий" и "дело Божее", как у переводчиков, - не захотел дать Моисей детям Богоборца, плясавшим вокруг тельца и нарушивших заповедь ИЕУЕ: "...не делайте из меня божество серебряное и божество золотое". Скрижали богов следовало только разбить. Богохульные переводы Исхода, в которых Моисей представлен ненормальным человеком, имеют также и анекдотичный характер в лингвистическом отношении. Пытаясь превратить легенду о посещениях Моисеем горы Синай в монотеистическое повествование, переводчики вынуждены, когда речь идет о скрижалях богов, превращать всех АЛЕИМ в одного Бога. А когда говорится о запрещении изображений (20.23), божество-АЛЕИ в единственном числе считают теологически разумным превратить в "богов". Степень насилия над текстом читатель здесь должен оценить сам, подбирая соответствующие слова. ИЕУЕ одобрительно отнесся к Моисею, уничтожившему скрижали богов, и сразу же заявил (33.17): "Ты приобрел благоволение в очах моих". А затем он предложил Моисею (34.1) "вытесать себе две скрижали каменные, как прежние", и третий раз взойти к вершине Синая. Моисей так и сделал. И тогда вновь на вершину (34.5) "сошел ИЕУЕ в облаке и стал там близ него". Моисей пробыл на Синае в этот раз сорок дней и ночей, не ел и не пил, а непрерывно высекал на каменных плитах тот завет, который устно сообщил ему ИЕУЕ при первом посещении Синая - Десятисловие. Когда Моисей вернулся со скрижалями, созданными собственноручно под диктовку ИЕУЕ в стан, то сыны Богоборца обнаружили (34.29), "что стало лучиться лицо его", и поэтому "боялись подойти к нему". Подобный страх может внушить веру в излучающего свет. Но так как сынам Богоборца - богоборцам с другими богами - отныне предстояло верить в одного ИЕУЕ, то, очевидно, боясь искусить кого-либо из них, Моисей отныне закрывал сияние своей головы покрывалом и снимал его только при общении с ИЕУЕ (34.35). С того момента, как Моисей разбил "письмена богов", отвергнутые АЛЕИМ исчезают и до конца Исхода (это восемь глав из сорока!) больше не появляются. О Созидателе же ИЕУЕ в этих восьми главах упоминается 69 раз. ИЕУЕ сразу же после уничтожения скрижалей богов назван Моисеем (32.27): "Созидатель, божество израилитян (ИЕУЕ АЛЕЙ ИШРАЛ)". Ну, а ИЕУЕ сам о себе говорит Моисею (34.6): "Созидатель - Бог (ИЕУЕ АЛ)". Никакие больше АЛЕИМ после 32 главы в повествовании не появляются, потому что Моисей окончательно обрел веру в своего бога, и авторы Исхода не находят повода что-либо говорить о богах. Такова вот арифметика в книге Исход, отделяющая АЛЕИМ, которые сбивали с дороги, от АЛ ИЕУЕ, который указывал путь. Цельная и содержательная картина вырисовывается, если в первых книгах Библии отделить бога ИЕУЕ от АЛЕИМ. Как только начинают проявлять активность АЛЕИМ, действия их по отношению к людям оказываются либо ужасающими (чумной мор, человеческие жертвоприношения), либо нелепыми (смешение языков, изгнание сына из дома отца), либо боги просто куролесят - сбивают с пути в пустыне, где владычествует Азазель, заставляют бороться со своим представителем. Ну а "сыны богов" (БНИ ЕАЛЕИМ) развлекаются с "дочерьми человеческими" - Бытие (6.2). Люди сопротивляются им в меру своих сил. Авраам, селившийся у языческих рощ, одолеваемый и провоцируемый богами, в конце концов, оценив роль ИЕУЕ в судьбе своих сыновей, приходит к идее поклонения одному ИЕУЕ, порывая с АЛЕИМ. Яков в минуту отчаяния решается на рукопашную схватку с представителем АЛЕИМ. Дипломатичный же Моисей в сложной ситуации, когда рядом где-то прячется и подстерегает Азазель пустыни, приносит сбивавшим с пути АЛЕИМ жертвы, используя для этого своего тестя-жреца. Оценив роль ИЕУЕ, оберегавшего, кормившего и указывавшего путь в пустыне, поняв его величие на вершине извергающегося от сошествия на гору ИЕУЕ вулкана, он разбивает скрижали АЛЕИМ, после чего боги исчезают. А вот слабый пол, дочери человеческие, сопротивления не оказали. В результате на земле начали рождаться гиганты - Бытие (6.4) - существа такие же, как и в греческой мифологии. Авторы Бытия предусмотрели даже биологическую возможность для акта смешения богов и людей. Чтоб не слишком отходить от традиции, выражение КДМУ'ТНУ - Бытие (1.26) - в начале главы переведено: "как подобие наше". Такой перевод сделан во всех Библиях. Но этимологически ДМУ'ТНУ означает - кровник наш (от ДМ - кровь). Так что увлечения резвой поросли АЛЕИМ можно считать вполне естественными в биологическом отношении. Вполне понятной становится при буквальном переводе и увлеченность земных дев, отдававших предпочтение юным богам. Боги - это все же боги. Языческие и только языческие легенды излагаются в первых книгах Библии. Весьма поучительные по содержанию, если не путать ИЕУЕ с АЛЕИМ. Назидательные и принципиальные легенды, опирающиеся на основные нравственные принципы, которые вырабатывало и воспринимало древнее общество. И, в отличие от намеренно искаженных переводов, легенды не богохульственные, а совсем наоборот. Ясные настолько, что никакие теологи-толкователи для их понимания не нужны. Очень осторожно, от переписки к переписке изветшавших списков эти языческие легенды подделывались (как свидетельствует Коран, по крайней мере до седьмого века нашей эры), что, по-видимому, вызвало в среде иудаистских служителей культа скандал (может, и не один). В конце концов книжники синагоги канон зафиксировали и подсчитали количество букв и стихов в каждом из библейских сочинений. Среди канонов он, конечно, наиболее близок к древним текстам в силу того, что на него не легла пелена искажений при переводах. Его называют сейчас масоретским (традиционным), но о подлинной традиции можно говорить только после того, как масоретский текст законсервировали типографским способом. Сложная работа по превращению древних библейских текстов в монотеистические произведения так и осталась незавершенной. В дошедшей до нас арамейской Библии языческое содержание все еще слишком ярко и выпукло. Последнее послужило, как уже отмечалось, первопричиной введения в Талмуде правила для перевода - "тот, кто переводит стих, как он есть, - лжец". Синагога вынужденно регламентировала перевод и даже чтение отдельных мест. А вот церковь никогда не ограничивала публичное чтение Библии, так как изначально имела монотеистические тексты, восходящие к первому переводу Библии - греческой версии. В основу греческого перевода, а точнее - переделки, была положена идея: сонм ветхозаветных богов - это один Бог. И переводчики, стремясь преобразовать языческий текст в монотеистический, перевели слово АЛЕИМ, сообразуясь с обстоятельствами, и как "Бог", и как "боги". Монотеисты же, говорившие и писавшие по-арамейски, оказались в совсем сложной ситуации: кроме того, что слово АЛЕИМ стало восприниматься грамматически двузначно, в нем начали видеть и имя Бога. Последнее засвидетельствовано археологией. В кумранском так называемом большом списке Исайи слово ИЕУЕ заменено либо словом АДНИ, либо АЛЕИМ, либо вообще точками. И в каноническом Экклезиасте - очень позднем ветхозаветном источнике - слово АЛЕИМ также употребляется уже в качестве имени бога, откуда новотюбингенцы заимствовали и попытались обосновать идею - Элохим. А так как в греческой версии слово ИЕУЕ в некоторых, немногих местах оказалось транскрибированным, то в качестве наиболее сокровенного закрепилось имя - Иегова, Ягве (Яхве). Наконец, всюду, где ИЕУЕ характеризуется как распорядитель звезд - ЦБАУТ - греческие переводчики также сделали транскрипцию, почему и появилось у бога третье имя - Саваоф. Много получается имен (мы выделили три основных, но их выделяют больше, чем три). Среди них одно считалось тайным - Яхве, а АЛЕИМ - открытым именем. Однако тайность основного имени - ИЕУЕ - позднейшая идея монотеистов. Если имя изначально считалось тайным и его нельзя было произносить, то как и зачем его тысячекратно писали? Написать - по последствиям всегда хуже, чем произнести. И зачем, не устранив из рукописей тайное имя, вдруг одновременно начали употреблять, как в Экклезиасте, "открытое" имя? Автор Экклезиаста имеет отчетливо гностическое мировосприятие, да и само название главного героя книги ‘КЕЛ'Т, нигде больше в Библии в качестве нарицательного не встречающееся, является арамейской передачей греческого "экклесиастэс" (церковный проповедник). Таким образом, ветхозаветные книги создавались, по крайней мере, вплоть до тех времен, пока не появились христианские церкви. Часть из них синагога отвергла (например - Книгу премудрости Иисуса, сына Сирахова, арамейский текст которой существует), как явно христианские источники, а Церковный проповедник - крупную жемчужину Библии - включила в свой канон, затеяв перед этим вокруг проблемы - считать или не считать Экклезиаст священной книгой - настолько крупный спор, что о нем упоминает даже Талмуд - трактат Ядаим (3.5). Итак, что же получается, если изложенное сравнить с выработанной в науке исторической картиной? Был в глубокой древности народ, который ввел монотеистическую религию (наиболее смелые историки отсчитывают тут время, начиная с конца второго тысячелетия до нашей эры). Веками этот народ сочинял книги, пять из них со временем были отобраны, сочтены главными и названы - Тора (Закон). Толкователи Торы утверждали, что Бог один, и при этом непонятным образом на протяжении веков умудрялись скрывать и обходить то обстоятельство, что первые и основные ее книги - Бытие, Исход являются откровенно языческими сочинениями. Сначала такому странному единому Богу служили в храме, а затем толкователи еще до наступления эпохи эллинизма создали по всему миру множество организаций с почему-то греческим названием синагога, где продолжали служить все тому же единому Богу, который не только не был единым, но и сам это отрицал. Об этих организациях и об этой религии, являвшейся для языческих времен уникальным, а поэтому особо заметным явлением, никто - ни персы, ни греки, ни затем римляне, вплоть до рубежа новой эры, решительно никто не знал. Тору представители синагоги перевели на греческий и сделали монотеистической. Но синагога почему-то запрещала чтение собственного перевода во время службы, предписывая читать в оригинале и одновременно регламентируя устный перевод по правилу: "тот, кто переводит стих так, как он есть, - лжец, а тот, кто прибавляет, - богохульник". Греческий перевод, где Моисей усилиями переводчиков был сделан рогатым, веками упорно книжниками синагоги переписывался и держался в секрете, пока не появилась христианская церковь. Странная историческая картина получается, странная и одновременно совершенно невероятная. Логика и целесообразность наряду с исторической достоверностью для ветхозаветных книг как религиозных источников начинает прорисовываться только в христианские времена. Монотеистические греческие переводы церковь всегда разрешала публично читать без каких-либо ограничений. В переводе, в котором все АЛЕИМ были смешаны в одну кучу, библейские книги оказались обессмысленными, что усилило их действенность для внушения веры - верую, ибо абсурдно! Следовательно, исторический генезис монотеизма, по крайней мере, связан с зарождением и эволюцией христианского учения. Последнее обязывает критически относиться, в первую очередь, к ни на чем не основанным хронологическим построениям и схемам, которые навязаны науке в силу исторических причин (эта область знаний слишком долго являлась прерогативой теологов). И прежде всего следует попытаться восстановить, насколько это возможно, подлинные события, опираясь на текст Библии. Для того, чтобы подобный тезис можно было принять, скажет современный историк, нужно доказать документально, что переход к монотеизму у древних евреев в какое-то время действительно произошел. А также объяснить: почему такое важное событие не зафиксировано в библейских хрониках, где излагается история еврейского народа. Как быть с историей Иерусалимского храма, с историей самого Иерусалима? Сначала - о древних евреях. Этимология слова "еврей" в энциклопедиях и словарях, как правило, не рассматривается, а если справки даются, то они слишком отрывочны, чтоб их считать хоть сколько-нибудь убедительными. Обратимся к Библии как лексикографическому источнику. Арамейское слово ЭБРИ (от глагола ЭБР - проходить мимо, перекочевывать), крайне редко встречающееся в библейских книгах (с точностью до тождественных повторений 18 раз и 2 параллельных места), переведено всюду - "еврей", хотя и имеет в зависимости от контекста значения - "переселенец", "кочующий человек". Для сравнения отметим, что слово "израилитяне" в Библии встречается более 1000 раз, а еще чаще - "иудеи". Как действующие лица подавляющее число раз ЭБРИМ (множественное число от ЭБРИ) встречаются в Торе и в книгах Царств - 17 раз. Слово ЭБРИМ есть не во всех этих книгах, а узко локализовано только в отдельных: в Бытие - 5 раз, в Исходе - 7 раз, во Второзаконии - 1 раз и в Первой книге Царств (Первая Самуила) - 4 раза. Первый раз словом ЭБРИ называется Авраам после того, как он переселился в землю Ханаанскую - Бытие (14.13). Ничего удивительного тут нет, так как о переселенце и следует говорить, что он переселенец. В книге Бытие еще четыре раза названы словом ЭБРИМ сыновья Якова-Израиля во время пребывания их в Египте в качестве уточнения, что они также являются переселенцами. В Исходе наблюдается та же картина: пока 12 колен израильтян находятся в Египте, семь раз по отношению к ним как к переселенцам в разных ситуациях применяется определение ЭБРИМ. А как только фараон соглашается отпустить израилитян из Египта, ЭБРИМ как действующие лица до конца книги Исход больше ни разу не упоминаются. Ни разу, вполне естественно, слово ЭБРИ не встречается и дальше - в книгах Числа и Левит. И только один раз понятие ЭБРИ употребляется во Второзаконии (15.12) в смысле переселенец-изгой: "Если тебе продастся брат твой, ЭБРИ или ЭБРИЕ (т. е. как мужчина, так и женщинаю. – И.М.), то пусть служит он тебе шесть лет, а на седьмой год отпусти его от себя на свободу". В рассматриваемой ситуации говорится о том, что среди израилитян есть неимущие (15.11), так что с самопродажей в рабство ничего поделать нельзя, разве что ограничить его по времени. В качестве параллельного последний тезис есть в Исходе (21.2), а также повторен в пророчестве Иеремии (34.9), но с уточнением, что ЭБРИ и ЭБРИЕ должны являться непременно иудеями - на других ЭБРИМ право изменения статуса раба не распространяется. Такая же ситуация наблюдается и в книгах Царств (Первая книга, 4, 13, 14 и 29 главы). Здесь повествуется о войне на территории филистимлян. Например, Саул говорит (13.3): "Пусть слышат это ЭБРИМ". Затем автор книги разъясняет: "И все израилитяне услышали то". Определяют и филистимляне пришельцев как ЭБРИМ (14.11). Наконец, автор уточняет (14.21), что еще до похода Саула вместе с филистимлянами вполне мирно и даже дружественно жили ЭБРИМ - "и ЭБРИМ жили между филистимлянами (УЕЭБРИМ ХИУ ЛПЛИҐТИМ)". Контакты ЭБРИМ-переселенцев с коренным населением зачастую оказывались настолько тесными, что они иногда совместно готовы были осуществлять военные походы - (14.21) и (29.1-3). После того как автор приступает к описанию оседлой жизни израильтян, слова ЭБРИМ или ЭБРИ ни разу в последующих трех книгах не употребляются. Никаких упоминаний об ЭБРИМ нету в библейских исторических хрониках Паралипоменон, нет и в истории Судей, нет и в истории Иисуса Навина. Только один раз в Книге Ионы (1.9) главный герой, определяя свой статус переселенца, говорит о себе - ЭБРИ. Все, больше слова ЭБРИ в Библии нет. Даже в национально сосредоточенных историях Ездры и Неемии. Какова же тогда этническая принадлежность основных действующих лиц Библии? Ответ содержится в первой же ее книге - Бытие: ср. (24.48) и (25.20), (28.5), а также (29.1) и (31.20,24). Сыны востока (БНИ ‘КДМ) Авраам, Исаак и Израиль - арамейцы (АРМИ). Последнее обстоятельство особо оговаривается и подчеркивается авторами Бытия. Когда наступает пора Исааку жениться, то Авраам посылает слугу к своему родному брату, арамейцу Нахору, жившему в Харране, сосватать невесту арамейку для Исаака. О женитьбе своего сына на хеттянке или ханаанеянке Авраам не хотел и слышать - пусть это будет даже родственница, но непременно - арамейка. Так Исаак оказался женатым на своей троюродной племяннице Ревекке. Такая же история повторилась, когда настало время жениться и сыну Исаака Якову-Израилю. Он сам отправился снова-таки в Харран на поиски невесты из племени арамейцев. В результате Израиль оказался женатым сразу на двух сестрах Лие и Рахили, приходившихся ему дальними родственницами. Все праотцы - Авраам, Исаак, Израиль - и все праматери - Сара, Ревекка, Лия и Рахиль - библейских персонажей являются арамейцами. Этот факт авторам Торы казался настолько существенным, что во Второзаконии, в заключительной ее книге, настойчиво подчеркивается (26.5): "Ты же возгласи и скажи перед лицом ИЕУЕ, бога твоего: арамейцем скитающимся был отец мой, и спустился в Египет, и проживал там с немногими людьми, и стал там народом великим". Произошло, однако, так, что столь важное напоминание о национальности Израиля было сделано впустую. Люди, переводившие библейские книги с арамейского на греческий, не поняли и оставили всюду без перевода слово ЭБРИ, записав его греческую транслитерацию, - так арамейцы были превращены в евреев. Авторы Нового Завета сделали следующий шаг. Язык арамейцев-переселенцев они назвали "еврейским" - например, Лука (23.38), - хотя в Ветхом завете этот язык называется "иудейским" - Неемия (13.24) - и отмечается его диалектное родство с арамейским - Исайя (36.11). Но нигде (нигде!) ветхозаветные авторы не называют какой-либо язык еврейским (ЭБРИ'Т, в современном произношении - иврит). Основываясь на греческой транслитерации непонятого слова ЭБРИ, первыми сделали это евангелисты. Иудаисты средневековья с точкой зрения авторов Нового Завета не считались, и еще в десятом веке нашей эры видный иудаистский писатель, философ и теолог Саадия Гаон, осуществивший перевод Библии на арабский язык, подчеркивал, что "арамейский - это язык наших предков" (Литературная энциклопедия, Mосква, 1929, т.1, с. 220). А Талмуд без каких-либо оговорок называет его "ассирийским" (последнее, заметим, близко к истине: арамейский - язык, в основе которого лежит древний ассирийский, а современный ассирийский происходит от арамейского). При переводе Талмуда это обстоятельство переводчик не решился скрыть, переведено точно - "ассирийский язык". Но, вместе с тем, при переводе он изыскал способ, как придать Талмуду современную национальную окраску. Довольно часто там, где встречается слово ИШРАЛ, оно переведено - "еврей", что является бессмыслицей в силу двух причин. Первая причина формальная: такой перевод противоречит ранее сделанному переводу Библии - можно было бы воспользоваться словом "израильтянин", а на это не всюду можно пойти, так как Талмуд писался даже согласно традиционной хронологии, когда израильтян уже не было. Вторая причина более серьезная - подобный перевод находится во внутреннем противоречии с самим Талмудом, ибо его авторы считают, что все народы мира перемешаны со времен завоеваний Синаххериба и что национальностей вообще нет никаких. Община, члены которой называются в Талмуде ИШРАЛ, то есть "израилит" - вненациональная община. Всюду, где в Талмуде встречается определение ИШРАЛ, оно противопоставляется понятиям "язычник" или "прозелит", а не понятию "араб" или, скажем, "испанец", и священным израилиты считают для себя язык, которым написан Талмуд. Называют его не арамейским, как оно на самом деле и есть, а "ассирийским". Особенно же на этом настаивают, когда дело касается собственных культовых традиций: все священное и сокровенное только "по-ассирийски" - см. Мегилла (1.8). Итак, первоосновой для слова "еврей" послужило арамейское слово ЭБРИ, не имеющее этнического содержания. По-видимому, уже после создания Талмуда это слово, первоначально пущенное в оборот греками, под давлением ограничений средневековых гетто начало приобретать этническую окраску в качестве самоназвания. И уже в Новое время Авраама, Исаака и Израиля начали считать евреями, несмотря на их библейские паспорта стопроцентных арамейцев. В естественных науках очевидное часто воспринимается как невероятное - этому явлению посвящена замечательная телевизионная передача. В гуманитарных же, как легко видеть на последнем примере, случается, что невероятное превращается в очевидное. Не совсем очевидное, правда. И в заключение, чтоб оценить современную сложность вопроса, - немного археологии. В древних документах впервые слово ЭБРИ, которое в ассирийской клинописи звучит как "хапиру" или "хабири", было обнаружено в Амарнском архиве (четырнадцатый век до нашей эры). Находка немало озадачила историков - получалось, что имеются сведения и о до-библейской истории евреев. Однако после открытия в развалинах Мари двух клинописных библиотек выяснилось, что "хабири" обозначает не этническую принадлежность, а социальную. В табличках из Мари (семнадцатый век до нашей эры) идет речь об аморейских племенах пустыни, занимавшихся грабежом. Они считались чужеземцами и странниками, что обозначалось словом "хабири". Таким образом, для слова, значение которого можно выяснить и при внимательном чтении Библии, окончательный перевод - "переселенец", "странник" - был установлен на основании документов независимых от Библии, и более древних. С одной стороны, полученное уточнение историкам представляется настолько существенным, что соответствующие разъяснения о слове "хабири-ЭБРИ" внесены даже в студенческие учебники (Д. Г. Редер, E. А. Черкасова, История древнего мира, часть первая, Москва, Просвещение, 1979, сноска на странице 202). И, вместе с тем, слово ЭБРИ в так называемых научных изданиях отрывков из Библии по-прежнему переводится как "еврей" (современных примеров слишком много, чтобы их приводить). Как видим, вопрос этот не только давно запутанный, но и ныне запутываемый. А спорить тут, собственно, не о чем, ибо написано - арамейцы. Всякий эпос национален, поэтому Библия как исторический источник в данном случае абсолютно достоверна. Если бы Тору (Пятикнижие) написали англичане или, например, китайцы, французы, русские, то не стали бы они утверждать и настаивать - "ты же возгласи и скажи"! - что речь в эпосе идет об арамейцах. Арамеец Израиль всю жизнь провел в странствиях. В конце жизни он со своим многочисленным семейством переселился в Египет, где и почил. Потомки Богоборца, как говорится в Исходе, усвоили, по крайней мере, внешний характер ритуалов религии египтян - поклонение звероподобным богам, что в религии арамейцев, которую проповедовал Моисей, являлось большим грехом. В ней утверждалось, что боги создали человека, родственным себе по крови и внешне схожим с собой. Поэтому звероподобные боги отвергались. Приверженцы учения Моисея, вышедшие с ним из Египта, воспринимались и в древности (Посидоний, Страбон), и в средние века не как единый народ, а как религиозная партия. Вот как один из эпизодов Исхода (2.11-12) передан в Коране (28.14/15): "И вошел он в город в минуту небрежения обитателей и нашел там двух людей, которые бились: этот из его партии, а этот - из врагов. И взывал к нему о помощи, что из его партии, против того, что из врагов. И ударил его кулаком Муса и покончил с ним". В Исходе же говорится в приведенном эпизоде о защите ЭБРИ-переселенца. Коран написан арабским языком, родственным арамейскому, поэтому слово ЭБРИ, в отличие от греческих переводчиков Библии, создателем Корана понималось правильно. Для восприятия последователей религии Моисея как партии у Мухаммада были достаточные основания. Как и в исламе, в основе учения Моисея лежала идея теократического государства, и приверженцами его являлись люди самых разных национальностей, в том числе и арабы. Например, племена кайнука, надир и курайза, исповедовавшие иудаизм во времена Мухаммада (M. Б. Пиотровский, Коранические сказания, Наука, Mосква, 1991, страница 13). То, что приверженцы учения Моисея являлись теократической партией, подчеркивает и Страбон. Но на начальном этапе, безусловно, арамейцы составляли подавляющее большинство в этой религиозной партии: они создали свой национальный эпос - Тору. А теперь настало время подняться на верхнее небо. По нынешним космическим меркам это совсем недалеко. Согласно Гомеру (Илиада, 497-499), на верхнем небе обитал Зевс, а мифологический Олимп упирался в него своей вершиной. Как-то с этой высоты Зевс сбросил бога-кузнеца Гефеста, и тот падал на землю всего один день (Илиада, 592). Мы не напрасно ссылаемся на Гомера - кроме Зевса, никакого другого бога на верхнем небе не было. Он АЛ ЭЛИУН, и автор Бытия называет его одним из его имен - ИЕУЕ. Римляне называли его так же - Иовис. Если отбросить окончание "ис", латинизирующее слово, то фонетическое созвучие становиться явным. Но созвучие само по себе ничего еще не доказывает. Дело в том, что нарицательная лексика слова ИЕУЕ, учитывая многообразие значений его как глагола, дает серию впечатляющих эпитетов-имен: Созидающий, Вечный, Грядущий, Сущий, наконец - Бог-отец. Отглагольная форма ИЕУЕ в арамейском многогранна, и все ее грани высвечивают как раз те имена, которые носил Зевс, являвшийся в древности прежде всего богом-покровителем людей, каким он и представлен в Торе. Зевс имел и своего посланника (у греков - Гермес, у римлян - Меркурий), и он спас, как мы видели, от верной смерти Исаака. Зевс-Иовис-ИЕУЕ управлял небесными светилами, поэтому автор Бытия и настаивает на том, что он являлся 'КНЕ-измерителем. А автор Илиады прямо пишет, что Зевс посылал звезды в качестве знамений. Из таких же представлений исходят и библейские пророки, утверждая, что мощь ИЕУЕ основывается, в частности, на возможностях ИЕУЕ ЦБАУТ - Созидателя небесных сил. Богиню же звали, безусловно, Атропа. Мы вынуждены, извинившись перед осторожным читателем, отказаться от компромиссного соглашения относительно "земли Мориа", так как Авраам на самом деле отвел Исаака в землю мойры, где ей приносились жертвы. Таковы подлинные имена. И поэтому у монотеистов на каком-то этапе эволюции появились достаточно весомые причины, чтобы объявить имя Зевса-ИЕУЕ тайным - их религия строилась не на своем фундаменте. И ассиро-вавилонскому Мардуку, и египетскому Амон-Ра поклонялись как верховным божествам. Но только для Зевса, который отождествлялся с каждым из них, было впервые введено определение - бог богов, что в древности являлось революционной идеей, принципиально важным шагом к монотеизму. Эта идея фиксируется и в Библии: основной титул ИЕУЕ определен языческой формулой "бог богов" (АЛЕЙ ЕАЛЕИМ). Второзаконие (10.16-17): "Да пресечется же тупость (так и написано: ЭРЛТ - тупость, дурость!) сердец ваших и затылков ваших (УМЛ‘ТМ A‘T ЭРЛ‘Т ЛББКМ УЭРФКМ) - не затрудни его (ЛА ‘T‘КШУ)! Свидетельствую (ЭУД), что ИЕУЕ бог ваш (КИ ИЕУЕ АЛЕИКМ). Он бог богов (ЕУА АЛЕЙ ЕАЛЕИМ) и владыка владык (УАДНИ ЕАДНИМ), бог (ЕАЛ) великой (ЕГДУЛ) силы (ЕГБР) и грозы (УЕНУРА)..." Бог богов ИЕУЕ-Громовержец обитал на самом верхнем небе, или, как оно выделено и точно обозначено во Второзаконии (10.14), - небе небес (ШМИ ЕШМИМ). Когда "бог великой силы" спустился со ШМИ ЕШМИМ на вершину Синая, чтобы сообщить Моисею Десятисловие, началось, как мы это видели, вулканическое извержение. И он, безусловно, являлся "богом грозы": когда с небес (МН-ЕШМИМ) раздавался его голос, над землей (ЭЛ-ЕАРЦ) полыхали молнии - "огонь его великий (АШУ ЕГДУЛE)". При этом "слова его слышались из середины огня (УДБРИУ ШМЭ‘Т M‘ТУК ЕАШ)" - Второзаконие (4.36). Последнее утверждение из Второзакония ничем не отличается от древних представлений о природе молний - "огне его великом". "Голос ИЕУЕ высекает пламя огня" - утверждается в Псалмах (29/28.7). Такого же мнения о природе молний придерживается и Гомер: "Молнии грома метателя Зевса" - Илиада (XII .66). Недаром называли богом богов "славного бога громов ИЕУЕ (АЛ ЕКБУД ЕРЭИМ ИЕУЕ)" - Псалмы (29/28.3). Славный бог грозы и громов Зевс - и это в Библии? Что ж, оставим на время библейских авторов. Вот что о Зевсе сказано писателями поздней античности. Макробий, четвертый век нашей эры, "Сатурналии" (1.23): "...внемли нам Зевс-Дионис лучезарный, земли и пучины родитель, Солнце, вселенной отец, многоликое. Все, златовержец!" (Перевод А. Лосева). Макробий - языческий автор. Но в приведенном отрывке изложена полностью теософская концепция уже отредактированной при переводе на греческий и переделанной в монотеистическом направлении книги Бытие. Обратимся теперь к писателю, которого и теологи, и традиционная наука относят к монотеистам. Юстин, "Разговор с Трифоном Иудеем", (15): "Знай бог единый Зевс; бог единый - Аид, бог единый - Гелиос, бог Дионис - бог единый. Единый во всем бог" (перевод А. Лосева). Юстин - один из первых христианских апологетов, сочинения его относятся к третьему веку нашей эры. А вот более позднее мнение отца церкви - Августина (пятый век): "Юпитер всемогущий, прародитель царей, вещей и богов. Он же и мать богов, бог единый..." (цитируется по книге: А.Ф. Лосев. Античная мифология в ее историческом развитии. Mосква, 1957). Римский Юпитер тождественен греческому Зевсу. Римляне, как выше отмечено, называли его еще Иовис, то есть - ИЕУЕ, как в Библии. Так смотрели на Громовержца и в позднеантичные времена, и во времена Августина. Но и почти через столетие после Августина, в конце пятого века, тоже все понимали, что речь в Библии идет о Громовержце. Блоссий Драктоний, "Сотворение мира", (141-143): "Там, где в своде небес пылает эфирное пламя, трижды блаженна вода, заключенная в своде небесном, ибо вознес и воздвиг ее к высям господь Громовержец". Поэма Драктония - стихотворный пересказ начала книги Бытие. Действует в поэме уже один Творец, как и в греческой версии Библии, который "движет миры и над ними грохочет громами" (229). Созидает он, начиная от "да будет свет!" и до сотворения Евы из ребра Адама (396-397): "Очи ясны, прекрасны уста, и шея, и руки, свой недаром обретшие вид под перстом Громовержца" (Поздняя латинская поэзия, M., Художественная литература, 1982, с. 585). Итак: Зевс-Иовис-ИЕУЕ-Громовержец! Так что ничего удивительного в библейской мойре нет. Кстати - мойра упоминается в Библии еще один раз. Как утверждает автор второй книги Паралипоменон (3.1), на "горе мойры" царь Соломон построил главное святилище - храм ИЕУЕ. Учитывая, что ИЕУЕ-Иовис, согласно Торе, являясь покровителем людей, порицал и запрещал человеческие жертвоприношения, такой выбор места для его храма, сделанный автором Паралипоменон, нельзя не признать символичным и поучительным. Имя Громовержца, по-разному произносившееся в древней ойкумене, ни для кого не было секретом и широко известно начиная со времен эпохи эллинизма (третий век до нашей эры). Однако, автор Исхода говорит (6.3), что ни Авраам, ни Исаак, ни Яков имени ИЕУЕ не знали (ШМИ ИЕУЕ ЛА НУДЭ'ТИ ЛЕМ) - "имя ИЕУЕ не открыто им". И здесь же утверждается, что впервые имя - ИЕУЕ - открыто только Моисею. Мы уже видели, что это не так. Имя ИЕУЕ сообщает Аврааму, по крайней мере, жрец этого бога, да и сам Авраам прямо называет имя ИЕУЕ - Бытие (22.14). Факт сообщения имени Аврааму не случайный эпизод в Бытие, а имеет принципиальное значение для изложения всего дальнейшего. Предположить, что автор Исхода написал такое о Моисее, не читая книгу Бытие, невозможно, так как Исход опирается на Бытие и является его продолжением. Отсюда следует единственно возможный вывод: автор Исхода читал другую редакцию книги Бытие, а дошедший до нас текст - результат позднейшей радикальной переделки. Отличаются принципиально книги Бытие и Исход также нумизматически. Бытие - написана арамейцами, возможно, на Ближнем Востоке. Хорошо установлено, что прообразами ряда сюжетов первой книги Библии (сотворение мира, потоп и так далее.) служили древние мифы Шумера и Ассирии. Дошедшая же до нас ее редакция, в которой действует ИЕУЕ-Громовсржец, создана, как мы сейчас уточнили, позже, чем Исход. Книги Исход, Левит и Числа, в которых излагаются основы вероучения Моисея, а также правовые, гражданские и богослужебные нормы, составляют идейно, да и структурно, единое целое. Выделяются они среди библейских книг, в частности, описаниями извержения вулкана, иногда довольно живописными и впечатляющими. Последнее дает основание предполагать, что написаны три указанные книги на Апеннинском полуострове. Нигде больше, ни в Средиземноморье, ни на Ближнем Востоке, действующих вулканов нет. А авторы, похоже, являлись живыми свидетелями извержения вулкана. Морозов, заметим, показал, что и топографию в этих книгах можно, по крайней мере отчасти, увязать с Европой. Убедительным свидетельством италийского происхождения рассматриваемой трилогии является также осведомленность ее авторов в римском монетном деле, что не свойственно автору Бытия (даже в редакции, сделанной после Исхода). Характер этих знаний таков, что написание всех трех книг следует относить не ранее чем к I веку нашей эры (Приложение I). Вождя и законодателя Моисея, выведшего своих приверженцев в эпоху эллинизма из Египта, превратили в легенду на территории Италии в позднеантичные времена, что подтверждается археологически. Наиболее древний, точно датируемый памятник с именем Моисея, относится к рубежу II и III веков нашей эры. Это гемма, хранящаяся в собрании Эрмитажа, на которой с одной стороны камня вырезано изображение императора Коммода (180-192 гг. нашей эры), а на другой - магический иудейский квадрат, внутри которого по-арамейски написаны имена Моисея и Иосифа. Создатели подобных гемм преследовали не эстетические, а магические цели. Это талисманы и амулеты, предназначение которых - защищать и обеспечивать здоровье их хозяину. Ко II-III векам, да и к более позднему времени, относятся так называемые гностические геммы, хранящиеся во многих музеях мира. На них библейские имена - Адонай, Саваоф, Иао - транскрибированы по-латински: Адонай - АДНИ, Саваоф - ЦБА-УТ. Ну а Иао - это транскрипция одной из двух форм сокращенного написания имени ИЕУЕ, а именно его записи при помощи букв "йод" и "вав". У гностиков Иао - верховный архонт, дух космического целого, давший Моисею законы и сотворивший все видимое. Но над ИЕУЕ-Иао, считали гностики, возвышается бесконечно превосходящий его абсолютный единый Бог. Где-то начиная со второго века нашей эры гностики пытались сочетать политеизм арамейского текста Торы с монотеистической идеей, восходящей к Платону. Что из этого получилось, в дальнейшем мы еще увидим. Несколько позже, не ранее второй половины третьего века нашей эры, появится греческая монотеистическая переделка Торы, и гностические идеи существенно будут потеснены. Гностицизм распадется, по крайней мере, в силу того, что излишняя философичность ограничивает действенность всякой религии. Никаких других бесспорно датируемых более ранних археологических свидетельств, которые бы подтверждали существование библейских текстов, нет. Датировка текстов Кумрана у ученых вызвала большие разногласия. Ряд исследователей, приводя вескую и убедительную аргументацию, относит их к средневековью. А в целом, поразительная бесплодность археологии, касающейся библейской истории на древних "землях Ханаана", популярно и увлекательно описана Э. Цереном в книге "Библейские холмы" (Наука, Mосква, 1966, страницы. 253-326). Весьма показательно, что гностические талисманы довольно часто (треть случаев) изготовлялись из гематита - минерала, никогда не использовавшегося в греко-римском искусстве резьбы по камню, но, как правило, употреблявшегося ассирийцами и египтянами (О. Я. Неверов, Геммы античного мира, Наука, 1983). Это привнесенная на италийскую землю культура, как и новые, неизвестные ранее в Риме имена. Гностицизм - философия синкретическая, сочетающая в себе элементы учений Востока и Запада. Как религия - начальное иудеохристианство, первая в истории цельная система монотеистических взглядов. Два года (68-70 гг.) Веспасиан, а затем Тит потратили на овладение Иерусалимом. Город был разрушен, и многие из его жителей, в особенности жреческая элита, переселились в Рим. Но уже через год (конец 71 года) издается указ об изгнании астрологов и философов из Рима. Затем император Домициан дважды (89 и 95 гг.) издает указы об изгнании астрологов и философов вообще с территории Италии. Зарождение гностицизма во втором веке показывает, что все эти указы оказались неэффективными. Но иудейские философы и астрологи не только в Риме подвергались преследованиям. Иудеи, расселившиеся в Малой Азии и Александрии, также испытывали сильные притеснения, что привело в конце концов к восстанию. Начавшись на Востоке, восстание в 115 - 116 гг. быстро распространилось на Египет и Кипр. Подавление его стоило больших усилий. Спустя пятнадцать лет, после того как император Адриан заложит на развалинах Иерусалима военное поселение Элию Капитолийскую (сто тридцатый год), восстание иудеев возглавит человек с астральным прозвищем Бар Кохба (БР КУКБ - избранник звезды). Восстание Кохбы, превратившееся в настоящую войну, император Адриан смог подавить только через пять лет - после чего Иудею административно включили в римскую преторию Сирия Палестинская. Древняя история Иудеи завершилась. Но то, что нельзя добыть силой оружия, подвластно фантазии и вдохновению человека. На территории Италии изгнанники из Иудеи создали трилогию - Исход, Левит и Числа. Ее написание совпадает по времени как раз с завершающим этапом эллинизации римской мифологии. В конце первого века храмы Януса - бога, открывавшего список богов в римском пантеоне, закрыли и "богом богов" стал именно ИЕУЕ. Бог богов Иовис-ИЕУЕ по отношению к людям исполнял две очень важные функции в формировании общественных отношений - являлся законодателем и покровительствовал родовой общности людей. Он сообщил новые законы Моисею, а скрижали с "установлениями богов" Моисей разбил. И только он, как покровитель родовой общности, мог поддерживать в переселенцах-ЕБРИ щемящее желание и неотступную мечту о возвращении на родину, в землю обетованную. Моисеево законодательство, изложенное в трилогии, в своей основе восходило к историческому Моисею, но на него повлияло и римское право, что заметили еще в древности. До нас дошел памятник конца четвертого века "Собрание Моисеевых и римских законов" (Mosaicorum et Romanorum legum collatio), где сравниваются законодательные нормы Торы с императорскими рескриптами и положениями римских юристов, которые посвящены тем же вопросам, что и некоторые из Моисеевых законов. Таким образом, с какой стороны не посмотри - четкие географические и нумизматические знания, позднеантичные теософские представления о боге богов Иовисе, письменные свидетельства гностиков, археология от гемм и до фресок в римских катакомбах - все получается, как в поговорке: дороги ведут в Рим. И только в Рим. И все даты при этом сходятся. Даже извержение вулкана. 24 августа 79 года произошло крупнейшее извержение Везувия, потрясшее современников. Желая увидеть вблизи результаты сошествия Иовиса на вершину Везувия, Плиний Старший, выдающийся энциклопедист античности, подплыл на лодке близко к берегу и погиб от отравления вулканическим смогом. Создатель "Естественной истории" Плиний на основе более чем тысячи трудов древних и современных ему авторов, а также основываясь на собственных наблюдениях, описал античные знания от разнообразных космогонических построений и до обстоятельной этнографии различных народов, их обычаев и культуры. Он два года пробыл в Иудее, видел разрушение Иерусалима. Но ни о космогонии, ни о законодательстве Моисея он ничего не знал, об этом в полностью дошедших до нас 37 книгах "Естественной истории" нет ни строчки. Он и не мог этого знать, так как основные книги Библии при его жизни еще не были написаны. Первыми библейскую космогонию прокомментировали и включили в свое учение гностики во втором-третьем веках, а комментарий "Собрание Моисеевых и римских законов" появился и того позже. Конечно, Тора в Италии возникла не на пустом месте. Прежде всего, у ее авторов уже была, очевидно, книга Бытие, подвергшаяся разве что редакции. На "Книгу воюющего ИЕУЕ (СФР МЛХМ'Т ИЕУЕ)" есть прямая ссылка в Числах (21.14). Из Иерусалима жрецы привезли, по-видимому, и "Книгу справедливости" (СФР ЕИШР), которая упоминается и даже цитируется в Иисусе Навине (10.13) - книге, являющейся непосредственным продолжением Торы, - а также во второй книге Царств (1.18). Но ни этих книг, ни других первоисточников, которыми располагали библейские авторы (например, ссылки во второй книге Маккавеев (2.13) и (2.24)), сегодня нет. Время, а точнее - теологи, их не сберегли. В собрании библейских источников древнейшими считаются две Библии: арамейская версия, в которой даже после средневековых фальсификаций все еще явно просвечивает ее языческая основа, и греческая монотеистическая переделка первичных текстов, на основе которой строятся переводы Библии на современные языки. Мы выше предполагали, что масоретский арамейский текст является первичным по отношению ко всем переводам, в том числе и к греческому. Однако это не совсем так. Проблема соотношения арамейской и переводных версий сложна и сродни парадоксу: что появилось раньше - курица или яйцо? Для того, чтобы оценить сложность проблемы, приведем яркий пример, который библеистская текстология старается обходить молчанием. Второзаконие, греческий текст (32.43): "Веселитесь небеса вместе с ним и поклоняйтесь ему все ангелы бога". В современной арамейской версии такой фразы нет вообще. Но в Кумране нашли древний текст Второзакония, где эта фраза из текста не выброшена. Причем от имени Моисея предлагается не "всем ангелам" поклоняться богу богов ИЕУЕ, а должны ему поклоняться - KЛ АЛЕИМ - "все боги". Таким образом, фальсификация библейских текстов, написанных по-арамейски, и переделка их греческими монотеистами осуществлялись, по крайней мере, одновременно. Что здесь курица, а что яйцо, сказать трудно, если вопрос ставится о монотеистическом яйце. Характер и уровень содружества синагоги и церкви при создании обеих версий Библии мы сможем оценить в следующих главах. Глава 10. КТО, КАК, КОГДА И ПОЧЕМУ УСТРАНИЛ ПРОРОКОВ ИЗ ИУДЕИ "Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, спустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гиподромом, Хасмонеский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды... Пропал Ершалаим -великий город, как будто не существовал на свете". M. Булгаков. “Мастер и Маргарита” Рим? Какой еще Рим?! Ослепленную ярь непробиваемого и несгибаемого традиционализма особенно будоражат второстепенные факты, не вписывающиеся в усвоенные представления. Уж слишком долго, стотысячекратно утверждалось - монотеистическое учение впервые развито в Иерусалиме. Или в его окрестностях. Ну пусть не Рим, пусть будет Иерусалим. И еще, чтоб оказаться в русле традиции, допустим также, что принятая большинством историков датировка рукописей Кумрана верна - I век н. эры. Во что же, выходит, верили в Иудее I века? "Да пресечется же тупость сердец ваших и затылков ваших... Он бог богов, ...бог великой силы и грозы" - так написано во Второзаконии. И еще в кумранской рукописи этой книги предлагается не только людям, но и "всем богам" поклоняться ИЕУЕ-Громовержцу. Об одновременных жертвах козлов ИЕУЕ и Азазелю, как это предписывалось делать в книге Левит (16.8), речи уже нет и конечно же можно говорить о приближении вплотную к единобожию. Но это не монотеизм. Это - язычество. Подобные представления характерны для всего позднеантичного времени. Наибольшее развитие они получили в трудах языческого философа Ямвлиха из Антиохии (IV век н. эры), который построил целую иерархию божеств и духов во главе с богом богов. Итак, если оценивать то, что написано в источниках, таких как Тора, а не в ее переводах, приняв традиционную датировку по Кумрану, приходим к заключению: в I веке нашей эры теософские представления в Иудее ничем не отличались и не выделялись, они были такими же, как и у других народов языческой Римской империи. Рим, не Рим - не суть важно, ибо нас интересует прежде всего история, а не география монотеизма. В I в. н. эры, как это мы выяснили, в Иерусалиме единобожие не исповедовалось. Веспасиан и Тит во время иудейской войны Иерусалим разрушили, и исторического времени для развития монотеизма у жрецов этого города больше не было. "Сколько у тебя городов, столько и богов у тебя, Иудея" - справедливо утверждал Иеремия (2.28). Пророк-монотеист, как свидетельствуют астрономические данные в его тексте, писал в середине V в. н. эры. Скорее всего - в Палестине, а может - в Малой Азии, может - в Константинополе, а возможно - и в Риме. Но относил Иеремия свое сочинение к VII в. до н. эры, располагая при этом знаниями о Персидских завоеваниях (25.12), которые случились позже, о временах Маккавеев (33.26), которые относятся уже к периоду эллинизма, и, наконец, знал о "Новом Завете" БРИ‘Т ХДШЕ (32.40). Географически же Иеремия относил пророчество к Иудее и Иерусалиму. Подобным образом апокрифировали свои сочинения и другие пророки-монотеисты. Поэтому библейская история этого города являет собой загадку. Отметим, что именно с отрицания исторического Иерусалима ведут свое начало гиперкритицистские ошибки Морозова, который считал, что древний Иерусалим является лишь вымышленным библейским городом. Гиперкритика - тенденция в исторической науке к укорочению хронологии. Любой непредвзятый историк может легко его ошибочные взгляды отфильтровать. Но случилось так, что обскуранты от истории, ничего не желавшие ни разбирать, ни опровергать во взглядах Морозова, развязав кампанию, которую иначе как предание анафеме не назовешь, уже более полувека провозглашают: взгляды Морозова неприемлемы! Делается это настолько дружно, неотступно и упорно, что богатейшее историческое наследие выдающегося ученого, содержащее наряду с ошибками - не ошибаются только бездари, у великих и ошибки великие - еще и целый ряд плодотворных идей и ценных наблюдений, находится вне поля зрения исторической науки. Библия открывает путь для сомнений в существовании конкретного библейского Иерусалима. Как утверждается в книге Судьи (19.10) - первоначально город назывался Иевус, затем - Иерусалим. Но что за Иевус? Из Амарнского архива известно, что город Иерусалим существовал задолго до библейских судей. Пастушок Давид относит голову Голиафа в Иерусалим, а затем взрослый Давид почему-то вновь завоевывает город с таким же названием. Сколько раз его нужно завоевывать? Совсем не исключено, что город с названием Иерусалим существовал не один: еще до персидских завоеваний он разрушен, затем Неемией, как утверждает Библия, восстановлен, а затем вдруг на два столетия исчезает с библейской арены. Со времен Маккавеев Иерусалим вновь появляется, но те, кто должны были бы зафиксировать историю города, не только молчат, а вообще отрицают библейскую хронику, во многом уже могущую претендовать на историческую достоверность (Книги Маккавеев синагога отвергла). И вообще, сложная ситуация у городов с осмысленными названиями. К примеру, сколько было Новгородов? В России в XIX веке - три, до недавнего времени - два, сейчас их снова три. Но Неаполь - это тоже Новгород, и Карфаген - Новгород. Был даж - "Новый новый город" - это Новый Карфаген, ставка Ганнибала на Пиренейском полуострове (современная Картахена). Попадись хроники Новгородов, написанные на одном языке, в руки заинтересованных теологов, отдаленных столетиями от этих хроник, какая увлекательная история могла бы получиться при их совмещении. Проблема - как переводится слово "Иерусалим" и что это за город - занимала уже средневековых теологов и оставалась проблемой до нового времени (ИРУШЛМ - сконструировано из ИРАУ ШЛМ - увидят мир). Авторы "Свиды" (X в.) вслед за Георгием Амартолом (IX в.) считали, что название Иерусалим лексически совпадает с греческим Иринополем (по-русски - мирный город; заметим, что украинский Миргород - получается тоже Иерусалим) и что так переименовали библейский Салим времен Авраама - Бытие (14.18). Но тогда - откуда взялся Иевус, который во времена судей тоже переименовали в Иерусалим? Трудно предположить, что Амартол плохо знал свой предмет. Скорее следует считать, что в его времена ветхозаветные тексты отличались от известных нам. Однако, если ветхозаветный текст с IX века не менялся, то ошибка такого теолога, как Амартол, а вслед за ним и авторов "Свиды", - более чем красноречивое свидетельство несовершенства Библии как источника по древней истории. Противоречивость и несогласованность источника при изложении фактов обязательно связана с историческими условиями его создания, поэтому анализ таких несовершенств дает возможность оценивать не только излагаемые факты, но и время написания самого источника. Несогласованность библейских текстов в вопросе о возникновении Иерусалима крайне удивительна и заслуживает пристального внимания. В Торе Иерусалим нигде не упоминается. История же его как столицы Иудеи дается в книгах Царств и Паралипоменон. Собственно, обе библейские хроники следует рассматривать прежде всего как жизнеописания пророков, ибо их деятельности уделяется основное внимание. А цари, что жили во времена тех или иных, в том числе и безымянных, пророков, служат, так сказать, прикладным фоном: деятельность царей полностью зависит от предсказаний, обусловливающих ход истории. И есть только одно исключение из указанной особенности изложения. В начальный период Иудеи и Израиля пророки активно действуют в обоих государствах. Однако во времена правления иудейских царей Охозии, Иоаса, Амасии и царицы Гофолии (IX-VIII века до н. эры) в Иерусалиме вдруг не оказывается ни одного пророка. Беспророчный, так сказать, наступает период. В соседнем же Израиле в это время живет один из самых видных библейских пророков - Елисей, чудотворная мощь которого превосходила возможности евангельского Иисуса. Исцеления, воскрешение из мертвых, насыщение несколькими лепешками множества едоков -все это, подобно Иисусу, Елисей освоил и делал. Но пророк умел еще заставить расступиться воды Иордана, так что ходить по воде, как ходил Иисус, у него не было необходимости. Он умел даже заставить всплыть утонувший топор – 4-я Царств. (6.6). А после смерти Елисея, если оставшиеся от него кости касались покойника, то покойник воскресал – 4-я Царств. (13.21). Мощный, словом, был пророк, высочайшего евангельского уровня. И вместе с тем - странный. В сложный, "беспророчный" период истории Иудеи Елисей ведет себя так, будто Иерусалим, где находился единственный на всю Иудею и Израиль храм ИЕУЕ, вообще не существует. Прожив более ста лет, все время он проводит либо в Израиле, либо в соседней Сирии. Даже пророчествует в Дамаске. Занимается Елисей и исцелениями сирийцев. В сложных ситуациях, правда, принимает сирийских пациентов в Израиле. Для излечения, например, военачальника сирийцев от проказы Елисей купал его в Иордане – 4-я Царств. (5.14). Евангельский Иоанн Креститель (кстати, он вовсе не "Креститель", а "Купало", или "Купальщик" - так написано в греческом оригинале Евангелий) тоже купал в Иордане. Однако проказу, подобно Елисею, ни у кого не излечил. Описанные эпизоды, да и ряд других ветхозаветных мотивов, библеистами и историками рассматриваются только как прообразы евангелических сюжетов. Приведенный пример мог бы возбудить сомнения в справедливости подобного тезиса, так как религиозный прообраз почему-то оказывается более впечатляющим, чем образ. Но литературные соображения для истории как науки малосущественны. Поэтому рассмотрим библейский исторический факт, упорно обходимый молчанием, который дает возможность заключить, что новозаветный Иисус послужил прообразом для ветхозаветного Елисея, а не наоборот. Среди новозаветных авторов евангелист Матфей наиболее сведущ в ветхозаветных источниках. В своем Евангелии он настойчиво изыскивает возможности для ссылок на предшественников, и сделал он их больше, чем все остальные евангелисты разом. О Елисее Матфей ничего не говорит, что, конечно же, очень странно. Но парадокс - Матфей, скрупулезно изучавший ветхо-заветные книги, вообще ничего не знает об истории Иудеи, когда в Израиле исцелял от проказы и воскрешал мертвых пророк Елисей. Ничего! Хроники представляли для Матфея особый интерес, так как он протягивает родословную Иисуса через династию иудейских царей. Вот список царей у Матфея (1.6-11): Давид, Соломон, Poвоам, Авия, Аса, Иосафат, Иорам, Озия, Иофам, Ахаз, Езекия, Манассия, Амон, Иосия, Иоаким, Иехония. При сравнении матфеевского списка с последовательностью правлений, фиксируемых как в книгах Царств, так и в Паралипоменон, обнаруживается хронологический провал, совпадающий как раз с "беспророчным" периодом истории Иерусалима. В родословную Иисуса Матфей не включил трех царей: Охозию, его сына Иоаса и его внука Амасию. Озия (другое имя - Азария) вовсе не сын Иорама, как это утверждает Матфей (1.8), а сын Амасии - и приходится Иораму праправнуком. Пропуск целых трех царей из родословной Иисуса последующими переписчиками Евангелия в данном случае исключен, так как Матфей, склонный к кабалистике, всех царей в своем списке пересчитал (1.17): "от Давида до переселения в Вавилон четырнадцать поколений". Ошибка или невнимательность самого Матфея тоже исключается, так как родословная Иисуса для христиан являлась вопросом особой важности. Ошибись Матфей, его немедленно бы современники поправили. Остается одно - история Иудеи и ее столицы Иерусалима во времена Матфея выглядела не так, как сегодня в исторических учебниках и в современной Библии. Следовательно, книги, называемые ветхозаветными, создавались в одну этюху с Евангелиями, но, бывало, переделывались и существенно дополнялись и попозже. Об израильском пророке Елисее, творившем евангельские чудеса, и об иудейских царях, правивших в елисеевское время, Матфей ничего не читал, так как в его время об этом ничего еще не было написано - вот и не сослался на Елисея, и не знал, что в Иерусалиме со временем появятся еще три предка Иисуса. Библейская история царского Иерусалима представляется вымыслом уже в силу того, что в этой истории цари непрерывно наследуют от отца к сыну на протяжении четырехсот лет. Такого не бывает. К примеру, в соседнем Израиле все течет нормально - заговоры, перевороты, убийства царей, смена девяти династий за какие-то двести лет. Бессмыслицей является и приписывание древним иудейским авторам рассказов о воскрешении - в учении Моисея воскрешение из мертвых не признавалось. Процитируем древнюю иудаистскую точку зрения по этому вопросу: "Или вы говорите: мы на том основании считаем его сыном Бога, что он исцелял хромых и слепых и воскрешал мертвых... Но, о свет и истина, Иисус сам собственными устами, согласно вашему писанию, ясно заявляет, что появятся и другие, пользующиеся подобными силами злодеи и шарлатаны, и он называет того, кто хитро подстроит это, неким сатаной. Таким образом, он и сам не отрицает, что такие чудеса не представляют ничего божественного, а являются делом людей дурных. Под давлением истины он одновременно раскрыл проделки других и самого себя разоблачил". Такие жесткие высказывания, отрицающие веру в воскрешение, критик христианства Цельс вложил в первой части "Правдивого слова" в уста иудея, опровергавшего учение христиан, когда последние уже имели Евангелие как письменный источник. Иудей, изображенный Цельсом, разносторонне просвещен и знаком не только с ветхозаветными и христианскими книгами, но и с языческой мифологией. Проделки, обман, шарлатанство - "дело людей дурных"! Ни о каком Елисее и чудесах воскрешения цельсовский иудей не знал и вообразить подобное не мог. Израильский евангельского характера чудотворец и пророк Елисей появился в хрониках царей иудейских и израильских после написания, по крайней мере, Евангелия Матфея. И сделали вставку, безусловно, христиане, обратив особое внимание при осуществлении библейской хирургии на историю Иудеи с позиций собственных теологических нужд. Хотя во времена Елисея на территории Иудеи не оказывается ни одного пророка, зато появляется фигура, способная затмить многих пророков. Это - первосвященник Иодай. В отличие от пророков, Иодай ничего не предсказывал, а практически управлял историей, так что пророки в Иерусалиме оказались бы лишними. Подобной ему фигуры в Библии нет. История деяний Иодая дана в 11 и 12 главах 4-й книги Царств, а также в 23 и 24 главах 2-й книги Паралипоменон. После смерти Охозии, первого из отсутствующих в списке Матфея иудейских царей, его мать Гофолия приказывает перерезать всех своих внуков и узурпирует в Иерусалиме власть. Но одного из сыновей Охозии, годовалого Иоаса, удалось спрятать в храме ИЕУЕ. Здесь юный наследник воспитывается, и по достижении Иоасом семи лет Иодай решает, что пришла пора воцарить подросшего наследника престола. Первосвященник, войдя в сговор с сотниками, рассылает их по Иудее, чтоб собрать левитов-жрецов. Затем он в храме провозглашает, что "сын царя должен быть царем", назначает левитов в качестве ближайшей охраны Иоаса, раздает заговорщикам оружие. После столь основательной подготовки Иодай помазал в храме на царство Иоаса. Царицу же Гофолию первосвященник, обретший авторитет и власть, приказал убить. "И провозглашен (УИКР‘Т) Иодаем союз (БРИ‘Т) между собою и всем народом и царем, чтоб быть народом достойным ИЕУЕ" - Паралипоменон. (23.16). Иерусалимский храм Ваала немедленно разрушили, жреца храма умертвили. А в храме ИЕУЕ началось служение "с радостью и пением по уставу Давида" (23.18). Заметим - не по уставу Моисея, а - Давида! Юный царь союз с Иодаем не нарушил, "и делал Иоас угодное в очах ИЕУЕ" - Паралипоменон (24.2). А в книгах Царств здесь сделан дополнительный идеологический акцент – 4-я Царств (12.21): "делал угодное в очах ИЕУЕ во все дни свои, доколе наставлял его священник Иодай". Иодай со временем благословил брак Иоаса, и он, царствуя сорок лет, нажил многих сыновей и дочерей. Союз между царем и наставником распространялся даже на финансовые отношения. Подать и жертвы храму контролировались специально выделенной администрацией, учет вели поверенный Иодая и писец Иоаса. Добытые средства шли на поддержание храма, а остаток отдавался царю и первосвященнику - государство и служители культа должны делиться доходами. Когда стотридцатилетний Иодай умер, то, учитывая заслуги этого выдающегося первосвященника перед государством, "похоронили его в городе Давидовом с царями". Обратимся теперь к истории Византии, что даст возможность уточнить время написания столь поучительной библейско-ветхозаветной истории. Политический и экономический союз церкви и государства - христианская империя (Imperium Christianum) - идея, которую впервые пытался осуществить в середине VI века император Юстиниан. Но христианская церковь в его время все еще не пользовалась достаточным для такого акта влиянием. Исторически возможность осуществления союза появилась только в начале VII века. Сочетание римской государственности и эллинистических политических традиций, свойственное ранней Византии, привело к строю, при котором, с одной стороны, действовал институт автаркии, обожествления личности императора, вырабатывались философские концепции неограниченной власти монарха. И одновременно - развивались и укреплялись демократические традиции эллинов. В общественно-политической жизни Константинополя IV-VI веков значительным, все возрастающим влиянием пользовались городские партии (димы), принадлежность к которым соответствовала социальному расслоению общества. Димы обладали правом предъявлять требования к администрации и даже императору, димы отвечали за оборону столицы, из их состава формировалась городская милиция. Власть, сочетающая автаркию и демократию, неустойчива. В Византийском государстве к множеству мятежей и внутренних смут, порождаемых такой властью, добавились в конце VI века еще и бунты в армии. Один из военных бунтов возглавил простой центурион (сотник) Фока, который с когортой, базирующейся на Дунае, беспрепятственно прошел до Константинополя и в 602 году, поддержанный димами, взял столицу. Фока, человек неимоверной жестокости, приказал публично казнить захваченного императора Маврикия с сыновьями и развязал в столице террор, ибо иного способа удерживать нелегитимную власть не существует. Преследованиям подверглась и верхушка христианского клира, не поддержавшая узурпатора во время мятежа. Противостояние константинопольских иерархов беспокоило Фоку настолько, что он в конце концов, правя в Константинополе, провозгласил Римского первосвященника главой христианской церкви. Это была серьезная ошибка Фоки. В восстании 610 года, которое свергнуло узурпатора, существенную роль сыграл константинопольский клир. Исторический момент для введения христианской империи наступил. Новый монарх - Ираклий - по настоянию церкви согласился изменить титулатуру. Церковь помазала и короновала его с новыми титулами: базилевс (царь) и автократор (самодержец). Прежний титул "доминус", то есть "господь", как и обязательные формы гражданской и военной инвеституры, отменялись. С тех пор, вслед за Византией, в средневековой Европе единственное и решающее значение для приобщения к власти "монархов божьей милостью" играет ритуально-церковное коронование и помазание - как в истории легитимизации Иодаем власти Иоаса. Монарх рассматривается только как исполнитель божественной воли и предначертаний. Порукой последнего, а также главным и единственным скрепляющим инструментом является церковь: "И провозглашен Иодаем союз между собою и всем народом, и царем". Язычество запрещается под страхом смертной казни, а разрешено одно лишь служение "с радостью и пением по уставу Давида" (23.18). Одновременно закрепляется четкий механизм престолонаследия: "сын царя должен быть царем" - как установил библейский Иодай и как утвердила средневековая церковь Византии. С наступлением времен христианской империи богослужебный новозаветный язык становится государственным. В VII веке латинский язык государственного протокола в Византии заменили греческим. Существенные изменения произошли и в образовании. Дошедшие до нас фрагменты папирусных тетрадей из Египта свидетельствуют, что в византийской школе до VII века изучалась греческая мифология. И только после осуществления союза церкви и государства ученические тетради заполнились псалмами Давида - проблему начального обучения, как и в истории с юным Иоасом, взяла на себя церковь. Помазал на царство Ираклия константинопольский патриарх Сергий I, для которого со временем византийская церковь ввела звание - "вселенский патриарх". В новом типе государства этому церковному сану отводилась особая объединительная роль между духовной и светской властью. Поэтому понятны претензии авторов истории об Иодае, которые утверждали, что первосвященник должен иметь царские почести и после смерти: "похоронили его в городе Давидовом с царями". Мифы историчны настолько, насколько они поучительны и понятны современникам, для которых фактически и создаются. С огосударствлением церкви, против чего двести лет назад так страстно выступал великий пророк Иоанн Златоуст, в Византии наступили времена иодаев, и теологи, сочиняя вставку, пророков из библейской Иудеи, на которую проектировались средневековые отношения христианской империи, устранили. Для клира, власть которого охватывает не только духовную и идеологическую, но отчасти и светскую сферу отношений, пророки просто опасны. Задача спаренной с государством церкви - формирование и управление в обществе коллективным бессознательным в соответствии с собственными интересами. Стимул же деятельности подлинных пророков - таких, как например, Иоанн Златоуст, Исайя, Иеремия, Захария, Мухаммад, - выявление коллективного бессознательного и его письменная фиксация, искренняя убежденность в знании путей духовного и нравственного совершенствования общества через реформирование религии. Поэтому последний из великих пророков - Мухаммад, пытавшийся реформировать христианство (а именно так прежде всего следует оценивать устремления создателя ислама) и объединить его с иудаизмом, в VII веке проповедовал не в Византии, что было уже невозможно, а в Аравии. Церковь, приобщенная к власти, нуждается не в проповеди реформ, а в твердых основаниях учения, которое является традиционным уже настолько, что его распространяют и на светское образование. "Решился и я, исследовав сначала все тщательно, написать для тебя, многочтимый боголюб, чтобы познал ты в учении, которому был наставлен, основания твердые" - Лука (1. 3-4). Решился на написание Евангелия основательный Лука в эпоху христианской империи, то есть - не ранее VII века. Последнее легко устанавливается по сделанному им радикальному исправлению основной христианской молитвы "Отче наш". Заключительный принципиальный тезис - "истина, что Твое есть царство, и сила, и слава в веках", - который во многих дошедших до нас списках Евангелий есть у Матфея (6.13) и воспроизводится в переводных Библиях, у Луки опущен. Более того, Лука - единственный из евангелистов, кто отрицает возможность наступления на Земле царства Божия (17.20-21). Земное царствование во времена Луки византийская церковь закрепила за самодержцами земными. Поэтому какую-либо проповедь, имевшую место в раннем христианстве, предстоящего земного царствования Иисуса из идеологии церковь вынужденно исключила. Последнее Лука твердо и ясно растолковывает: "Не придет царство Божие наявно. И не скажут: вот, оно здесь, или: вот, оно там". Существенно отличаются и некоторые нравственные положения у Луки от архаичных представлений о морали в Евангелиях Марка и Матфея. У нас еще будет повод коснуться этого принципиального вопроса в заключительной главе. А сейчас остановимся только на проблемах хронологии. Лука писал после того как вставка в 4-й книге Царств уже появилась - он упоминает об излечении проказы Елисеем (4.27). Но исправить генеалогию Иисуса, сообразуясь с новым царским списком, Лука не мог. Евангелие Матфея, созданное, как свидетельствуют нумизматические анахронизмы, в середине V века, во времена Луки, по крайней мере, оказалось размноженным в таком количестве экземпляров и стало настолько известным, что противоречие ему в столь важном вопросе вызвало бы скандал. Однако Лука все же нашел выход. Он выбросил из генеалогии вообще всю неправдоподобную царскую династию, оставив лишь ее родоначальника - Давида. И привел новую родословную, подчеркнув, что это только предположение: "как предполагают" ως ενομιζετο (3.23). Да к тому же еще, чтобы не очень вчитывались, привел список в обратном порядке. Насколько же и в каких пределах достоверна библейская хронология, подвергавшаяся переделкам? Начнем со сведений о последних годах Иудейского царства, легко проверяемых по независимым источникам. Согласно 4-й книге Царств, Иоаким, один из последних царей Иудеи, являлся данником египетского фараона Нехо (610-595 гг. до н. эры). Меж тем, "во дни его выступил Навуходоносор, царь Вавилонский, и сделался Иоаким подвластным ему на три года, но потом отложился от него" (24.1). Затем "почил Иоаким с отцами своими, а воцарился Иехония, сын его, вместо него", и только "три месяца царствовал в Иерусалиме". Столь коротким оказалось царствование Иехонии, так как (24.10) "подступили рабы Навуходоносора, царя Вавилонского, к Иерусалиму, и подвергся город осаде". Затем к стенам Иерусалима прибыл сам Навуходоносор, и Иехония решил сдаться. "Вышел Иехония, царь Иудейский, к царю Вавилонскому, он, и мать его, и слуги его, и князья его, и евнухи его, - и взял его царь Вавилонский в восьмой год своего царствования. И вывез он оттуда все сокровища дома Господня и сокровища царского дома, ...и выселил весь Иерусалим, ...и всех плотников и кузнецов. Никого не осталось кроме бедного народа земли" (24.12-14). А вот что о пленении Иехонии сообщается в клинописных табличках "Вавилонской хроники": "В 4-м году царь Аккада созвал свое войско и направился в страну Хатти. Он победоносно прошел по стране Хатти. В месяце кислиму он возглавил командование армией и выступил против Египта. Царь Египта... созвал свою армию. В битве они поражали друг друга и нанесли друг другу тяжелые потери. Царь Аккада и его войско повернули назад и вернулись в Вавилон. В 5-м году царь Аккада [был] в своей стране и собрал в великом множестве свои колесницы и лошадей. В 6-м году в месяце кислиму царь Аккада созвал свое войско и направился в страну Хатти. Из страны Хатти он послал своих воинов, и, пройдя по пустыне, они награбили у арабов много их имущества, скота их и богов их... В 7-м году в месяце кислиму царь Аккада созвал свое войско, направился в страну Хатти и осадил столицу Иудеи и на второй день месяца аддару захватил город и взял в плен царя. Он назначил туда царя, который был ему по сердцу, получил тяжелую подать и послал ее в Вавилон..." Процитированная хроника относится ко временам царствования Навуходоносора, и даты для этого исторического периода вычислены, в прямом смысле, с астрономической точностью. Седьмой год Навуходоносора - это 598 г. до н. эры. В 601 г. до н. эры Навуходоносор победоносно прошел по "стране Хатти", то есть по Сирии и Палестине. Остановил его фараон Нехо. После нанесения друг другу больших потерь каждый из них вернулся в свою страну, и в ситуации, когда неизвестно было, кому же следует платить дань, царь Иудеи Иоаким, как сообщает Библия, никому ее не платил. Как видим, содержание Вавилонской и библейской хроник здесь полностью согласуется. Расхождение в единственном - пленение Иехонии, который наследовал Иоакиму, произошло, согласно 4-й книге Царств, в 8-м году Навуходоносора, согласно "Вавилонской хронике" - в 7-м году. Такое расхождение, по-видимому, вызвано тем, что библейские хронисты, которые, вне сомнений, пользовались какими-то достоверными историческими источниками, не знали, как в древности исчислялись годы правления, и год воцарения считали первым годом царствования, что не так. После воцарения годы царствования считали, начиная с наступления очередного нового года. Теперь мы имеем возможность, так сказать, арифметически оценить точность исчисления годов в царских хрониках. При Ровоаме, первом царе Иудеи, в Египте, согласно 3-й книге Царств - (11.40) и (14.25), уже правил фараон Шешонк (ШУШК, в синодальном переводе - Сусаким). Фараоны с именем Шешонк есть только в двадцать второй и двадцать третьей египетских династиях, которые правили с 950 по 730 гг. до н. эры. Следовательно, правление Ровоама не могло начаться ранее 950 г. до н. эры. Проверим это теперь, пользуясь библейской хронологией. В книгах Царств и Паралипоменон указаны длительности правлений всех иудейских царей. Если просуммировать указанные годы тем способом, как их считали составители хроник, то получается, что от воцарения Ровоама до пленения Навуходоносором Иехонии прошло 364 года. Пленен он был, как мы точно и независимо от Библии выше установили, в 598 г. до н. эры. Ровоам, выходит тогда, воцарился в 962 г. до н. эры. А этого не может быть, ибо времена XXIII династии еще не наступили. Если же посчитать промежуток времени от Ровоама до Иехонии так, как это делали вавилонские хронисты, то расхождение получится еще большим. А вот если отбросить промежуток в 74 года, приходящийся на вставку, сделанную после Матфея, то при любом способе подсчета мы попадаем во времена Шешонков. Однако хронологическая проблема здесь несколько сложнее. Eё разрешить, убрав только иудейских царей, добавленных в 4-й книге Царств к списку, нельзя, потому что хронология в Библии еще и намеренно искажалась путем смещений. Остановимся на одном из узловых моментов такой намеренности. "В четырнадцатый год царя Езекии пришел Синаххериб, царь ассирийский, против всех укрепленных городов Иудеи и взял их" – 4-я книга Царств (18.13). Установим теперь, пользуясь дошедшими до нас точно датируемыми "Анналами Синаххериба" (воистину - "рукописи не горят!", особенно клинопись на глине), точную дату начала царствования Езекии. В "Анналах" от имени Синаххериба сообщается: "А Хизкию - иудея, который не склонился под мое ярмо, - 45 городов его больших, крепости и малые поселения... я осадил, взял 200 150 человек... вывел и причислил к полону. Самого же его, как птицу в клетке, в Иерусалиме, его царском городе, я запер". Согласно "Анналам", Хизкию (в Библии ХЗКИЕУ, в переводах - Езекия) Синаххериб "как птицу в клетке запер" при своем третьем походе, то есть - в 700 г. до н. эры. Согласно же Библии, которая совпадает с "Анналами" в целом ряде деталей описания похода Синаххериба, осада произошла "в четырнадцатый год царя Езекии". Итак - Езекия занял престол в Иудее в 713 г. до н. эры. Вместе с тем, как утверждается в библейской сравнительной хронологии 4-й книги Царств (18.1): "В третий год Осии, сына Илы, царя Израиля, воцарился Езекия, сын Ахаза, царя Иудеи", что невозможно, ибо Осия правил до 721 г. до н. эры. Последнее известно тоже абсолютно точно из надписи, открытой археологами в раскопанном дворце Саргона II, который в 721 г. до н. эры взял приступом Самарию, столицу Израиля, и древнее царство перестало существовать. Осуществленный составителями книг Царств (книги Царств созданы раньше хроники Паралипоменон, в которой они уточняются и дополняются) синхронизм Осия - Езекия не менее поучителен, чем противопоставление деятельного, но в конечном итоге бессильного пророка Елисея с неторопливым и могучим первосвященником Иодаем из вставки. История вообще должна чему-то учить, а религиозная история обязана назидать. Осия изображен в Библии как наиболее нечестивый царь Израиля, при котором языческие культы достигли апогея – 4-я Книга Царств (17.14-17). Езекия же - самый благочестивый, самый правоверный царь Иудеи (18.5): "На ИЕУЕ, божество Израиля, уповал он. И не было подобных ему среди царей Иудеи ни до, ни после него". Так что обоих царей, безусловно, хронологически следовало совместить (18.10): "В шестой год Езекии, то есть в девятый год Осии, взята Самария". Израильское царство при неправедном царе пало. А Иерусалим - при самом праведном за всю историю Иудеи царе устоял. Со времен Вольтера нестыковки и несуразности хронологии Иудеи и Израиля неоднократно подвергались насмешкам. И напрасно. Учитывая время, место и цели ее составления, можно сказать, что сделана эта хронология византийскими теологами толково. Представим себе, что "Философские повести" Вольтера вдруг кто-то стал бы рассматривать как исторические сочинения, и тогда довольно-таки поучительно и весело написанные повести показались бы смешными. Библия - не историческое по своим целям, а эпическое произведение, в котором дидактика подчинена назидательности. Но сквозь мифологизированную форму подачи событий в Библии высвечивают подлинные исторические блики. Поэтому историографические задачи библеистики двойственны: с одной стороны, за тускнеющими по мере углубления в нижние слои времени историческими отсветами необходимо увидеть подлинные события, с другой, - что наиболее трудно - определить причины мифологизациии реальности. Последнее всегда связано со временем создания мифа. Книги Царств являются компиляцией трех разных источников, на которые сделаны прямые ссылки. Это "Книга деяний Соломона" – 3-я Царств (11.41), и еще "Книга хроник царей Израиля" и "Книга хроник царей Иудеи". На две последние книги ссылки делаются многократно. Авторы Царств не скрывают, что являются компиляторами, и отсылают читателя ко всем трем книгам как источникам, из которых можно почерпнуть новые детали и уточнения описываемого. Компиляторам нужно было сшить обе царские хроники с фольклорным сочинением - "Книгой деяний Соломона". И объяснить - почему соломоново царство разделилось на Израиль и Иудею. Объяснение они нашли простое. Ровоам, наследник Соломона, начал оскорблять и запугивать народ, который собрался его "воцарить" (первосвященника Иодая, изменившего инвеституру, еще не было). Народу это, естественно, не понравилось, раздались возгласы: "По шатрам своим, Израиль!.. И разошелся Израиль по шатрам своим" – 3-я книга Царств (12.16). Столкнувшись с откровенным бунтом (12.21), "Ровоам, прибыв в Иерусалим, собрал... сто восемьдесят тысяч отборных воинов, дабы воевать с домом Израилевым для того, чтоб возвратить царство". Но в дело вмешался пророк Самей и от имени ИЕУЕ посоветовал этого не делать (еще раз отметим, что времена самостоятельно все решавшего Иодая еще не наступили). Ровоам счел совет правильным (12.24). Так Ровоам, сын Соломона, и Иеровоам, плебей по происхождению, стали править в образовавшихся двух новых царствах - Иудее и Израиле. И оказались помещенными во времена Шешонков, что в рамках внутреннего библейского исчисления годов, как мы это видели, не получается. Вообще-то история Израиля более древняя, чем полагали компиляторы Книг Царств. В конце XIX века археологи обнаружили в Фивах стеллу с надписью фараона Мернсптаха, которая датируется 1220 годом до н. эры. В надписи сообщается: "Захвачен Ханаан со всеми врагами, пленен Аскалон, разрушен Газер и Иеноам, уничтожен Израиль, там не осталось ни одного семени..." Преувеличивал несколько свои победы фараон (в истории последнее сплошь и рядом случается) - семя осталось. Вернемся, однако, в библейские, не такие уж и древние времена. После того, как компиляторы наложили горизонтальный шов, сопрягающий независимые хроники Израиля и Иудеи с повествовательными "Деяниями Соломона", возникла историографическая проблема - сшить события, происходившие в Израиле и Иудее, по хронологической вертикали. Последняя задача являлась достаточно сложной, так как одновременно следовало учитывать и разумно сочетать поучительность с реальными историческими событиями. Так, в частности, появился искусственный шов Осия - Езекия. При подобном произволе установления синхронизмов царствований компиляторы столкнулись с чисто хронологической проблемой. Между швами Ровоам - Иеровоам и Осия - Езекия в тех списках царей, что были у них, в истории Израиля насчитывалось 17 царей плюс четырехлетняя гражданская война, а в истории Иудеи, как следует из списка Матфея, - всего лишь семь. Для того, чтобы сшить более-менее правдоподобно столь различающиеся по числу правлений списки, пришлось добавить несколько царей. С этой задачей теологи справились, введя четыре новых правления и украшая одновременно отрихтованную совместную хронологию двух царств идеологическим сопоставлением Елисей - Иодай. Последнее - уже не шов, а настоящая красочная вышивка с политическим сюжетом из истории Византии. Вышивка поверх заплаты, поставленной в хронологию Иудеи. Следует отметить, что при достаточно вольном обращении с историческими событиями византийские теологи-хронисты, вместе с тем, вышли на новый рубеж в исторической методологии. В так называемой "Пасхальной хронике", созданной, как и книги Царств, в VII веке, они впервые достигли последовательного и цельного изложения хода всемирно-исторического процесса в опоре на единую хронографическую систему, согласно которой сотворение мира произошло за 5508 лет до рождения Иисуса. С этой даты позднее повсеместно стала исчисляться "византийская эра", которой, например, в России пользовались вплоть до XVIII века. Глобальный исторический процесс опирается в "Пасхальной Хронике" на хронологический костяк, состоящий из упорядоченных во времени библейских событий. В частности, из "исправленной" и дополненной истории Иудеи. А до этого существовали различные хронологические системы и эры, выстроенные для локальных исторических событий (в том числе - более короткая эра от сотворения мира, подсчитанная в александрийской синагоге). Достижение византийских хронистов состояло в том, что они впервые выработали философскую концепцию единого исторического времени, которое течет независимо, имеет особую сакральную значимость, а хронография является сама по себе как методом, так и целью исторического исследования. Система этих средневековых взглядов послужила толчком в эволюции понятия исторического времени. Ну, и еще следует отметить. В "Пасхальной хронике" патриарх Сергий, являвшийся политическим прототипом ветхозаветного Иодая, особо выделяется как фигура исключительной значимости. После наведения христианского порядка в истории Иудеи (а если учесть деяния пророка Елисея, то и в истории Израиля) церковь, а не синагога, завершила формирование библейского корпуса, который начал создаваться в III веке нашей эры иудеохристианами. Заслуга же синагоги перед историей культуры состоит в том, что в VIII веке она положила предел средневековым дополнениям, исправлениям и фальсификациям Библии. Текст провозгласили традиционным (хотя он таковым не являлся), не подлежащим никаким изменениям. Раввины скрупулезно подсчитали число букв и стихов в каждой из библейских книг, что явилось основой консервации текстов. Теперь оценим - как выглядит сегодня история царского Иерусалима сквозь мутное стекло средневековых дидактических наслоений на реальную историю. Прежде всего необходимо рационалистически осмыслить фольклор, на который мы выходим при углублении в толщу времени, - фольклор столь явный, что спасительная при столкновении с неясностями у историков формула "можно допустить" здесь не применима. Допускать за бесполезностью ничего не нужно - первые книги Царств являются эпосом, который создавался и редактировался столетиями. Даже имена правивших в Иерусалиме основных героев этого эпоса являются плодом фольклорной фантазии. ДУД - вовсе не имя "Давид", как, огласовывая, его сегодня пишут. ДУД - слово, обозначающее социальное понятие и характеристику "товарищ", "общий друг", "предводитель", оно отчасти созвучно с латинским словом "дукс" - вождь. А его сын ШЛМЕ -вовсе не "Соломон". ШЛМЕ - характеристика "мирный", "миротворец". Обе характеристики - ДУД и ШЛМЕ - первых царей в Иерусалиме вполне соответствуют содержанию эпических сказаний о них, которые собраны в книгах Царств. Ни в истории Ханаана и Палестины в целом, ни в книгах Библии, в частности, имен Давид и Соломон - нет. Эти характеристики стали восприниматься как имена после переосмысления древнего эпоса, отредактированного средневековыми теологами. Свою активную деятельность ДУД начал, возглавив шайку из 400 человек, среди которых были "все притесненные и все должники, и все огорченные душою" – 1-я книга Царств (22.2). Весьма дружный, учитывая его состав, коллектив вместе с ДУДом первоначально обитал в пещере. Первый же крупный разбой на территории Палестины для них оказался удачным (23.5), и число "огорченных душой" в шайке ДУДа выросло до 600 человек (23.13). Преследуемые, они начали мобильно и изобретательно перемещаться по Палестине и даже обзавелись семьями (27.23). "И выходил ДУД с людьми своими и нападал на гессурян и гирзеян и амалкитян, которые издавна населяли эту страну до Сура и даже до земли египетской. И опустошал ДУД ту страну и не оставлял в живых ни мужчины, ни женщины, и забирал овец, и волов, и ослов, и верблюдов, и одежду" (27.89). Грабежи ДУДа были столь опустошительными, что в конце концов жители Хеврона решили остановить его разбойно-кочевую жизнь, предложив ему царствовать. На царство ДУДа помазали дважды – 2-я Книга Царств (2.3) и (5.3) - и провозгласили царем в Иудее и Израиле. Но ему почему-то Хеврон не подходил в качестве столицы. ДУД завоевывает крепость Сион (МЦД‘T ЦИУН), вокруг крепости возводит насыпной вал (МЛУА), поселяется в ней и называет ее "городом ДУДа" (ЭИР ДУД) – 2-я книга Царств (5.9). Библейская топонимика - Иерусалим (ИРУШЛМ - увидят мир) - для этого, начавшего строиться при воцарении ДУДа города, вполне оправдана - кочевой разбой завершился, началось царствование. Ну а сын, наследовавший ДУДу, уже ДУДом не был. Он являлся МЛК ШЛМЕ - царем мирным. И правил обширной - от берегов Евфрата до берегов Нила, как утверждает Библия, сказочной страной мирно, без войн и мятежей в городе ИРУШЛМ, что замыкает фольклорную игру слов для царя с характеристикой - ШЛМЕ. Весьма показательно, что масоретский и греческий тексты при описании царства, которым владел ШЛМЕ, различаются по объему. По-видимому, стремясь придать фольклорной выдумке правдоподобность, редакторы масоретского текста полностью устранили из 3-й книги Царств (1-я Царей) мифологический рассказ о необъятности царства ШЛМЕ и сказочном его богатстве. Горизонтальный шов, которым сопрягаются "Деяния ШЛМЕ" с историческими хрониками Иудеи и Израиля, изменил при компиляции книг Царств статус сказочной столицы - Иерусалим из фольклорно-эпосного превратился в Иерусалим исторический. Являясь столицей Иудеи, Иерусалим на рубеже VIII и VII веков до нашей эры, согласно независимым источникам, был уже крепостным, с каменными стенами городом - Синаххериб не смог его взять. При Езекии, по-видимому, окончательно завершилось строительство Иерусалима как крепости. Ссылаясь на "Книгу хроник царей Иудеи", авторы 4-й книги Царств особо отмечают (20.20), что в Иерусалиме Езекия соорудил водопровод и водохранилище, и уточняют, что тем самым "проведена вода в город". До автономного владения водой крепостной город не может существовать, возводить каменные стены вокруг такого города было бы бессмысленно. Когда и кто начал строительство столицы древней Иудеи мы сказать сегодня не можем - ее возникновение скрыто за непроницаемой завесой мифа. Библейская проблема - Иерусалим - осложнена и тем, что цари в нем правили, согласно самой же Библии, задолго до ДУДа и ШЛМЕ - еще во времена Иисуса Навина (10.1) и Судей (1.7). Не исключено, что в двух последних сообщениях речь идет совсем о другом Иерусалиме, географически не совпадающем с тем, который штурмовал Синаххериб. Возможно, что и вообще о двух разных Иерусалимах. Ведь город со столь многозначительным названием на вечно опаленной огнем войны земле Палестины мог возникнуть не один. А может, это и чисто эпические Иерусалимы - такие же, как Иерусалим ДУДа и ШЛМЕ. Но наибольшей проблемой является история религии, которую исповедовали в Иерусалиме. Согласно книгам Царств, эта религия не основывалась на учении Моисея, и в храме ИЕУЕ ни Торы, ни каких-либо других ветхозаветных книг священники при богослужении не использовали. В принципе, учение Моисея, в котором провозглашается теократическая форма правления, не то что в храме, а как-либо открыто не могло исповедоваться в условиях монархической автаркии. Компиляторы эту проблему понимали и, наполняя реальную историю языческой Иудеи христианским содержанием, вообще о Моисее забыли. Еще до появления ДУДа при первом испрошенном, вопреки учению Моисея, царе (он так и назван ШАУЛ - испрошенный) в мифологической части Царств ИЕУЕ сетует: "Отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними" 1-я Царств. (8.7). Естественно, что тем самым отвергалась и Тора (Пятикнижие). На нее, отметим, в книгах Царств ссылки не делаются. Но Тора, положенная в основу Библии, не могла бесследно исчезнуть. Ей в истории культа все же надлежало когда-то в Иерусалиме появиться. В самом конце книг Царств, при Иосии, что приходился правнуком наиправовернейшему царю Иудеи Езекии и который сам также являлся правоверным царем, книгу Торы (СФР Е'ТУРЕ) находит в храме ИЕУЕ первосвященник и передает ее царю – 4-я Царств (22.8). Писарь идет к Иосии и читает ему книгу. И "когда услышал царь слова книги Тора, то разодрал одежды свои" (22.11). На Востоке раздирание одежды - форма выражения высшего отчаяния. Мало того что всякое царствование, согласно учению Моисея, богопротивно (этот ненамеренный грех еще можно было как-то замолить), но царь Иосия пришел в особое смятение от того, что в Иерусалимском храме, который был посвящен ИЕУЕ, поклонялись не кому следовало, а - Ваалу и Астарте (23.4). И более того - пасха, провозглашенная Моисеем основным праздником ИЕУЕ, ни разу не отмечалась за последнее полутысячелетие (23.22). Не отмечалось даже при ШЛМЕ, который построил храм ИЕУЕ. Сквозь этот средневековый весьма наивный христианский апологетизм (а другой истории культа мы не имеем, книги Царств признаны и синагогой) просвечивает единственный достоверный факт - в древней Иудее с учением Моисея знакомы не были. И Моисей, и пасха, и все праздники, с ней жестко связанные, появились позже - ни при ДУДе, ни при ШЛМЕ, ни при наиболее правоверном иудейском царе Езекии, они, как утверждает Библия, не праздновались, а следовательно, религия исповедовалась не Моисеева. Упомянув законодательство Моисея лишь раз и оценив при этом его духовное значение (23.25), авторы Царств возвращаются к концепции стихийности веры. ДУД и ШЛМЕ общались с ИЕУЕ непосредственно, да и прислушивались к пророкам. Царя Иоаса, когда в Иерусалиме не оказалось пророков, наставлял православнейший священник Иодай. Во времена Езекии помещен великий пророк Исайя. Повезло и царю Иосии, при котором нашли список Торы. А остальным правившим в Иерусалиме царям, поскольку устойчивые религиозные традиции без Торы невозможны, выпадало быть нечестивцами. Тору лишь прочитали Иосии. Никто не задался целью ее размножить и сохранить, и она вновь куда-то затерялась. Поэтому Иохаз, наследовавший Иосии, оказался нечестивым царем, как и большинство его предков. "И делал он неугодное в очах ИЕУЕ во всем так, как делали отцы его" (23.32). Законодательство Моисея вновь в Иерусалиме все поголовно игнорировали - не было твердого основания, говоря словами Луки. Таким образом, исторического Моисея следует искать не на том хронологическом месте, что отводит для него Библия. Она же открывает некоторые, весьма скудные возможности и для поиска. Завершив апологетику проклятием в адрес Иерусалима (23.27), компиляторы выходят на реальную историю падения древней Иудеи. Так как Иоаким, один из сыновей Иосии, правивший вслед за своим братом Иоахазом, не платил, что выше отмечалось, дань, Навуходоносор разграбил Иерусалим, увел воцарившегося наследника Иехонию с множеством жителей в плен, а в Иерусалиме оставил править Седекию, третьего сына Иосии. Последний, по-видимому, имел такой же нрав, как его брат Иоаким, и также со временем решил не платить Вавилону дань. Навуходоносор после двухлетней осады (25.2), когда в Иерусалиме начался голод, смог овладеть крепостью, "и сжег дом ИЕУЕ и дом царя, и все дома в Иерусалиме, и все дома большие сжег огнем, и стены вокруг Иерусалима разрушило войско халдейское" (25.9). После полного разрушения иудейской крепости завоеватели угнали в Вавилон почти всех жителей (25.11) - рабы являлись важной статьей дохода в хозрасчете древних войн. От столицы Иудеи в 587 г. до н. эры остались лишь груды камней и пепелище. Между древним библейским Иерусалимом, в котором законы Моисея и праздник пасхи не были известны (согласно книгам Царств - даже первосвященникам!), и тем Иерусалимом времен Маккавеев, в котором Моисея почитали и пасху праздновали, зияет непреодолимая хронографическая дыра в четыре столетия. Здесь и следует искать исторического Моисея. А если к Библии присовокупить свидетельство Страбона, то, очевидно, на ближнем к нам конце этого довольно большого временного промежутка - от силы, где-то в конце IV, а скорее, в начале III в. до н. эры. Содержательным поэтому представляется и средневековое мнение, согласно которому вера в ИЕУЕ-Громовержца как верховное божество возникла после завоеваний Александра Македонского, в эпоху эллинизма. Высказанную средневековым историком Леонти Мровели точку зрения о вере Александра мы уже в начале книги цитировали. Подобные хронологические представления в средние века являлись достаточно распространенными. В Библии сообщаются два факта, позволяющие подтвердить точку зрения Страбона. Оба факта не привлекают ничьего внимания, так как расходятся с теми концепциями, выработанными церковью и синагогой, что усвоены историками и библеистами. Факт первый - исход из Иудеи в Египет После двух опустошительных нашествий и угона в качестве рабов большинства населения Навуходоносор назначил наместником в Иудее некоего Годолию (достоверность его имени подтверждена археологией) для надзора за частью населения, оставленной в качестве сельскохозяйственных рабов. Но через два месяца небольшая группа из оставшихся, кто не хотел быть "работниками в виноградниках и землепашцами", подняла мятеж и перерезала всю вавилонскую администрацию во главе с Годолией. Реакцию Навуходоносора на мятеж не составляло труда предугадать, поэтому ее следовало предупредить. "И встал весь народ, от малого до большого, и военачальники, и пошли в Египет, потому что боялись халдеев" – 4-я Книга Царств. (25.26). Попытка заполнить указанную четырехсотлетнюю лакуну, предпринятая в книгах Ездры и Неемии, не удалась. По крайней мере, в хронографическом отношении: до Маккавеев историю Иерусалима Ездра и Неемия не дотягивают, зияет все та же временная дыра. Да и не история это, а апологетическая наивная сказка, сочиненная синагогой после того как первичное иудеохристианство в средние века окончательно распалось на церковь и синагогу. Неемия и Ездра ни на какие источники не опираются, а выступают в качестве живых свидетелей восстановления Иерусалима при помощи "починок" крепостной стены и ряда зданий потомками тех, кого Навуходоносор пленил в качестве рабов. Причем, эти живые свидетели утверждают, что начались восстановительные и ремонтные работы в "первый год Кира" (538 г. до н. эры), согласно Ездре (1.1). Согласно же Неемии (2.1) - "в двадцатый год царя Артаксеркса" (445 г. до н. эры). И при этом оба являются современниками и коллегами. Но еще показательнее этих рассказов - молчание таких живых свидетелей эпохи, как Геродот, Фукидид и Ксенофонт, трех выдающихся мыслителей древности, заложивших в V в. до н. эры начала исторической науки. Геродот обошел практически всю ойкумену, от Египта до крайних областей Скифии, записывал сказания и мифы, которые сохраняла память местных жителей, использовал источники как светского, так и религиозного содержания, но Иерусалим в его время бесследно исчез. А время Геродота, отметим, как раз совпадает со временем, когда в книге Неемии выходцы из Вавилона занимались починкой стен Иерусалима. Историк Ксенофонт, стоя перед обугленными развалинами Ниневии, не знал, что перед ним великий город ассирийской державы и считал ее мидийским городом Ларисса. Компенсируя скудность технических средств эмоциями, в древности города разрушали основательно, так что со временем даже память о них стиралась. Возможно, что Геродот тоже видел руины разрушенного Навуходоносором Иерусалима, но и имя завоевателя, и название этого древнего крепостного города для него остались неведомыми. Факт второй - исход из Египта в Иудею Мы уже имели возможность оценить упорство и осмотрительность раввинов, с которыми они, анализируя Библию, пытались в Талмуде решить национальный парадокс. Применительно к своему времени парадокс раввины обошли. Не без схоластики, но обошли. Парадокс же остался. Читаешь Ездру и Неемию - откровенный религиозный и этнический изоляционизм. Читаешь Захарию - взвешенное, конструктивное иудеохристианство. Читаешь Исайю - мощная христианская проповедь единого Бога для всех народов, более того - отрицание Иерусалимского храма как необходимой святыни. И все это, как дружно настаивают церковь и синагога, согласуется с учением Моисея. Так была ли этнически ограниченной его религия и кого он вывел из Египта? Исход (12.37): "И отправились сыны Израиля из РЭМСС в CK`ТИ, порядка шестисот тысяч пеших людей, не считая детей. А также многочисленные иноплеменники вышли с ними и мелкий и крупный скот, стадо весьма большое". Многочисленные иноплеменники вышли с ними! Это библейское сообщение совпадает с утверждением Страбона, что Моисей вывел из Египта не какой-то определенный этнос, а просто приверженцев своей религии, которые в Иудее являли собой национально "пеструю" и "разношерстную" (определения Страбона) толпу. В Исходе (12.47-48) при описании праздника пасхи также утверждается, что двери религиозной общины Израиля открыты всем: "Вся община (ЭД‘Т) Израиля должна совершать ее. А если поселится у тебя пришелец, то, чтобы совершить ему пасху ИЕУЕ, пусть обрежется у него всякий мужского пола, и тогда пусть он приступает к ее совершению - и будет как коренной житель земли..." Так что - личное желание плюс обрезание, что заменяло партбилет в религиозной общине, созданной Моисеем, - и ты будешь "как коренной житель земли". Проблем же для женщин вообще не существовало. Чернокожая жена Моисея, напомним, не являлась арамейкой, и попытка ее этнической дискредитации была пресечена самим ИЕУЕ, притом сурово пресечена - Числа (12.1-14). Историчность племен арамейцев, объединенных под эпонимами, которые приводятся в книге Бытие (Фарра, Авраам и т. д.), подтверждено независимыми ассирийскими, аккадскими, вавилонскими источниками. И авторы Бытия опираются в изложении на те эпонимы, символика имен которых закрепляет содержательность разрабатываемых фольклорных версий истории патриархов. Особо показателен выбор эпонимов - Израиль и Иуда. Имя Израиль (Богоборец) символично, потому что религия Моисея, в которой выделяется среди богов ИЕУЕ-Громовержец, богоборческая по своей сути. Израиль - религиозный эпоним, поэтому и названа община - "общиной Израиля". Иуда - историко-политичсский топоним, что специально и ясно оговаривается. Вот, слово в слово, что говорит Израиль в своем завещании - Бытие (49.8-9) - об Иуде, осудив перед этим двух его братьев за этнический изоляционизм: "Иуда ты (ИЕУДЕ A‘TE)! Восхвалят тебя (ИУДУК) единоплеменники твои (АХИК - вариант: братья)". Сразу обращает на себя внимание глубоко символичная игра слов, если не опускать, как это сделано в переводах, местоимение "ты" (A‘TE). ИЕУДЕ - это не только имя, но и буквально - "славящий ИЕУЕ". То есть, фактически написано: "Славящий ИЕУЕ ты! Восхвалят тебя..." И дальше читаем: "Рука твоя на затылок считающихся врагами твоими (ИДК БЭРФ АИБИК), будут поклоняться тебе сыновья отца твоего (ИШ`ТХУУ ЛK БНИ АБИК). Молодой лев Иуда (ГУР АРИЕ ИЕУДЕ), от растерзания сын мой ушел (МТРФ БНИ ЭЛИ‘Т). Упавшие на колена залегли как лев и львица (КРЭ РБЦ КАРИЕ УКЛБИА). Кто же (МИ) поднимет нас (И'КИМНУ)!" Именно - "нас", так как в тексте стоит суффикс НУ. Учитывая двузначность глагола ЕИ‘KM, последнее предложение можно перевести и как вопросительное: "Кто будет основывать нас?" Какое содержание вкладывает автор Бытия в завещание Израиля? Если речь идет об исторической древней Иудее, с которой соседствовал и непрерывно воевал, согласно книгам Царств, Израиль, то это бессмыслица. Если завещание относится к потомкам тех иудеев, что восстали против вавилонской администрации и бежали после кровавого мятежа из разоренной Навуходоносором Иудеи в Египет, то все разумно и исторично: им надлежит первенствовать в Иудее позднеантичного времени - стране, родоплеменным эпонимом которой являлся Иуда, но жили и многие родственные племена. Слова завещания Израиля превращают эпонима Иуду в исторического топонима. Кроме того, они полностью согласуются со свидетельством Страбона, который, описывая исход Моисея, выделяет название "иудеи" и одновременно отмечает, что именно это название, а не какое-либо другое, потомки бежавших от вавилонян жителей Иерусалима сохранили в Египте. Об израильтянах Страбон ничего не знает. Внутренняя хронография Торы не дает возможности как-либо локализовать Моисея в историческом времени. В Исходе (12.40) указано только время пребывания сынов Израиля в Египте - четыреста тридцать лет, - что практически совпадает с хронологической лакуной между двумя историческими Иерусалимами. Но в процессе написания все новых и новых книг, дополняющих Тору, хронография Библии обретала свой внутренний счет, и исторический Моисей смещался во времени вниз, так что после создания книг Царств оказался на тысячелетней глубине относительно своего истинного места в истории, фактически - в бездне мифа. Светские историки описали Иерусалим и Иудею, в которой исповедовалось учение Моисея, только в I веке до н. эры - Посидоний, Страбон. А предшественники - Геродот, Фукидид, Ксенофонт, Полибий - ничего об Иудее не знают. И Страбон, давший в своей "Географии" наиболее обстоятельную справку об Иерусалиме, является той отправной точкой, откуда должна начинаться научная историография этого города, в котором теократическое учение было развито в III, от силы - в IV веке до н. эры. И дело не в молчании "известнейших греческих историков", а в самой Библии - полумифологическом историческом источнике столь позднего происхождения, что он не мог попасть (и не попал) в поле зрения ни одного (ни одного!) древнего автора. Возможно, что Страбон ошибается, и что Моисей не закладывал Иерусалим, а он, разрушенный вавилонянами, веками постепенно восстанавливался. Но Библия, в которой собраны хроники тех времен, когда Моисея еще не было, ошибается в значительно большей степени, так как переставляет события местами и превращает тем самым исторического Моисея в легенду. Лепет "Иосифа Флавия", доносящийся из XVI века: "Однако я замечаю, что многие верят распространяемым некоторыми писателями злостным наветам и недоверчиво относятся к тому, что мною сказано было о наших древностях, ссылаясь на молчание известнейших греческих историков..." - может вызвать только улыбку. Никаких "злостных наветов" не было. Ну, а историк "Иосиф Флавий", который считает годы, руководствуясь счетом средневековой "Пасхальной хроники", сочиняет почему-то только на греческом, толкуя при этом совершенно абсурдно, бессмысленно отдельные арамейские слова да еще позорно путает буквы алфавита, в древности не существовал и существовать не мог. И дело не в молчании "известнейших греческих историков", а в самой Библии – полумифологическом историческом источнике столь позднего происхождения, что он не мог попасть (и не попал) в поле зрения ни одного (ни одного!) древнего автора. Глава 11. ВО ЧТО ВЕРИЛ И ВО ЧТО НЕ ВЕРИЛ ТРИНАДЦАТЫЙ АПОСТОЛ “Рукописи не горят”. М. Булгаков. “Мастер и Маргарита” Иудеи - буквально «ИЕУЕ славящие» - как религиозная община, организующий принцип которой сводился к идее построения теократического государства, появились в Палестине на рубеже III - II в. до н. эры. Отметив и выделив именно теократизм учения, светские историки почти сразу же описали столь необычный для античности тип государственного устройства. В трилогии - Исход, Левит, Числа, - где это учение излагается, нет и тени генотеизма, какой-либо проповеди религиозно-этнической неприязни. Наоборот, учение славящих ИЕУЕ здесь исходит из идеи объединения людей, и проповедуется этика отрицания нравственной отчужденности, основывающейся на родоплеменных отличиях. Вступающий в общину фактически становился членом религиозной партии и, согласно Исходу (12.48-49), должен был руководствоваться только желанием, родоплеменное происхождение никакой роли не играло. Предписываемая же необходимость обрезания носила ритуально-посвятительный характер - ведь как-то надлежало засвидетельствовать серьезность и ответственность выбора. Ну и, разумеется, раз новообращенный примкнул к славящим ИЕУЕ, то он еще обязан был верить в то, «что велик ИЕУЕ среди всех богов (КИ ГДУЛ ИЕУЕ МКЛ ЕАЛЕИМ)» - Исход (18.11). Образовавшаяся религиозная партия смогла выстоять и расшириться именно потому, что в новую религию двери оказались открытыми для всех. При стремлении добиться на религиозной основе государственности и не могло быть иначе, если среди окружающих народов, которые поклонялись издревле разным родоплеменным богам, ИЕУЕ-Громовержец выделялся в качестве «бога богов». Проповедь частичной этнической замкнутости появилась только во Второзаконии (23.3-8) - самой поздней книге Торы. А до этого на ритуальном уровне учение Моисея несло в себе принцип межнационального единобожия. Теософское же единобожие - монотеизм - стало развиваться после того, как Тору перевели на греческий и латынь. Итак, Тора (Пятикнижие) открывала пути формирования как христианства, так и иудаизма в современном понимании этих слов. Ошибочные представления, основанные на фальсифицированных переводах Торы и на их последующих спекулятивных толкованиях, проводят непреодолимую границу между иудаизмом и христианством. Вот, к примеру, как оценивал кажущуюся разобщенность этих религий такой выдающийся исследователь христианства, как Лев Толстой. «Изучать веру иудеев для того, чтобы понять христианскую, - убежденно писал он (Полн. собр. соч., Т. 24, с. 15) - все равно, что изучать состояние свечи до зажигания ее, чтобы понять значение света, происшедшего от горящей свечи». Здесь сразу две ошибки. Первичная «вера иудеев», основанная на учении исторического Моисея, - это вовсе не современный иудаизм, который опирается на Второзаконие и Талмуд (этнические коллизии иудаизма мы уже рассматривали при анализе Талмуда). Кроме того, «зажжение свечи» осуществили не христиане, а, скорее, их предшественники гностики, которых правомерно называть иудеохристианами. Процитированное высказывание Толстого воспринимается как удивительное еще и потому, что он, полностью игнорируя гностиков, при анализе Библии исходил из гностической позиции (Т. 24, с. 14): «Все может Бог, это правда, но одного он не может, это - говорить глупости». Да и все учение, развитое Толстым в процессе попытки рационализации христианства, - последовательный гностицизм, ориентированный при анализе легенд на исследование нравственности, связанной с разумом. Впрочем, если оценивать, как это делает Толстой, одну лишь нравственно-психологическую направленность учения христиан, то следует сказать, что «зажжение свечи» произошло еще до появления гностиков. Вот оно, горение свечи: «...внутри нас находится Дух святой, который следит за нами и направляет нас среди добра и зла». «Неустанным благожелательством можно завоевать расположение даже дурных людей». «И выходит, что человек не может судить человека, то есть осуждать и оправдывать его, ни хвалить, ни порицать». «Избегай клятв, а по возможности вообще никогда не клянись». «Самый лучший способ отмщения - не отвечать злом на зло». «Достоинство человека в том, чтобы любить даже тех, кто его оскорбляет». Все процитированные мысли очень напоминают логии Иисуса и полностью соответствуют евангельской проповеди. Однако сформулированы они вовсе не христианами, а принадлежат мыслителям, которых в пределах теологической градации принято называть язычниками. Это философы-стоики Сенека, Эпиктет и Марк Аврелий. Первый из них - Люций Анней Сенека (3 г. до н. эры - 65 г. н. эры) - жил одновременно с евангельским Иисусом. При императорах Калигуле и Клавдии преследовался. При Нероне получил звание консула и первые пять лет фактически правил государством. Сочинения Сенеки пользовались особой популярностью в I в. н. эры, и благодаря ему учение стоиков стало широко известно. В теософии стоики сосредоточились на поиске духовного самосовершенствования, их религия имеет прежде всего нравственно-психологическую ориентацию. В стоицизме, следуя Сенеке, Бог, сотворивший разум человека, провозглашается абсолютным, мудрым и добрым началом. Поэтому основная проблема этики стоиков сводилась к рассмотрению вопроса - какие нравственные нормы могут обеспечить формирование совершенного человека в жестоком, бесчеловечном мире? Что может заставить плотского человека действовать в согласии с другими людьми и отличаться по поведению от животного? Идея преобладания духа и разума над плотью в самосовершенствовании людей привела стоиков к формулировке выше процитированных необычных моральных принципов и установок, которые воспринимались в суровом античном мире, безусловно, как парадоксы. Христианство восприняло и выделило основные нравственные установки стоицизма. Общие гуманистические идеи преобразования и совершенствования общественного сознания сформулированы античными мыслителями еще до Сенеки. На принципы мирной жизни и широкого просвещения как на необходимый инструмент формирования общечеловеческого сознания, указал в I в. до н. эры Цицерон. Вслед за ним Вергилий предсказывал грядущее всеобщее мировое царство на земле и видел в нем единственно возможный путь развития. Ну а Сенека продолжил идеи Цицерона и Вергилия, утверждая, что всеобщий мир и стремление к просвещенности - естественный закон человеческого бытия. В результате он пришел к заключению, что римлянам лучше забыть военные страницы своей истории (мысль, заметим, крамольная при имперских устремлениях и спустя две тысячи лет). Нормы поведения и деяний, преобразующих мир, как считал Сенека, должны вырабатываться не по отношению к обществу в целом, а прежде всего для отдельного человека, и закрепляться в сознании посредством веры. «Царство божее внутри нас» - тезис, впервые высказанный «язычником» Сенекой, а не христианами. И царство это, как утверждал он, достигается обретением Святого духа (Spiritus sanctus). В Новом Завете повторены не только мысли античного философа-стоика, но и его теософские основополагающие определения. Греческое Πνευμα αγιον Евангелий и Посланий и лингвистически, и как понятие, ничем не отличается от понятия «Святой дух», введенного Сенекой. Философ отделял дух от плотского тела: «Ничтожное тело - это оковы духа, дух же и свет вечен». Отсюда следовало противопоставление тленной плоти и бессмертной души, что также впоследствии проповедовали христиане. Как видим, еще до христиан в «зажжении свечи» принимали участие многие. И стимулом формирования новых религиозных взглядов служили не абстрактные идеи, не чье-то теософское наитие, как часто излагается в учебниках, а реальные и весьма ощутимые политические условия позднеантичного времени. Сближение многоликого этноса империи, в которой жесткий ограничительный институт «римского гражданства» давал привилегии незначительной части населения (все остальные в правовом отношении являлись неполноценными гражданами), наиболее естественно могло осуществится путем создания вненациональной веры, проповедующей космополитизм. Поэтому синкретическое объединение учения Моисея с религией стоиков произошло вполне естественно и исторически закономерно после переселения в Рим из разрушенного Иерусалима многих жрецов ИЕУЕславящих. Религия стоиков, искавших пути построения мирового царства - civitas dei (государство божье), - органически дополнялась иудейской идеей теократизма. Такой синтез скреплялся еще и тезисом о грядущем спасении «граждан вселенной» (понятие введено стоиками), а не «римских граждан». Новая религия развивалась на плодоносной почве. При тотальном подавлении личности государством она нашла сразу многих приверженцев, поскольку при ее помощи осуществлялась компенсация общественного сознания политической и гражданской неполноценности. Наконец, отметим, что более чем за столетие до начала формирования такой объединительной веры в спасение «язычник» Вергилий в своей знаменитой IV эклоге предвестил рождение от девственницы Спасителя мира (вплоть до эпохи Возрождения в «язычнике» Вергилии видели «душу, христианскую по природе» (Блаженный Августин). На протяжении средних веков он всегда входил в круг изучаемых авторов даже в монастырских школах. IV эклога написана в 40 г. до н. эры). Однако рассматриваемый синкретизм религиозных взглядов в качестве новой религии дался нелегко. Приверженцы законов Моисея попадали под подозрение и преследовались до времен императора Антонина Пия (139 г. н. эры). И запретительные меры предопределялись тем, что учение, проповедующее теократизм, шло вразрез с государственной политикой обожествления земных обладателей верховной власти (по этой причине оно, по-видимому, рассматривалось как мятежное и в Египте, что привело к исходу). Для запрета имелись также причины внешнего, не зависящего от самого учения характера. Император Адриан, предшественник Антонина Пия, на протяжении двадцати лет подавлял восстания иудеев, вспыхивавшие в разных местах империи, особенно воинственный мессианизм в Палестине. После снятия запрета создались возможности для открытого формирования объединительной религии богославцев-иудеев и стоиков. Оба учения понесли сразу же неизбежные утраты во внутренней цельности и ясности. Гностическая мысль блуждала в неразрешимых противоречиях. Монотеизм, восходящий к Платону, уже у стоиков превосходил монотеистические представления Торы, и пришлось совмещать теологически трудно совместимое. То Элоим (АЛЕИМ), то вдруг - Иаве (ИЕУЕ)! Что делать с двумя богами? Пришлось гностикам, как это сделано, например, в «Апокрифе Иоанна», вводить над Иаве и Элоимом абсолютно совершенную, неизмеримую, непостижимую и непознаваемую сущность - Бога истины, - который определяется в стихе (2.33) как: «Дух незримый. Не подобает думать о нем как о богах или о чем-то подобном. Ибо он больше бога, ведь нет никого выше его, нет никого, кто был бы над ним.» Поскольку Бог истины являлся непостижимой сущностью, а Элоим с Иаве имели весьма реальные черты, пришлось их божественную природу потеснить и особо выделить еще творца зримого и познаваемого мира. А заодно и раскритиковать Моисея (22.21): «это не так, как написано у Моисея»! А как? Ну, вот, например (23.2): «протоархонт осквернил ее (Еву), и он родил с ней двух сыновей: первый и второй - Элоим и Иаве. Элоим с медвежьей мордой, Иаве с кошачьей мордой. Один был праведный, другой неправедный (а ведь точно: такова суть противопоставления ИЕУЕ и АЛЕИМ в Торе). Иаве он поставил над огнем и ветром (и здесь все точно: в главе, посвященной Моисею, мы уже установили, что ИЕУЕ (Иаве) - это Громовержец Иовис), Элоима же он поставил над водой и неустроенной твердью (переосмысление стиха (1.2) из Бытия). И он назвал их именами Каин и Авель из хитрости». А вот это - уже нечто новое, уж слишком вольная трактовка библейского текста. Ну, а учитывая то, что, оказывается, родила-то Иаве и Элоима оскверненная Ева, мы имеем настоящий околобиблейский скандал. В критическом анализе и переосмыслении библейских источников, не испытывая никакой скованности, гностики достигали, можно сказать, почти что атеистического уровня. Писали, не считаясь с авторитетами, так, как думали: «И когда он увидел творение, его окружавшее, и множество ангелов вокруг себя, тех, которые стали существовать через него, он сказал им: я, я - бог ревнитель, и нет другого бога кроме меня. Но, объявив это, он показал ангелам, которые были вокруг него, что есть другой бог. Ведь, если не было другого, к кому бы он мог ревновать?» - «Апокриф Иоанна» (13.5-13). Критика Моисея, сконцентрированная гностиками на богословско-философском рационализме, провоцировалась, прежде всего, греческим переводом Торы, в котором монотеистичность излагаемого достигалась за счет разрушения переводчиками фактического содержания источников, порой их полного обессмысливания. При этом и в чисто теософском плане перевод оказался неполноценным: вместо одного ИЕУЕ, противоборствующего многим богам (АЛЕИМ), появились не только Иаве с Элоимом, но еще и творец-протоархонт, который в переводе обозначался словом «Бог». Последний расценивался гностиками как платоновский демиург (ремесленник), сотворивший видимый мир с большими изъянами. Поэтому над Богом-демиургом в гностицизме и высился платоновский сверхчувственный Бог истины. Сложная картина получалась. Хотя и вполне монотеистическая, но малопригодная для закрепления веры. Кому верить, если основоположники вероучения подвергаются критике и уточняются? И во что тогда верить? Современная историография, объясняя богословские «вольности» гностиков, изображает их раскольниками, выделившимися из ортодоксального христианского направления, которое зародилось якобы уже в I - II в. н. эры. Но дело в том, что подобный критический настрой свойствен и ранним авторам с чисто христианской идеологией. Вот, к примеру, из «Свидетельства истины» - апологетического христианского сочинения - пассаж с тем же списком по отношению к Богу-творцу (47.5-25): «И он проклял змея и назвал его дьяволом. И сказал: Вот Адам стал как один из нас, знающий зло и добро. Затем сказал: Давайте прогоним его из рая, чтобы не взял он с дерева жизни и съел и стал жить вечно. Какой он этот Бог? Во-первых, он позавидовал Адаму [и не захотел], чтобы он съел с дерева познания, и, во-вторых, он сказал: Адам, где ты? Бог же не имел предвидения, то есть сначала не знал этого. [И] после этого он сказал: Давайте прогоним его из этого места, чтобы не съел он с дерева жизни и не стал жить вечно. Если же он показал себя злым завистником, то что же это за Бог?» Подобные откровения древних христиан - неразрешимый парадокс в рамках традиционных представлений, согласно которым христианство являлось продолжением некоего ветхозаветного иудаизма и сразу появилось в некой ортодоксальной форме. А вот если полагать, что христианство выросло из гностицизма, тогда никакого парадокса нет - наследование части критических представлений в таком процессе является явлением вполне нормальным. Следует также учесть, что процесс рационализации веры немыслим - это развитие вспять. Гностицизм по сравнению с христианством весьма рационален, и, предполагая первичность христианства, мы неявно допускаем возможность противоестественной эволюции. Онтологически, то есть - по существу учения о мировосприятии, сравниваемые религии отличаются разительно. Христианство - можно рассматривать как гностицизм, в который привнесена иррациональность и неопределенность. Вот как выглядит такое сопоставление. Онтология гностиков направлена, как и у стоиков, на развитие религии преобразующего мир деяния. Христианство - религия ожидания, надежд на пришествие мессии. У гностиков источник зла - незнание, у христиан - непослушание, греховное стремление к свободе выбора. Знание и самопознание - единственный путь к спасению, полагали гностики. В христианстве спасение - божественный дар. Этика обретается путем знания, а нравственные идеалы являются плодом разума - настаивали гностики. Христиане же проповедовали, что нравственность предопределяется свыше и что знание о добре и зле принадлежит только Богу. Учитывая неизменную направленность саморазвития религий по пути иррационализации, из приведенного онтологического сравнения легко видеть, кто кому обязан своим происхождением. Отметим еще, что в сделанном сравнении всюду слово «христиане» можно заменить словом «иудаисты». То есть - по существу религиозного мировосприятия христианство и иудаизм неразличимы. Это два почти одинаковых побега, проросших во II - III в. н. эры из общего гностического корня. Отличия обнаруживаются только в направленности развития этих ветвей гностицизма. Если христиане ориентировались, как и гностики, на создание всеобщей веры, то для иудаизма характерен консерватизм и общиннорелигиозная замкнутость, впервые проявившаяся во Второзаконии. Последняя книга Торы относительно предыдущих четырех имеет достаточно высокий монотеистический уровень. В ее переводах проблемы типа «Иаве и Элоим» не могут возникнуть, создатели Второзакония гностическую критику учли. У христиан же проблемы остались. Споря с гностиками, с иудаистами, а особенно между собой о природе Иисуса Христа, христиане не одну сотню лет шли к завершенным формам монотеизма. В раннем христианстве Иисус - это духовно высокоодаренный человек с земными родителями. Очень медленно и в больших спорах христиане вырабатывали учение о его божественной сущности. Первыми жесткий догмат ввели (IV в.) так называемые монофиситы, абсолютизировавшие божественную природу Иисуса по сравнению с человеческой. Монофиситское направление удержалось в древних церквях - армянской и коптской. Но в Византии, где исторически сформировалась «ортодоксия», догмат монофиситов сразу отбросили, и теологи развили учение, в котором выделялась человеческая природа Иисуса Христа. В первой половине V века пресвитер Несторий из Антиохии, утверждавший, что дева Мария являлась не «богородицей», а «человекородицей», смог подняться на вершину церковной иерархии в Константинополе, добившись звания патриарха. Какая уж тут ортодоксия... Только в конце VIII в., когда христианство уж двести лет как являлось государственной религией, византийские теологи выработали общепринятую формулу ортодоксии. В рамках теософской схоластики она не противоречила учению о Троице и сводилась к утверждению, что в Иисусе Христе неразрывно слиты божественная и человеческая природы. С этой поры и можно говорить об ортодоксальном христианстве. Да и вообще, всякая ортодоксальность - явление вторичное, ибо является результатом развития и становления традиции. Вернемся, однако, в эпоху, когда сущность природы Иисуса Христа оставалась все еще не ясной для христиан и догматика только начинала формироваться. Сын коптского крестьянина Пахомий в юности подался в легионеры. Но прослужив некоторое время, он неожиданно принял для своего возраста трудное, подвижническое решение - стал религиозным отшельником. Случилось это в начале IV века, когда у обитателей Верхнего Египта были на слуху имена их современников - Макария, Паламода, Антония, Силуана, - анахоретов, которые, стремясь одолеть трудный путь самосовершенствования, вели иноческий образ жизни в пустыне. Несколько лет молодой Пахомий укреплял свой дух, полностью уйдя от мира. А затем у него родилась новая, ранее христианам неизвестная идея - организовать общежитийный монастырь. И он, прервав отшельничество, вернулся к людям. Настали времена, когда после Миланского эдикта (313 г.) христиане получили право свободного и открытого вероисповедания. Так что идея Пахомия оказалась исторически осуществимой. К тому же она являлась экономически рациональной. Монастырь Пахомия специализировался на сельскохозяйственном производстве - и процветал, ибо коллективный труд людей, если они объединены общими интересами, безусловно продуктивней индивидуального. В окрестностях Хенобоскиона, где Пахомий организовал свой монастырь, вскоре появилось еще с десяток монашеских общин, занимавшихся сельским хозяйством. Но - «не хлебом единым жив человек» - аскетизм остро нуждается также и в духовной пище. И при монастыре Пахомия вскоре появилась библиотека. Пахомий сам тоже писал. Он являлся автором «Правил», которые регламентировали жизнь монастыря. Со временем его сочинение получило широкую известность в христианском мире. В конце IV века «Правила» перевели с коптского на греческий и латынь. Пахомий имел также двух учеников, Федора и Хорсиэсе, которые писали в жанре теософско-нравственных поучений. Время пощадило библиотеку монастыря Пахомия. В 1945 г. археологи нашли в окрестностях древнего Хенобоскиона (ныне район города Наг Хаммади) закопанные полторы тысячи лет назад двенадцать папирусных книг-кодексов. Специалисты разошлись во мнениях о дате погребения библиотеки: конец IV или V в.? Однако из имеющихся археологических и фактических данных такое заключение сделать невозможно. Так что находку можно отнести и к VI веку. Вместе с тем кодексы дают возможность точно определить время создания библиотеки. Точнее - переплеты кодексов, для изготовления которых использовались деловые документы. На картонаж переплетов ушло более ста папирусных расписок, поручительств, обязательств, надобность в которых ко времени изготовления кодексов уже отпала. Некоторые из документов хорошо сохранились, их можно прочесть. В картонажах книг обнаружены, например, две расписки в получении пшеницы, датируемые с точностью до дня - 20 и 21 ноября 346 г. н. эры, а также обязательство маслоделов из Диосполиса, что располагался в нескольких километрах от Хенобоскиона, датируемое началом IV века. В картонажах обнаружен также отрывок из письма, адресованного «моему возлюбленному отцу Пахомию» от Пафнутия. Известно, что монах по имени Пафнутий являлся экономом Пахомиевого монастыря. После открытия в Наг Хаммади монастырской библиотеки историки впервые получили точно идентифицируемые раннехристианские источники. Три «координаты» - время, место, имена, - позволяющие уверенно поместить находку в историческое пространство, являются, вне сомнений, достоверными. Но от анализа и источниковедческого изучения находки как христианской библиотеки историки в своем большинстве отказались. Допустить, что в середине IV века подобные сочинения читались в монастыре, невозможно. Трудно ломать общепринятые представления в истории христианства. И это тот случай, когда фантазии и умозрительные идеи сложившейся традиции представляются более убедительными, чем факты и реальность. Рассмотрим факты. В двенадцати кодексах из Наг Хаммади содержится 52 текста. Главным образом - религиозные трактаты. Но есть и классика, переведенная на коптский - «Государство» Платона. Некоторые из сочинений дублированы. Например, «Апокриф Иоанна», в котором критикуется Моисей - «Элоим с медвежьей мордой, Иаве с кошачьей мордой» - дублирован трижды, и каждый раз помещен в кодексе первым. Дублированы «Евангелие истины», «Евангелие египтян» и другие богословские произведения. Поэтому закономерно предполагать, что найденная библиотека принадлежала не частному лицу, а являлась общественной. Для личных собраний во времена рукописной книги сочинения не покупали и не переписывали в трех экземплярах. Библиотеку из Наг Хаммади в науке сразу же окрестили «гностической», что далеко не соответствует ее содержанию. Наряду с многими сочинениями, в которых превалирует гностическая онтология, здесь есть целый ряд произведений явно христианских. Показательно, что в этом пестром собрании оказались «Изречения Секста», которые являются христианской переделкой «Изречений пифагорейцев» - языческого сочинения конца II в. н. эры. Переписанные на христианский лад «Изречения» почитались в раннее средневековье церквями самых разных толков. Известны переводы греческого текста «Изречений Секста» на латинский, сирийский, эфиопский, армянский и грузинский языки. Попали они и в коптоязычную монастырскую библиотеку. Как выяснили текстологи, сочинение «Премудрость Иисуса Христа», помещенное в один из кодексов вслед за «Посланием блаженного Евгноста», также является переделкой последнего. В «Послании» некто Евгност описывает своим ученикам гностический взгляд на мир. «Премудрость» же - диалог, в котором воскресший Иисус излагает, беседуя с учениками, основательно христианизированные уже взгляды из «Посланий», но порой и дословно повторяет рассуждения Евгноста. Есть еще в найденном монастырском собрании христианские тексты с независимой от гностицизма онтологией. Среди них особо выделяются «Поучения Силуана», базирующиеся на полностью христианской догматике. В отличие от цитированного выше «Свидетельства истины», где автор, являясь христианином, разрешает себе критику Пятикнижия и гностические выпады против Бога-творца, в «Поучениях Силуана» выделен уже единый Бог - «творец всякого творения» (100.14). А посредником между Богом и людьми является Христос: «Ибо он всегда сын Отца. Думай это о Боге Вседержителе, который всегда существует. Он не был бы всегда царем, если б не принес в жертву божественного Сына. Ибо все обитает в Боге, что возникло через Слово, то есть Сына как образ Отца» (115.9-20). Из приведенного отрывка (а подобные места есть еще) приходится сделать вывод: «Поучения Силуана» - христианский источник монофиситского толка. Силуан - личность историческая. Это один из египетских подвижников-аскетов начала IV века. Сегодня из них широко известен, пожалуй, лишь Антоний. Сюжеты, приведенные в его «Житии», возбуждали фантазию писателей и художников (триптих И. Босха в живописи, «Искушение святого Антония» Г. Флобера в литературе,...), что способствовало его популяризации. А Силуан в агиографических произведениях обойден вниманием. «Жития» его нет. В отличие от Антония его не канонизировали, и он затерялся в истории. Но непрямое свидетельство о Силуане сохранилось. В «Житии Пахомия» (1.104) утверждается, что основатель первого в истории христианского монастыря ставил в пример монахам подвижнический образ жизни Силуана и его духовность. Возможно, что монофиситское сочинение «Поучения Силуана» появилось еще при жизни Пахомия (умер в 346 г.). Ведь его ученики Федор и Хорсиэсе специализировались в жанре поучений. Возможно, и позже. Приписывание авторства известным, пользовавшимся уважением историческим личностям в древности являлось почти нормой, особенно в идеологических сочинениях, так как общепризнанное имя гарантировало внимание читателя. В данном случае авторство самого Силуана весьма сомнительно, хотя бы потому, что то же сочинение с незначительными литературно-редакторскими отклонениями сохранилось и под названием «Поучения Антония» (его коптскую рукопись в начале века обнаружили в Британской библиотеке). Но, вместе с тем, имя «Силуан», авторство которому приписано в рукописи из Наг Хаммади, равноценно печати - если бы таковая была проставлена - на титульном листе кодекса: «Библиотека монастыря Пахомия». И здесь мы имеем совпадение не только времени, места и имен, как в документах из картонажей. В рассматриваемом случае исторически совпадают и явления. Коптская церковь с IV века по сей день сохраняет верность монофиситскому направлению в христианстве. Монофиситские «Поучения Силуана» поэтому и оказались в библиотеке монастыря. Название «гностическая библиотека» по отношению к найденному в Наг Хаммади собранию книг лишено какого-либо смысла. Это христианская библиотека, книги которой касаются и ряда проблем вне христианства. В позднеантичный период гностические произведения имели широкое распространение. Они вполне могли входить в круг чтения христиан на начальном этапе их развития, когда еще никакие «ортодоксии» не вводились и никому не навязывались. Гностики творили во времена, когда каждый создавал свое богословие, как разумел. Следовало придерживаться лишь одного общего догмата: гностический Христос (греческое - Помазанник) - это небесный носитель Святого Духа, создание непостижимого Всевышнего, и это Спаситель, с верой в которого открывается новый век возрожденной жизни. Христос гностиков не воплощается в образе человека, им был неведом Иисус из Галилеи. Но религия, в которой монотеизм являл собой сплав изощренной мистики Платона и простодушной, общедоступной теологии Моисея, являлась настолько конструктивно сложной, что она не могла получить всеобщее признание. Вполне естественно, что развитая и поощряемая гностиками традиция богословской свободы мысли со временем выделила в их среде школу, в которой искались пути упрощения религии. В результате появилось новое направление, в котором его зачинатели, нарушив основной догмат гностицизма, абстрактного Христа приземлили, ассоциировали с человеком и выделили как основной объект веры в спасение. Основатели нового учения стали называться поэтому - христианами. Показательно, что даже лингвистическая структура этого слова, что давно подметили филологи, косвенно указывает на происхождение его в гностической среде. Греческое «христианои» (христиане) напрямую не произошло от греческого понятия «христос» (помазанник), так как суффикс «иан», обозначающий наследственную принадлежность, преемственность - латинский, в греческом языке его нет. Как производное слово «христиани» (christiani) появилось в латинском языке, на котором говорили римские гностики во II-III в. н. эры, а затем оно уже как общеупотребительное название перекочевало снова в греческий: христианои. При воплощении гностического Христа в человеке сразу возникла проблема уточнения характера и степени божественной сущности его носителя - Христа Иисуса, - а вместе с нею и широкое поле для разнотолков. Впечатляющую картину коллизионности ситуации с воплощенным Христом мы обнаруживаем в Евангелии Филиппа, где автор его имя пытается структурно истолковывать (19): «Иисус - имя скрытое, Христос - имя открытое». Христос, как оговаривает Филипп - (15) и (20) - «совершенный человек». При этом уточняется, что Иосиф является подлинным отцом Иисуса - (91). Обсуждает Филипп и сопутствующую проблему непорочного зачатия (17): «Некоторые говорили, что Мария зачала от Духа Святого. Они заблуждаются. Того, что они говорят, они не знают». Хотя Иисус, как определяет Филипп, является Господом по своему значению, а также воплощенным Христом и Логосом (116), вместе с тем - это земной обитатель, которому ничто человеческое не чуждо. О Марии Магдалине, например, без обиняков говорится (55), что Иисус ее «любил более учеников, и он лобзал ее». Влияние гностицизма на Филиппа неоспоримо (99): «Мир произошел из-за ошибки». Или еще, например (123): «Если вы познаете истину, истина сделает вас свободными. Незнание - это рабство. Знание - это свобода». Вместе с тем, рассматривая основную религиозную проблему - спасение, - автор Евангелия Филиппа онтологически стоит уже на христианской позиции: спасение достигается только через веру в Иисуса Христа, поэтому воскреснут только христиане - (90) и (95). Также близко по онтологии к христианству примыкает другое Евангелие из монастырской библиотеки Пахомия - Евангелие Фомы, в котором собраны изречения Иисуса. «Иисус сказал: Блаженны бедные, ибо ваше царствие небесное» (59). «Иисус сказал: Блаженны вы, когда вас ненавидят и преследуют...» (72). «Иисус сказал: Блаженны голодные, потому что чрево того, кто желает, будет насыщено» (73). Приведенные Фомой изречения Иисуса, как видим, по смыслу, а иногда и дословно совпадают с канонической «Нагорной проповедью». Но рассматриваются в этом Евангелии еще и некоторые проблемы христианства, которые для новозаветных евангелистов интереса уже не представляли и выпали из их поля зрения. «Иисус сказал: Если не сделаете субботу субботой, вы не увидите Отца» (32). Во времена канонических евангелистов подобное высказывание нельзя было вложить в уста Иисуса, ибо для христиан уже ввели в качестве дня отдыха - «день Господа» - воскресенье, не совпадавшее с иудейской субботой. Обойдена молчанием в новозаветном каноне и актуальная для раннего христианства проблема обрезания. В Евангелиях же - и Филиппа, и Фомы - она живо обсуждается. Филипп истолковывает обрезание Авраама как символ того, что «следует губить плоть» во имя духовности. Вне символического смысла и аллегории Филипп в операции обрезания ничего другого не усматривает. А Фома, настаивающий на праздновании субботы, придерживается несколько иного мнения (58): «Ученики его (Иисуса) сказали ему: Обрезание полезно или нет? Он сказал им: Если б оно было полезно, их отец зачал бы в их матери обрезанными. Но истинное обрезание в духе обнаружило полную пользу». Фома, цитируя Иисуса, нигде не дает своих толкований, ничего не говорит от себя. Однако по явно стоическим высказываниям Иисуса - «царствие внутри вас» (2), «когда вы познаете себя, тогда вас познают, и вы узнаете, что вы дети Отца живого» (3) - можно судить о позиции евангелиста, который видел в Иисусе человека, уравнивающего всех по святости - каждый вправе считать себя, если он достаточно духовен, «сыном Отца живого», сыном Бога. Заметим, что с именем Фомы связана попавшая даже в канон христианская легенда о непризнании им божественной сущности Иисуса, неверии в то, что Иисус мог воскреснуть. Легенда о неверующем Фоме вполне могла быть навеяна стоическим содержанием Евангелия Фомы, в котором Иисус выступает только как осененный Святым Духом человек. Безусловная историческая заслуга христиан состояла в том, что развивая изначально учение о реальном, земном Христе, они поддерживали огонь «зажженной свечи», которая в гностицизме, сосредоточенном главным образом на космогонических проблемах, начала пригасать. Нравственно-психологический путь человека от животного к Богу, обозначенный впервые стоиками, можно было преодолеть только на земле. Вне традиций подлинная, глубокая вера должна основываться на полной свободе выбора. Даже если б христиане не зародились в гностической среде, а изначально развивались самостоятельно, какие-либо собственные, устойчивые традиции до IV века они не могли выработать. Их вера преследовалась, и слабые христианские общины были, по крайней мере, разобщены. Праздновать ли субботу? Как быть с обрезанием? В принципе, это не вопросы. Во второй половине IV века после эдикта Константина (327 г.) общевизантийская традиция отмечать в качестве нерабочего «день Солнца» (у христиан - «день Господа»), вне сомнений, распространилась и на Верхний Египет, где в окрестностях поселения Хенобоскион располагался монастырь Пахомия. Ну, а обрезание христиане-греки, жившие в Хенобоскионе, не делали: в Евангелиях Филиппа и Фомы это допускалось. Коренные же египтяне, принявшие христианство, делали, ибо обрезание - древнейшая египетская традиция, зафиксированная Геродотом еще в V в. до н. эры. «Мы можем только сказать, что Бог есть. Но что он такое?» - Филон Александрийский. Это вопрос. Его отвлеченная, почти риторическая постановка, сделанная Филоном, у христиан усложнилась. Бог или не Бог Иисус Христос? Если Бог, то в какой мере? И в каких проявлениях - человек? Здесь монахи монастыря Пахомия имели свободу выбора. От - «человек», согласно Филиппу и Фоме, до - «божественного Сына», который является «образом Отца», согласно Поучениям Силуана. В полусотне найденных богословских трактатов из монастырской библиотеки представлены любые точки зрения, а Евангелия определяют как христианскую онтологию (Филипп, Фома), так и гностическую (Евангелие египтян). Последнее сочинение написано от имени Сифа, сына Адама, и посвящено в основном космогонии. И вот при таком на удивление широком и плюралистичном подходе к формированию христианской библиотеки, оказалось, что в ней не нашлось места для канонического Матфея или, скажем, Марка. Новозаветное богословие в библиотеке практически отсутствует. Есть лишь одно исключение, сделанное для авторов Нового Завета. Среди найденных текстов не только нет канонических Евангелий, но и нет ссылок на них. Из новозаветных авторов в этой библиотеке, которая начала формироваться не ранее первой половины IV века, обсуждаются и цитируются только Послания апостола Павла - и те, что вошли в Новый Завет, и не дошедшие до нас. Более того - при полном молчании о других произведениях канона сочинения Павла здесь, так сказать, творчески дополнены. Базируясь на сообщении Павла во II Послании к коринфянам (12.2) о человеке, который был поднят «в теле ли - не знаю, вне ли тела - не знаю: Бог знает» на третье небо, где расположен рай, автор «Апокалипсиса Павла» рассказывает о видениях при путешествии на более высокие небеса. В проблеме датировки новозаветных книг такая ситуация является достаточно убедительным аргументом для уточнения относительной хронологии наиболее ранних произведений христиан. Послания Павла в данном случае является тем естественным мостиком, что ведет от Евангелий типа Филиппа и Фомы к Евангелиям Нового Завета. Отметим, что и сам Павел ни на какие новозаветные произведения не ссылается, он их вообще не знает. Ну, а авторы последних Павла знают. Итак - Павел, тринадцатый апостол, призванный на свое служение, когда Иисус Христос вознесся после воскресения на небо, а двенадцать новозаветных апостолов уже должны были быть определены. Канонизация Павла осуществлялась, очевидно, трудно, ибо его сочинения помещены в Новом Завете с раздраженным предостережением от имени авторитетного апостола Петра, что во всех Павловых Посланиях «есть невразумительное нечто, и увы (α οι) непонятливые и неустойчивые (αμαθεις και αστηρικτοι), извращая, как и другие Писания, сообразно собственным интересам (προς την ιδιαν), их губили (αυτων απωλειαν) - II Петр(3.16). Какие же причины побудили предупредить «непонятливых и неустойчивых» не очень вчитываться в эти Послания, которые - увы - пришлось ввести в канон? Более ста лет в библеистике исследуется проблема какие из четырнадцати Посланий Павла, а они явно написаны не одной рукой и в разное время, принадлежат Павлу. Здесь сколько исследований - столько мнений. Но по другому и быть не может, если Павел остается исторически неопределенной личностью. Так как рассматриваемые Послания составляют, хотя и принадлежат явно разным авторам, единое теософское учение, то его можно попытаться идентифицировать, по крайней мере, в целом. Прежде всего, обращает на себя внимание неоспоримый факт: в Посланиях Павла нет Троицы. Более того - она отрицается: «Один (εις) ибо Бог, один и посредник между Богом и людьми - человек (ανθροποσ) Христос Иисус» - 1 Тим. (2.5). Здесь, как видим, о Троице говорить не приходится, потому как нет, так сказать, даже «двоицы» - как у Филиппа с Фомой. Более того, в Посланиях критически оценена легенда о распятом Христе: «Угодно было Богу посредством глупости (μοριας) оглашенного учения (κηρυγματος) спасти уверовавших, так как и иудеи знамений требуют, и эллины мудрость ищут. Вот мы и (ημεισ δε) проповедуем Христа распятого: для иудеев - уловка (σκανδαλον), для других народов (εθνεσιν) - глупость. Для самих же избранных, как иудеев, так и эллинов, Христа, Божью силу и Божью мудрость» - 1 Кор. (1.21-24). А и впрямь - «невразумительное нечто», если стоять на ортодоксальной позиции. Однако людям, не отягченным ортодоксией, во времена самого Павла все было понятно, хотя проблема и существовала. Состояла она в следующем. Христос как божественная сущность, введенная гностиками, не мог быть распят. Богов не распинала даже фантазия язычников. Распяли не Христа, а человека Иисуса Христа, природа и доля воплощения Христа в котором являлись предметом богословских споров. Вот, к примеру, как вопрос о распятии Иисуса Христа рассматривался в рукописях библиотеки Пахомиевого монастыря. В гностическом сочинении «Второй трактат Сифа», где высший Бог еще противопоставляется неумелому Богу-творцу, рассказывается, что распяли вместо Иисуса некоего Симона из Кирены. Сам же Иисус, приняв образ Симона, стоял в стороне и смотрел на казнь. Отзвук этой легенды есть в Новом Завете. Симон из Кирены упоминается в Евангелиях Матфея (27.32) и Марка (15.21) как человек, который нес крест для распятия. Оброненная каноническими евангелистами вскользь фраза о Симоне в напряженном и драматичном месте выглядит так, словно авторы пытаются дезавуировать легенду о распятом вместо Иисуса Симоне, скороговоркой заявляя: «Да, да! Был такой. Но все свелось только к несению креста, остальное - выдумка». В другом сочинении из монастырской библиотеки под названием «Апокалипсис Петра» излагается более красивая версия, уже в христианском духе. Распяли Иисуса, но крестная смерть и мучения коснулись лишь его плоти. Дух же Христа до этого отделился от тела и сразу вознесся на небо. Павел, в отличие от приведенных авторов, оценивает парадоксальную ситуацию прямолинейно и до вызова откровенно - «глупость оглашенного учения». Но, поскольку так «угодно было богу», чтоб - «спасти уверовавших», он обходит проблему оценки казни. Как теолог-монотеист Павел игнорирует вопросы вроде - распяли Симона или Иисуса и отделялась ли духовная оболочка от плотской? Для него это - «глупости». Бог в учении Павла непознаваем, и он, исходя из этого постулата, сосредоточен на построении внутренне непротиворечивой христианской теософии в опоре на основной онтологический принцип христианства о преобладании веры над разумом: «Мудрость мира сего есть лишь безумие пред Богом» - 1 Кор. (3.19). Отрицая гностицизм, Павел одновременно отвергает и какие-либо предания: «Смотрите, чтоб никто не обманул вас посредством философствования (δια της φιλοσοφιας) и пустой хитрости (και κενης απατης), согласно преданиям людским (κατα την παραδοσιν των ανθροπων), согласно основаниям мира (κατα τα στοιχεια του κοσμου), и не согласно Христу (και ου κατα ριστον)» - Колос. (2.8). Это не Лука, который в первых же строчках своего Евангелия ссылается на предание. Павел, по его словам, строит «здравое учение» и категорично настаивает, что основано его учение «согласно Евангелию славы (ευαγγελιον της δοξες) благостного Бога (του μακαριου θεου), в котором сведущ я (ο επιστευτην εγω)» - 1 Тим. (1.11). Корявый, порой совсем непонятный язык библейских переводов часто расценивается как особый дар патриархальной простоты и стилистической раскованности авторов Библии. Вместе с тем такая литературная «простота», как правило, - плод намеренности переводчиков, озабоченных сокрытием подлинного содержания. В результате, например, получается так, что в переводах вместо «глупости оглашенного учения» стоит непонятное «юродство проповеди». Но подмена слов - это, так сказать, минимальные средства. Если слова почему-то переводчикам мешают, они вообще из текста выбрасываются. Вот, к примеру, из русской Библии: «... когда вы собираетесь в церковь, между вами бывают разделения, чему отчасти и верю. Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные», - 1 Кор. (11.18-19). А вот что дословно в оригинале: «... собрание ваше в церкви слышит разногласия (... συνερχομενων υμων εν εννληεσια ακουω σχισματα) в ваших началах (εν υμιν υπαρχειν), и отчасти тому верю (και μερος τι πιστευω). Должны, конечно, и определенные убеждения у вас быть (Δει γαρ και αιρεσεις εν υμιν ειναι), чтоб пользующиеся успехом являлись объединяющими у вас (ινα οι δοκιμοι φανεροι γενωνται εν υμιν)». Казалось бы - прекрасные слова говорит апостол, призывающий к единству взглядов. Вместе с тем, если точно переводить подобные высказывания, то уж слишком явный получается анахронизм. Переводчиков в данном случае должны сдерживать прежде всего хронологические соображения. Раздоры в церковных собраниях, да и на епископских соборах, у христиан начались в IV в. н. эры, а следовательно, перед нами текст, написанный не ранее этого времени. Предмет разногласий - соотношение божественной и человеческой сущностей Иисуса Христа. Поэтому слова - «в ваших началах» - в переводе опущены. Ну, а поскольку о выборе между разными началами и речь не может идти, то ключевое понятие - определенные убеждения, определенные мысли, выбор (αιρεσες) - превращено при переводе в «разномыслие». Не напрасно, как видим, Павел указывал на возможность обманывать «посредством пустой хитрости». Однако апостол не предвидел, что переводчики будут намеренно калечить его тексты. В первую очередь - калечить основы вероучения. Здесь переводческие хитрости далеко не пустые. Написано: «никто не бог (ουδεις θεος), если не один (ει μη εις)» - 1 Кор. (8.4). По сути, мы имеем жестко и четко сформулированный постулат - Бог может быть лишь один. В противном случае - «если не один» - его нет. Но христиане во времена Павла придерживались и другой аксиомы: есть Бог-отец и Бог-сын. Потом, когда развилось учение о Троице, проблема еще более усложнилась, и четко формулирующего Павла в переводах пришлось подправить. В русской Библии это сделано так: «Нет иного Бога, кроме единого». Перевод, как видим, не только отличается от оригинала текстуально, а изменен и смысл тезиса Павла. В греческом тексте за счет двойного усиленного отрицания (ουδεις - μη) постулируется абсолютная единственность Бога. В переводе же с одним отрицанием (а так сделаны переводы не только в русской, но и в других Библиях) Павлов тезис - Бог может быть один и только один, что исключает Троицу, подменен тезисом - Бог есть один, что уже не препятствует введению Троицы: Бог один, но в трех ипостасях. Остроту споров вокруг этой проблемы в среде христиан описал в IV веке один из отцов церкви - Григорий Нисский. Возможно, картина, им нарисованная, несколько преувеличена в деталях, но существо раскола она вскрывает: «Все полно таких людей, которые рассуждают о непостижимых предметах, улицы, рынки, площади, перекрестки, - сообщает христианский богослов. - Спросишь, сколько нужно заплатить оболов, философствуют о рожденном и нерожденном; хочешь узнать о цене на хлеб, - отвечают: «Отец больше Сына»; справишься, готова ли баня, - говорят: «Сын произошел из ничего» - см. Памятники Византийской литературы IV-IX веков, М., 1968, с. 13. Вопрос - кто больше, Сын или Отец, - рассматривался не только на рынках и площадях, а и в среде иерархов, о чем свидетельствуют многочисленные соборы IV-VI веков, на которых побеждала то одна, то другая точка зрения. А из VII века до нас дошло суммирующее свидетельство пророка Мухаммада, который зафиксировал в Коране (5.17/14): «И с тех, которые говорят: «Мы - христиане!» - Мы взяли завет. И они забыли часть того, что им было упомянуто, и Мы возбудили среди них вражду до дня воскресения...» Из многочисленных обращений Мухаммада к христианской проблематике вырисовывается и суть полемической вражды: «...а они не убили его и не распяли, но это только представилось им; и, поистине, те, которые разноголосят об этом, - в сомнении о нем; нет у них об этом никакого знания, кроме следования за предположением. Они не убивали его, - наверное. Нет, Аллах вознес его к себе: ведь Аллах велик, мудр!» - (4.156/157). «О обладатели писания! Не излишествуйте в вашей религии и не говорите против Аллаха ничего кроме истины. Ведь Мессия, Иса, сын Майрам, - только посланник Аллаха и Его слово, которое он бросил Майрам, и дух Его. Веруйте же в Аллаха и его посланников и не говорите - три!... Поистине, Аллах - только единый бог» - (4.169/171). «Никогда не возгордится Мессия над тем, чтобы быть рабом Аллаху...» - (4.170/172). «И вот сказал Аллах: О Иса, сын Майрам! Разве ты сказал людям: «Примите меня и мою мать двумя богами кроме Аллаха?» Он сказал: «Хвала Тебе! Как можно мне говорить, что мне не по праву?...» - (5.116). В Коране монотеизм развит более последовательно, чем в Посланиях Павла. Мухаммад, признавая Мессию Ису, сына Майрам, как величайшего пророка и праведника, звание Господь к нему не относит: господин всего и всех - Аллах. Павел же, усилия которого направлены на создание учения о единственном Боге внутри христианства, где имела место дилемма Отец - Сын, называет Господом по отношению к людям Иисуса Христа. И только его - к абсолютному и недосягаемому Богу это звание не относится. Вместе с тем он, как и Мухаммад, многократно подчеркивает, что Иисус Христос - человек. Более того, если в Коране признается возможность непорочного зачатия - «Его слово, которое он бросил Майрам и дух Его», - то Павел видит в Иисусе вполне земного по плоти человека: «родился от семени Давида по плоти и открылся сыном Бога в силе» - Рим. (1.3-4). В выражении «сын Бога» здесь нет никакого другого смысла, кроме признания высокой духовности Иисуса. В учении Павла понятие «сын Бога» распространяется, следуя представлениям стоиков, на всех духовных людей - см. Рим. (8.14). Да и к тому же вообще любой христианин рассматривается как «образ и слава Бога» - 1 Кор. (11.7). В утверждении христиан о распятии Исы Мухаммад видит «следование за предположением», ибо «нет у них об этом никакого знания». Сходный взгляд на распятие и у Павла, который считает, что «провозглашенное учение» устояло, потому что так «угодно было Богу», непознаваемому в своих действиях и решениях. Но, приняв в качестве символа тезис о воскрешенном Иисусе Христе и подчеркивая его основополагающую роль в христианстве - 1 Кор. (15.17), Павел одновременно оговаривает, что Иисус не сам воскрес из мертвых, а его воскресил Бог - 1 Кор. (6.14), а также что среди умерших людей это первый воскрешенный - (15.20). Тем самым в Павловом учении отвергаются какие-либо предания, сообщающие о воскрешениях людей Иисусом Христом во время его земной жизни. Наконец, иерархия между Богом и Мессией Исой в Коране определена кратко - «раб Аллаха». В Посланиях Павла сказано то же, но более мягко. Иисус Христос - смертный человек, который после воскрешения «живет для Бога» и «смерть над ним уже не имеет своей власти» - Рим. (6.9-10). Определена и иерархическая значимость «живущего для Бога»: «всякому мужчине - глава Христос, глава же жене - муж, глава же Христу - Бог» - 1 Кор. (11.3). Из приведенных параллелей между Посланиями и Кораном легко видеть, насколько поверхностна оценка - «невразумительное нечто» - по отношению к Посланиям Павла, сделанная в Новом Завете от имени апостола Петра. Они просто не вмещаются в рамки новозаветной ортодоксии, даже при всех усилиях переводчиков. А писал апостол Павел, рассматривая христианские проблемы IV века, именно ясно и вразумительно. И на удивление откровенно. В IV веке церковь получила возможность открытой и публичной деятельности. До этого, в условиях притеснений и запрета, христианство, находившееся на нелегальном положении, безусловно не могло при вынужденной изоляции выработать единые основы богослужения и общие вероучительные принципы. И, начав свободно и широко общаться, иерархи вдруг обнаружили, что «различны служения, а Господь один и тот же» - 1 Кор. (12.5). Да даже и внутри одной общины, как утверждает Павел в этом же Послании (11.18), прихожане разноголосили и препирались по сути начал вероучения. Вся совокупность теософских вопросов сводилась к решению центральной проблемы: Отец - Сын. Монофиситы утверждали, что Иисус и Бог имеют одинаковую, единую природу («монофисис» в буквальном переводе - единая природа). На этом пути догматика со временем выработала учение, называемое сегодня ортодоксальным («ортодоксия» буквально - правильные мнения). Другая точка зрения, заимствованная у стоиков, которую современная официальная церковь считает неправильной, заключалась в утверждении, что по природе Иисус и Бог не одинаковы как сущности, а только подобны - Иисус, как и всякий высокоодухотворенный человек, подобен по своему естеству Богу. Поэтому его можно называть в обобщенном смысле «сыном Бога» и он является «образом Бога». Тезис о подобносущности, в отличие от монофиситского единосущия, давал возможность построить цельное монотеистическое учение в том виде, как оно изложено в Посланиях Павла, где «никто не бог, если не один». Высказал и развил идею о подобносущности в начале IV века пресвитер Александрийской церкви Арий (256-336 г.г.). В чисто умозрительной области, особенно в схоластике, ясные формулировки и построения, если они не подкреплены доказательствами, возбуждают неприятие и ревность - уже в силу того, что открываются возможности всем желающим находить другие решения, отличные от предложенного. Поэтому тезис, противопоставляющий подобносущность и единосущность, возбудил скандал вокруг имени Ария сразу. Согласно учению Ария, человек Иисус не может рассматриваться как единосущный Богу, а его божественность (т.е. - сходная, подобная сущность, но не тождественная) проявилась, когда Иисус, воскрешенный Богом, был забран на небо и обрел бессмертие, став духовным главой и посредником между людьми и никем и никогда не видимым - непознаваемым Богом. «Один ибо бог, один и посредник между богом и людьми человек Христос Иисус» - 1 Тим. (2.5). В греческом оригинале Послания слово «бог» как философская категория, введенная еще Платоном, написано с маленькой буквы. Четко сформулированное положение о человеке Иисусе, который стал после вознесения на небо гностическим Христом, неоднократно в Посланиях повторяется Павлом и всесторонне обосновывается с позиций подобносущности. Словом, излагается учение Ария, в котором христианство одновременно сближалось, как с принципами стоиков, так и с Моисеевым теократизмом. Скандал вокруг тезиса Ария достиг наивысшего накала на Никейском соборе (325 г.), куда он приехал и отстаивал свое учение. Как представителя Александрийской церкви, которая находилась в значительной мере в сфере влияния Римской, западной конфессии, его, конечно, интересовали не теософские споры с восточными епископами. Недавно легализованное христианство (313 г.) явственно ощутило «различие служений». И Арий полагал, что конфессии можно объединить на основе его учения о единственном Боге и едином посреднике - Христе, из которого наиболее определенно вытекала идея единой церкви и возможность согласия между разными толками: «различны служения, а Господь один и тот же». Однако согласия в Никее достигнуть не удалось. Произошел резкий раскол. Богословские же дебаты, как мы уже отмечали, завершились дракой. Епископ Николай Чудотворец, противник теократической идеи, отстаивавший необходимость огосударствления церкви и соединения ее с институтами автаркической империи, ударил Ария. За учиненную драку постановлением собора Николая лишили епископского сана и изгнали. Последнее, если оценивать византийские свидетельства в целом, выглядит странно. В политике, особенно в религиозной политике, победителей не изгоняют. Никейский собор не мог отвергнуть арианство, принять николаитство и одновременно изгнать Николая. Да и дальнейшие события подтверждают - более полувека после Никеи (что известно достоверно) в Византии преобладало арианство, широко распространившееся и вне империи. Фантасмагоричность церковной истории в описании событий Никейского собора связана с позднейшей попыткой приписать этому собору канонизацию Нового Завета и определение ортодоксального символа веры, что исторически невероятно. Ну как можно отвергнуть арианство и одновременно канонизировать учение Павла-Ария, изложенное в Посланиях? И о каком символе веры, утверждающей Троицу, может идти речь, когда написано: «никто не бог, если не один». Ведь в Никее епископы читали не переводы Посланий. Они знали греческий и способны были оценить их крамольность и разрушительность по отношению к идее Троицы. Греко-язычная церковь, в которой исповедовалась Троица и которая называла себя ортодоксальной (ныне принят наиболее мягкий перевод этого слова - православие), Послания Павла не могла канонизировать. В канон Нового Завета Павла включили, скорее всего, когда при переводе на латынь основные, наиболее яркие моменты арианского учения оказались затушеванными. Возможно, что именно канонизация переведенного на латынь Павла и дала основание Римской церкви называться универсальной (слово «католический» вообще не переводят, так что со временем стал забываться его первоначальный смысл). Окончательное конфессиональное разделение ортодоксальной и универсальной церквей произошло в XI веке, хотя противопоставление ортодоксии (православия) и универсализма (католичества) возникло в VII веке. Такое предположение о канонизации Посланий Павла дает возможность объяснить, почему предупреждение для «непонятливых и неустойчивых», сделано от имени апостола Петра - ведь он почитался как основоположник латиноязычной Римской церкви. При канонизации Павла пришлось отметить, что в его Посланиях «есть невразумительное нечто» даже после того, как при переводе на латынь они оказались существенно подправленными в соответствии с традиционными христианскими положениями. Ну, а до перевода для исповедующих Троицу они содержали невообразимое - четкое, последовательное и твердое арианство. Наибольшие усилия переводчиков Павла сосредоточены на сокрытии и затушевывании человеческой природы Иисуса Христа. Вот, например, как дословно написано в оригинале: «Помни Иисуса Христа, пробужденного из мертвых (εγηγερμενον εκ νεκρων), из семени Давида (εκ σπερματος Δαυιδ), согласно благовествованию моему» - II Тим. (2.8). А вот что получилось в русской Библии: «Помни Господа Иисуса Христа от семени Давидова, воскресшего из мертвых, по благовествованию моему». Павел подчеркивает, что Иисус, первый «пробужденный из мертвых» в истории человек, имеет отнюдь не божественное происхождение, а происходит из рода Давида - «согласно благовествованию моему». В переводе же порядок слов изменен, и «благовествование мое» отнесено к акту воскрешения. Да и добавлено еще отсутствующее в оригинале слово «Господь», которое внесли в текст латинские переводчики (Dominus). Трудно, очень трудно переводить Павла, стремясь втиснуть арианское учение в рамки ортодоксии. Вместе с тем с проблемой переводчики справились в такой степени, что в конце концов апостол в канон попал. Попытка датировать Павла ранее, чем IV в., совершенно безнадежна, ибо приходится сталкиваться в таком случае со слишком яркими анахронизмами, которые историки, переняв хронологические представления от теологов, не желают замечать. В Посланиях, которые отчасти являются и деловыми письмами, изображена укрепившаяся, легальная и широко распространенная по империи церковь со сформированной уже иерархией - епископы, пресвитеры, диаконы и диаконисы. Возьмем одно из явно поздних посланий - Филиппийцам. Адресовано оно «епископам и диаконам» и всей их пастве (1.1). А завершается Послание так (4.21-22): «Приветствуйте всякого святого в Христе Иисусе. Приветствуют вас также все мои собратья, приветствуют вас все святые, особенно же Цезаревы домашние (Καισαρος οικιας)». В I-III веках не было ни одного «Цезаря» - приверженца христиан, да к тому же со всем своим семейством. В четвертом же веке встречаются даже такие императоры (слово «цезарь» к этому времени стало званием, аналогичным титулу «принц крови»). Вот, к примеру, свидетельство Аммиана Марцеллина, видного византийского историка, современника описываемых им событий, об императоре Иовиане (363-364 г.г.): «он был привержен христианскому закону и проявлял уважение к этой религии» - «История» (XXV.10.15). Проявляли уважение к христианской религии в этот период истории уже и некоторые цезари. Одного из них, чье имя, кстати, записывалось вместе с титулом «цезарь», мы сейчас отыщем. Николаиты с арианством вели ожесточенную борьбу. Но еще полвека после Никеи в Константинополе (а в Риме значительно дольше) ариане являлись ведущей, наиболее многочисленной в столице конфессией. Любое противостояние в идеологии оттачивает и усиливает аргументацию. Епископ Аполлинарий из Лаодикеи, приверженец николаитства, в конце концов пришел к утверждению, что Иисус Христос является абсолютной, единой божественной индивидуальностью и что Бог полностью воплотился в человеке. Отсюда Аполлинарий пришел к заключению, что акт воскрешения для обычных людей невозможен, как для их тел, так и для душ. То есть, отстаивая монофиситские позиции, епископ-богослов фактически выпал из христианства. Крайние формы со временем приняло и арианство, дойдя в начале V века до вызывающих формулировок патриарха Нестория типа «человекородица» вместо «богородица». Один из самых ярких представителей арианства в исторический период его преобладания во второй половине IV в. - проповедник Аэций. Он обладал мощным ораторским талантом, а также обширными знаниями и вне теологии, неоднократно признавался победителем на богословских диспутах в Антиохии, Александрии и Константинополе. Являясь воспитанником видного византийского врача Сополиса, вел медицинскую практику, причем лечил всех бесплатно. На жизнь периодически зарабатывал ювелирным делом, искусству которого обучился в юности. В Антиохии Аэций попал в поле зрения наместника восточных провинций Цезаря Галла и был приглашен к его двору в качестве врача. Цезарь Галл, двоюродный брат правящего императора Констанция, наместничал в Антиохии четыре года. В 354 г. Констанций поверил дворцовым наветам и приказал Цезаря Галла казнить. А через год присвоил звание цезаря его младшему брату Юлиану - будущему императору, которого церковь называет «Отступником», - и назначил наместником северных провинций. После казни Цезаря Галла подверглось преследованиям и его окружение. Аэция, в частности, сослали. А возвратил его из ссылки ставший императором (360 г.) Юлиан. Вполне возможно, что Послание филиппийцам написал Аэций. Тогда дата документа очевидна: 351-354 годы. А если не делать никаких допущений, то является бесспорным, что написано Послание, когда цезари то симпатизировали христианству и даже принимали его со всеми своими домашними, то становились «отступниками» - в общем, где-то в середине IV века. И кто б его не написал, было бы оно составлено только от имени апостола Павла, являвшегося в некотором роде коллективным псевдонимом арианских проповедников. Возможно, что такая традиция сложилась после эбионита (эвьоним - нищие) Павла Самосатского (III в.), последователем и приверженцем теологической концепции которого - Иисус только человек! - являлся Арий. Однако есть и другое решение проблемы авторства: Павел - вовсе не имя «Павел», а эпитет «малый». Приведем пример достаточно выразительной конструкции из Послания Титу (1.1), позволяющей усматривать в загадочном имени эпитет: «Павел (малый) раб Бога, апостол (посланник) же Иисуса Христа, по вере избранный Богом и осознавший (επιγνωσιν) истину (αληθειας) по благочестию (της κατ ευσεβειαν)». Противопоставляющая частица «же» (δε) между «рабом Бога» и «апостолом Иисуса Христа» позволяет усматривать в самоопределении «избранного Богом» не человека Павла, а уничижительное «малый». При этом, латинское происхождение слова в греко-римской среде христиан никакого значения не имело, все хорошо понимали достаточно известный в древности эпитет. Среди арианских «Посланий Павла» есть одно прямо подписанное автором. В конце Послания римлянам (16.21-22) среди заключительных многочисленных приветствий, в частности, говорится: «Приветствует вас Тимофей, помощник мой, и Лука, и Ясон, и Сосипатр, родственники мои». Приветствую вас я, Тертий, писавший послание в основном (ο γραψας την επιστολην εν κυριφ). В дошедших до нас некоторых древних списках значится, что писал не Тертий, а Терентий. Но имя здесь несущественно. Не имеет значения - кто писал, а важно - что писал он «в основном». Участвовал же в написании, очевидно, еще «помощник Тимофей», а возможно, что и три указанных родственника. Скандальную ситуацию с не той, что требуется, подписью переводчики постарались скрыть. Оборот εν κυριφ - «в основном» - переведен «в Господе», что лингвистически возможно, но в контексте бессмысленно. И одновременно придуманное переводчиками «в Господе» перенесено в начало фразы, что уже является лингвистическим обманом. А вот в английской Библии сделано наоборот - перенесено в конец фразы слово «приветствую»: salute you in the Lord. В обоих случаях озадаченному читателю переводов можно ответить: фактически писал не «малый раб Бога» (именно так начинается это Послание), а - « Павел, раб Бога». Тертий же только под диктовку записывал. Ну а помощник Тертия вообще ни при чем. Авторы в псевдонимике довольно часто опираются на выразительную игру слов. Однако в рассматриваемой ситуации никакого псевдонима нет - Послание подписано Тертием, основным его составителем. Поставленное же в начале «малый раб» - общая самохарактеристика арианских проповедников, справедливо считавших, что раб высшей непознаваемой силы, в которую они верили, является почетным званием. Это весьма позднее Послание, переданное в Рим по случаю через некую диаконису Фиву (16.1). О позднем его происхождении свидетельствуют как догматический характер ссылок на библейские тексты, что не свойственно остальным Посланиям Павла, так и знание такого пророка, как Исайя (9.29), (10.20). То есть - написано оно Тертием не ранее V в. н. эры - века пророков-монотеистов, создававших апокрифированные, отнесенные к глубокой древности сочинения, но не сумевших скрыть, что обладают очень поздними знаниями. Послание же Титу от имени малого раба Бога, скорее всего появилось в начале IV века и принадлежит, быть может, самому Арию. Оно написано твердой рукой делового человека, который явно обладал авторитетом и влиянием, так что мог даже разрешить себе назидательно-властный тон (1.5): «Для того отправили тебя на Крит, чтоб завершил ты неоконченное и возглавил городских пресвитеров». Дальше автор указывает, какими необходимыми качествами должны обладать епископы, и рассматривает организационные задачи церкви IV века. Наконец, Послания, по формулировкам и выводам откровенные до вызова (например, Коринфянам и Тимофею), следует, по-видимому, отнести ко второй половине IV века, когда в Константинополе общим признанием пользовались такие выдающиеся проповедники, как Аэций или его ученик Евномий, по имени которого историки церкви называют крайнее арианство. Глава 12. КОГДА ХРИСТИАНЕ ПЕРЕСТАЛИ ПОСЕЩАТЬ СИНАГОГУ "Эти добрые люди ничему не учились и все перепутали, что я говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной". M. Булгаков. “Мастер и Маргарита” Пророка из Галилеи Иисуса, проповедовавшего в Палестине учение, основанное на философии стоиков, не понимали его же немногочисленные ученики. Они возражали, не всегда осмысливая его высказывания, и способны были отказаться от своего учителя - Евангелие Иоанна (16.32). Даже родные братья "не верили в него" (7.5). Иоанн имена братьев не назвал. Но они перечислены в Евангелии Марка - это Яков, Иосет, Иуда и Симон. Марк еще отмечает, что Иисус имел также и родных сестер. Смущало слушателей пророка, как утверждает Марк, простое, из плотницкой семьи, происхождение Иисуса, ибо он проповедовал в синагоге необычное, ранее неслыханное учение - "с изумлением говорили: откуда в таком такое?" А оценивая ситуацию - "препирались в этом (εσκανδαλιϚοντο εν αυτφ)" - Марк (6.2-3). Ученая мудрость не способна вызывать изумление, а порой может восприниматься и как мудрствование. Толковые же и самобытные высказывания простого человека, скажем плотника, неизменно возбуждают внимание слушающих. И Иисуса всегда внимательно слушали, хотя далеко не все соглашались с ним. Наибольшее неприятие вызывал проповедуемый Иисусом тезис стоиков о божественности любого человека, который проникся "словом Божиим". "Царство божье внутри нас" - соотносил людей с вечностью Сенека. А Иисус настаивал - все духовные люди являются "сынами Бога", что после него усвоили и повторяли павловцы-ариане - Послание Римлянам (8.14). За такую проповедь, как отмечается в Евангелии Иоанна, Иисуса хотели побить камнями - Иоанн (10.33-36). Согласно учению обоих философов лишь через самоусовершенствование, путь к которому пролегает в духовном мире человека, достигается равенство людей, сынов Бога. И оба сформулировали сходные, порой тождественные нравственные принципы, отделяющие человека от животного. Невозможность вывести смысл жизни из одного факта бытия неминуемо ведет к иррационализму и статичной мистичности. Сенекой же и Иисусом впервые поставлен вопрос о смысле жизни, преобразуемой поведением человека, прежде всего на основе нравственно-психологических изменений. Опирающаяся на веру форма их учения - первопричина конфликта с властью. Учение являлось неприемлемым политически, так как идеи равенства античный мир отвергал. Особенно же они воспринимались как опасные при их общедоступной религиозной подаче. Сенеку, воспитателя юного Нерона, по приказу его воспитанника, ставшего императором, поставили перед выбором - казнь или самоубийство. У плотника Иисуса выбора не было, его распяли. Общие основы права, действовавшего в позднеантичный период по отношению к религии, известны из комментариев видного римского юриста III века нашей эры Павла. "Пророков, которые притворяются, что исполнены божественным духом, следует изгонять из города, дабы они, пользуясь человеческим легковерием, не портили нравы надеждой на что-либо и не возмущали души простонародья... Те, кто вводят новые и неизвестные обычаю религии, которыми волнуют души людей, если они из более почтенных людей - ссылаются, если из простонародья - караются смертью" - "Павловы сентенции" (V, 21.12). Заинтересованные письменные предания, основанные на скупых устных, о жизни Иисуса донесли до нас мало бесспорных фактов и событий, совсем крупицы. Родился он в "Галилее многонациональной (ГЛИЛ ЕГУИМ)" - Исайя (8.23/9.1), в семье иудейской веры - Лука (2.21). Слово ГУИМ - вовсе не "языческий", как, намеренно искажая смысл, иногда переводят, а - "многонациональный" или "народы". Многонациональным являлось и его окружение. Среди учеников Иисуса выделяются Андрей и Филипп, имеющие греческие имена. Отметим, что посредничают между греками и Иисусом, согласно Евангелию Иоанна (12.20-22), именно Андрей с Филиппом. До широкого распространения монотеизма понятие "языческий" вообще ни в какой лингвистической форме не могло появиться, а Иисус как раз и являлся первым пророком, который проповедовал на Ближнем Востоке монотеизм. О многонациональности среды, в которой вырос Иисус, свидетельствуют также имена его братьев. На фоне трех достаточно традиционных семитских имен - Яков, Иуда и Симон - резко выделяется имя Иосет (IωσητοϚ). По какой-то причине одного из братьев Иисуса назвали нехарактерным для Палестины египетским именем. Переводчики это совершенно неожиданное и тем самым несущее в себе печать подлинности имя искажают, превращая Иосета то в Иосию, например, в русской Библии (но тогда должно бы в оригинале стоять: IωσιαϚ), то в Иосифа (Iωσηφ) - как, например, в латинской Вульгате - loseph. В ранней агиографии Иисуса сложной проблемой для теологов являлся также его брат Яков. Если в Посланиях Павла, где утверждается, что Иисус только человек, ставший посредником между Богом и людьми, Яков представлен последователем, воспринявшим и пропагандировавшим учение своего брата, то канонические евангелисты обходят в изложении последний факт - среди первых апостолов они не называют кого-либо братом Иисуса. Особенно показательно, что у Марка, который наиболее подробно написал о родственниках Иисуса, среди апостолов имени Яков нет вообще. Немногочисленная группа приверженцев Иисуса после казни рассеялась. Однако учение его сохранилось как в устной традиции, так и в письменной. По-видимому, Фома является первым, кто письменно зафиксировал это учение. Его Евангелие, состоящее только из высказываний Иисуса, начинается формулировкой основных положений религии стоиков: "царствие внутри вас" (2). "Когда вы познаете себя, тогда вы будете познаны, и вы узнаете, что вы дети - Отца живого" (3). Под такими словами могли бы подписаться и Сенека, и Эпиктет, которые в первом веке нашей эры утверждали почти дословно то же самое. После того как последователи Иисуса во втором - третьем веках отождествили его с гностическим небесным Христом, первые христиане стали дополнять принадлежащие Иисусу высказывания, порой существенно отходя от стоицизма. Последнее является существенным препятствием при восстановлении облика пророка - вне стоицизма исторического Иисуса нет. "Иисус сказал: Может быть, люди думают, что я пришел бросить примирение в мир, и они не знают, что я пришел бросить на землю разделение, огонь, меч, войну. Ибо пятеро будут в доме, трое будут против двоих и двое против троих" - Евангелие Фомы (17). Ничего подобного исторический Иисус говорить не мог, так как являлся философом-стоиком. Да и никакой проповедник, который так думает, не осмелился бы публично делать подобные заявления. Даже идеологи тоталитаризма в двадцатом веке на митингах свои подлинные устремления скрывали, и призывы к "разделениям, огню, мечу и войне" разрешали себе лишь в минуты отчаяния на своих закрытых съездах. Люди не только считали, что Иисус "пришел бросить примирение в мир". Те, кто исповедовал его учение, видели это на примерах поведения своих единоверцев в любой мирно и замкнуто живущей общине-синагоге (греческое "синагога" и есть - "община"). Ситуация была такой, как она описана в новозаветном Послании Якова: "Мудр ли и разумен кто из вас, докажи это на самом деле добрым поведением и мудрою кротостью" (3.13). "Мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, затем мирна, скромна, послушна, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицеприятна. Плод же правды в мире сеется у тех, которые хранят мир" (3.17-18). Мудрость - мирна! Мудрая кротость - разумна! Мир - есть правда! Написано Послание Якова в исторический период, когда еще существовала синагога как христианский религиозно-общественный институт, но уже легально выделилась и церковь (εκκλησια - созыв, сообщество). А открыто сообщества, основанные на слиянии замкнутых общин-синагог, могли появиться только в начале IV века. "Яков, Бога и владыки Иисуса Христа раб", как он называет себя в начале Послания, выделяет оба института. Сходы верующих происходят еще в синагоге (συναγωγη) (2.2). А вот если кто-то заболеет, то дается совет позвать пресвитера из церкви (5.14). "Синагогу", функционирующую наряду с церковью, убрали из Послания Якова при переводе его на латынь. Ну а следом и во всех остальных переводах синагогу, дающую возможность датировать это Послание по нижней границе написания, из Нового Завета устранили. В этот же исторический период, очевидно, сделана и вставка (17) в Евангелие Фомы. А впоследствии она попала и в канонические Евангелия. В византийской церкви довольно быстро сформировалось направление, нацеленное на общественно-политические претензии преобладания и доминирования в обществе. Возглавил его епископ Мирликийский Николай (Чудотворец), который как теолог придерживался монофиситских взглядов. Поиск же политического преобладания довольно часто в истории сводился к концепции "огня и меча", к разделениям и войне, особенно в древнем обществе с авторитарной социальной психологией. Христианство в эпоху своего общественного становления обнаружило, что у него не только "служения различны", как сразу отметили павловцы-ариане, но и что у разных конфессий существенно разнятся политические устремления. И каждый, кто мог, начал подправлять и изменять высказывания Иисуса, а то и, ориентируясь на потребности дня, стал приписывать ему мысли, которые пророк-стоик по сути отрицал. После исторического Иисуса его учение, в силу указанных выше норм античного права, ограничивающего возможности для введения новых религий, могло проповедоваться только тайно. "Иисус - имя скрытое, Христос - имя открытое" - Евангелие Филиппа (19). Политические условия эпохи, изначально предопределившие вынужденную скрытость христианского вероисповедания, сделали не только учение, но даже имя пророка на определенное время тайным. В Кумранской общине христианской направленности он так и остался безымянным Учителем праведности. А иудеохристиане, отождествившие Иисуса с Христом, со временем сочли, что необходимо разъяснить сакральность и тайность двойного имени. Став явью, христианство попало сразу в поле зрения светской, нехристианской мысли, и его история уже сравнительно легко поддается реконструкции. Однако историки, однажды зацепившись за схемы, выстроенные теологами, весь обширный исторический материал, который не укладывается в эти схемы, либо не замечают, либо намеренно искажают, либо, что бывает, правда, редко, фальсифицируют. Пример фальсификации, сделанной переводчиком "Правдивого слова" Цельса, мы уже приводили в главе о царе Ироде и его биографе. Теперь остановимся на сочинении Цельса более подробно. Написано резкое и бескомпромиссное "Правдивое слово", когда христианство боролось за власть и являлось сообществом, основой которого, как утверждает Цельс, служил "упорный заговор против законов". Община христиан к тому времени внутренне окрепла настолько, что уже "сила налагаемых ею обязательств была выше долга присяги", а общественно направленная деятельность упорной и настойчивой. Христиане, как раздраженно отмечает Цельс, сразу активно начали преследовать сложную, в принципе, недосягаемую цель - "обратить в свою веру всех людей". Автор "Правдивого слова", кроме гносеологической задачи - критики основных положений христиан, руководствовался еще и политическими намерениями - воздействовать на их гражданские позиции. Оппозиционная деятельность по отношению к государству, мятежность и нетерпимость христиан тревожили Цельса настолько, что он обращается к ним с призывом: "прекратите ваш отказ от гражданской и военной службы", и предупреждает - "но если вы, напротив, вздумаете подрывать верность государю, он вас накажет. Если бы вам стали подражать в неповиновении и другие его подданные, империя сделалась бы скоро добычей варваров, и это было бы концом не только вашей хваленой религии, но и вообще всякой мудрости на свете". Цельс - единственный из философов и историков древности, чей обстоятельный и пространный труд, направленный против активизировавшегося христианства, дошел до нас почти полностью. Датирование такого документа представляет большой интерес, ибо дает возможность выявить нижнюю допустимую границу для определения времени, когда христиан стали воспринимать как влиятельную общественно-политическую силу. В традиционной истории и библеистике "Правдивое слово" уже датировано: 170-180 гг. н. эры. Как определен столь четкий хронологический интервал? Все просто. Протестантский богослов, некто Кейм, перевел и опубликовал Цельса на немецком языке во второй половине XIX века. Он же выяснил, о каком Цельсе идет речь, а также определил точную дату написания сочинения следующим образом. Кейм использовал не само сочинение Цельса, а книгу, приписываемую Оригену, "Против Цельса", в которой автор, пытаясь опровергнуть обстоятельного критика христиан, воспроизвел почти все "Правдивое слово", переписывая его строчка за строчкой. Таким образом, следовало исходить из времени жизни Оригена. Поскольку Ориген жил в начале III века, то оставалось найти среди нехристианских авторов II века первого попавшегося Цельса. Он и должен являться автором "Правдивого слова". Известный же факт, что, используя имя Оригена, теологи апокрифировали сотни своих подложных сочинений (по количеству подделок мнимый Ориген может соперничать только с мнимым Златоустом), в расчет можно не брать. При столь бесхитростном подходе Кейма ждала удача. У насмешника Лукиана, автора, жившего во второй половине II века, один из памфлетов посвящен некоему Цельсу. Теперь можно прикинуть, когда примерно сделано посвящение, и точная дата написания "Правдивого слова" найдена - 178 год. Историки согласились с Кеймом, что приятель Лукиана является искомым Цельсом, но решили, что Кейм переусердствовал в точности. Поэтому "точную дату" Кейма они заменили интервалом 170 - 180 гг. Однако проблему датирования "Правдивого слова" можно решить без каких-либо угадываний, так сказать, весьма материально, ибо у Цельса имеется довольно выразительное нумизматическое свидетельство. "Допустим на минуту, что правда все то, о чем рассказывают морочащие читателей ученики твои насчет исцелений, воскресения... и о всем прочем; поверим, что ты все это совершил. Но ведь ничем не хуже дела чародеев, обещающих еще более удивительные вещи, и то, что совершают выученики египтян, отдающие посреди рынка за несколько оболов свои замечательные знания, изгоняющие бесов из людей, выдувающие болезни..." Во II веке "посреди рынка" никто не стал бы платить несколько оболов нищему врачевателю, "выдувающему болезни", так как тогда "несколько оболов" составляли, по крайней мере, серебряную драхму (1 драхма = 6 оболов). В тексте Цельса "несколько оболов" звучит так же, как мы сейчас говорим "несколько копеек", и следовательно "выученики египтян" врачевали на рынке за оболы не раньше, чем обол стал самой мелкой монетой. Бронзовый обол середины II в.н. эры (Египет, Александрия) с портретом Антонина Пия и более мелкая монета того же времени (возможно, лепта). По весу эти монеты, как и сестерции, не отражали реального соотношения стоимости меди и серебра, а имели принудительный курс. Произошло это в IV веке, после того как в 301 году император Диоклетиан издал эдикт о ценах. С тех пор два обола составляли один условно-счетный денарий - цену, за которую, согласно эдикту, можно было купить одно куриное яйцо. Десяток яиц за "выдувание болезни" является платой в изображенной на рынке сцене вполне реальной. Обратим внимание также на то, что в приведенном отрывке говорится о Евангелии как о письменном документе, уже достаточно хорошо распространенном: "морочащие читателей ученики твои". Можно указать и верхнюю допустимую границу написания "Правдивого слова", исходя из того, что в нем сообщается о Евангелии: "...Хотя отлично известно, что вы три, четыре раза и более того переправляли текст своего Евангелия, чтобы увернуться от бросаемых вам упреков и обвинений". Здесь ясно сказано не о разных Евангелиях разных авторов, а о признаваемом церковью одном каком-то безымянном первоевангелии, настолько еще неавторитетном, что его создатели разрешали себе многократно переделывать текст, так как подвергались упрекам и обвинениям. Подобная ситуация могла иметь место только до середины V века, когда Матфей написал свое Евангелие, а Захария ответил памфлетом по поводу "тридцати серебреников", и когда николаитская церковь завоевала ведущие позиции, так что ее учение являлось уже в значительной мере традиционным. Не только в процитированном отрывке, во всей своей книге Цельс говорит об одном Евангелии, во многом сходном с каноническими текстами, но и в некоторых моментах существенно от них отличающемся. Так как Цельс знал о многих редакциях критикуемого им первоевангелия, то автора "Правдивого слова" следует искать среди философов, писавших в конце IV или начале V века. Такого Цельса можно найти "методом Кейма", но основываясь уже на указанной выше материальной основе (обол - копейка). Речь о нем идет в одном из последних писем знаменитого ритора Либания (314 - 393 годы) к видному византийскому философу Фемистию (320 - 390 годы): "...А что касается тебя, то лучше бы ты оказал благодеяния Цельсу, твоему ученику; ты сделаешь ему добро, если не скроешь от него ни одного из тех ухищрений, на изобретение которых ты затратил столько времени". (Памятники позднего античного ораторского и эпистолярного искусства I - IV веков, Наука, Mосква, 1964, страница 168. Письма дальше мы будем цитировать по этому изданию, обозначая его кратко: "Памятники..."). Фемистий среди философов и риторов IV века выделялся тем, что особо занимался вопросом формы изложения и являлся противником характерного для позднеантичного времени стремления к излишним риторическим украшениям и софистике. Речи Фемистия, дошедшие до нас, посвящены вопросам философским и государственным, отличаются простотой, четкой логичностью и ясностью изложения. Такие же особенности - как круг затрагиваемых вопросов (общество и государство), так и философский, с цепкой логикой и одновременно довольно простой стиль изложения - характерны и для "Правдивого слова". Последнее дает основание видеть в его авторе ученика Фемистия, на которого просил обратить внимание Либаний. И Либаний, и Фемистий, и ряд других менее знаменитых риторов, философов и историков, живших в конце IV века, да и в более поздние времена (вплоть до VII века), являлись, как стало принято говорить, язычниками, притом ревностными язычниками. Цитированное выше письмо Либания к Фемистию написано около 390 года, когда его ученик Цельс был, согласно письму, еще молод. Сочинитель же "Правдивого слова" выглядит автором зрелым, умудренным, тщательно и всесторонне изучившим рассматриваемые вопросы. Поэтому можно предполагать, что Цельс писал свою книгу в 20 - 30 годы V века. Критиковал он в ней не конкретное каноническое Евангелие. А, если соотнести его с каноном, - некое первоевангелие, которое тогда обсуждалось и многократно переделывалось. О чем же шла речь в первоевангелии и что опровергал Цельс? "Иисус выдумал свое рождение от девы. Он родился в иудейской деревне от местной женщины, нищей пряхи; уличенная в прелюбодеянии, она была выгнана своим мужем, плотником по ремеслу. Она была уличена в прелюбодеянии и родила от какого-то солдата по имени Пантера. Отвергнутая мужем, она позорно скиталась, родила втайне Иисуса... Может быть, мать Иисуса была красива, и бог, которому несвойственно любить тленное тело, сочетался с ней как с красавицей? Не будем говорить о том, что бог вряд ли мог влюбиться в женщину небогатую и не царственного рода; ведь ее никто не знал, даже соседи... Когда плотник ее возненавидел и прогнал, ее не спасли ни сила божья, ни властное слово... ...Иисусом сказано, что халдеи, побужденные его рождением, пришли, чтобы поклониться ему, еще младенцу, как богу, что они об этом сообщили тетрарху Ироду. Последний послал перебить всех родившихся в одно время с Иисусом... ...Вы утверждаете, что Иисус - царского происхождения. То было дерзостью со стороны составителей генеалогии, когда они вывели род Иисуса от первого человека и иудейских царей. Конечно, жена плотника, оказавшаяся столь знатного рода, не могла бы этого не знать". Здесь пока что остановимся. Ничего подобного в канонических Евангелиях нет. Иосиф-плотник не уличает свою жену в прелюбодеянии и не выгоняет ее. Нет в Евангелиях и солдата по имени Пантера, а вот в иудаистской книге "Толдос Иешу", которая, как указывалось уже, является памфлетом на неканонические тексты, солдат со схожим именем - Пандира - есть. Нет в Евангелиях в момент рождения Иисуса и тетрарха Ирода. Устраивает вифлиемское избиение младенцев в Евангелиях не тетрарх, а его отец - царь Ирод, увлекательную биографию которого написал "Иосиф Флавий". Но самым важным сообщением Цельса является то, что в первоевангелии приводилась царская генеалогия не Иосифа-плотника, как это имеет место в новозаветном каноне (Матфей, Лука), а матери Иисуса, как написано в апокрифическом Евангелии Якова. Два других евангелиста (Марк, Иоанн) вообще начинают повествование с того времени, когда взрослый Иисус занимался проповеднической деятельностью. Скорее всего, редакторы, канонизировавшие тексты, просто вырвали начало из Евангелий Иоанна и Марка, так как оно резко расходилось с тем, что сообщалось Матфеем и Лукой, а совпадало с утверждениями Якова. Совершенно невероятные вещи сообщает Цельс и об учениках Иисуса. "А между тем они предали его и отреклись от него, нисколько о нем не думая. Ведь если против человека злоумышляют, и он, вовремя об этом узнав, заранее скажет об этом злоумышленникам, то они откажутся от своего намерения и остерегутся... Выходит, что бог соблазнил своих учеников и пророков, с которыми вместе ел и пил... Но что всего нелепее, сам бог злоумыслил против сотрапезников, сделав их изменниками и нечестивцами". Является очевидным, что Цельс критиковал первоевангелие, а о тех Евангелиях, которыми располагаем сейчас мы, он ничего не знал. Судя по последней цитате, в первоевангелии совсем по-иному, если сравнивать с дошедшими до нас версиями, изображались психологические моменты взаимоотношений Иисуса со своими учениками. И особо отметим - об апостолах речь не шла: ученики отреклись и изменили Иисусу. Но если существовало первоевангелие, которое можно соотносить с каноническими текстами, не могло же оно бесследно исчезнуть? Оно и не исчезло. Как исторический источник оно дошло до нас в несколько укороченном, переработанном и отредактированном виде. Называется первоевангелие сейчас - Евангелие согласно Иоанну. Цельс: "Вы занимаетесь софистикой, когда говорите, что сын божий - само слово..." Иоанн (1.1): "В начале явилось слово, и слово явило бога, и бог явил слово (в оригинале именно такой порядок: θεος ην ο λογος". Эта, одна из главных в учении гностиков, идея есть только в Евангелии Иоанна. Переставляя слова в конце фразы, переводчики не только гасят яркий гностический тезис, но и заставляют читателя отождествлять Иисуса с Богом, чего нет ни в первом стихе, ни во всем Евангелии. Гностическую выразительность стиха (1.1) усиливает в данном случае также многозначность слова "логос", которое в контексте грекоязычный читатель воспринимал и как "знание": "В начале явилось знание, и знание явило бога, и бог явил знание". Содержит Евангелие Иоанна еще и другой, не входящий в остальные Евангелия принципиальный у гностиков догмат об утешителе, который должен явиться на землю после того как Иисус вознесется на небо. Иоанн (16.7): "Но я истину говорю вам, лучше для вас, чтобы я пошел, ибо, если я не пойду, утешитель не придет к вам, а если пойду, то пришлю его вам". У Иоанна тезис гностиков об утешителе не является случайным заявлением Иисуса, а настойчиво повторяется (14.16), (14.26), (15.26). Очевидно, первоевангелие Иоанна-гностика переделывалось не только тогда, когда оно было еще безымянным и подвергалось критике Цельса, но и много позже тех времен, когда жил Захария, написавший антиевангельский памфлет, так как в современном тексте Иоанна есть две цитаты - (19.37) и (12.15), - взятые из Захарии, без упоминания имени пророка. Их условно можно назвать цитатами. Мимоходом приводятся лишь обрывки фраз пророчества, они имеют искусственный характер и нарушают ход повествования. Такой же характер носят и другие, немногочисленные в этом Евангелии библейские цитаты, вставленные в текст, похоже, чужой рукой. Скорее всего, в первоевангелии не было никаких цитат и ссылок, а его автор, как и подобает гностику, полагался на собственные суждения. Мнение, что Евангелие Иоанна следует считать по времени возникновения первым среди канонических, уже высказывалось, например, академиком АН СССР P.Виппером. Анализ же сообщаемого Цельсом дает возможность понять, что оно является просто отредактированным первоевангелием. Приведем некоторые параллели, которые можно обнаружить у Цельса и только в Евангелии Иоанна. Цельс: "Почему Иисус на кресте так жадно потянулся к питью и не смог стерпеть жажду?" Иоанн (19.28): "После того Иисус, зная, что все уже свершилось... говорит: жажду". Цельс: "А что он, хотя не сумел постоять за себя при жизни, став трупом, восстал, показал следы казни, побитые руки, - то кто это видел? Полубезумная женщина или кто-нибудь еще из той же шарлатанской компании..." Иоанн (20.25): "Но он (Фома. – И.М.) сказал им: если не увижу на руках его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра его, не поверю... Потом говорит (Иисус) Фоме: подай перст свой сюда и посмотри руки мои..." Цельс: "...Он был казнен и претерпел такие страдания, не убедив никого при жизни, даже своих учеников." Приводить параллельное место из Евангелия Иоанна здесь просто не рационально, пришлось бы цитировать добрый десяток мест. Среди евангелистов только у одного Иоанна на протяжении 16 глав Иисус постоянно упрашивает всех, в том числе и своих учеников, уверовать в него. После того как ученики наконец уверовали (16.29-31), Иисус в семнадцатой главе молится за них. Но даже и после этого в двадцатой, предпоследней главе, все же появляется неверующий ученик Фома, желающий увидеть пробитые гвоздями руки Иисуса: "Отчего эти раны на твоих ладонях? А он ответит им: Меня били в доме любящих меня!" - Захария (13.3). Раздраженный сарказм Захарии, читавшего не только Евангелие Матфея, как мы это уже видели, но и прообраз Евангелия Иоанна - вполне понятен. Естественным и понятным становится и то, что Захария сразу же восклицает: "О меч! Восстань на пастыря, на родственника моего! Порази пастыря, и рассеются овцы". Разница в позициях рационалиста Цельса и иррационального Захарии определялась их устремлениями. Первый, критикуя христиан, пытался все-таки найти с ними точки соприкосновения. Консервативный же Захария, продолжавший придерживаться иудеохристианских позиций в V в. н. эры, желал уничтожения родственников-христиан, в особенности их пастырей. Захарию как возмутившегося верующего человека можно понять, так как писал он свое пророчество лет на 40 - 50 позже Цельса и знал не только легенду о неверующим Фоме, изложенную Иоанном-гностиком, но и рассказ Матфея-мытаря о продаже Спасителя за 30 серебряных силикв. При рассмотрении узла Иеремия-Матфей-Захария выше было отмечено, что в арамейском оригинале пророчества Захарии предлагается бросить злополучные тридцать серебреников в храм для Творца. Последнее в рамках традиционной датировки пророчества и рассмотрения его как произведения древнего ортодоксального иудаизма выглядит абсурдно. Ведь вне зависимости от того, что это за тридцать серебреников, Захария не только отделяет ИЕУЕ от Творца, но и противопоставляет их. А вот в иудеохристианстве, которое, зародившись внутри гностицизма, унаследовало его основные теософские положения, Творец рассматривался как демиург-ремесленник, создавший видимый мир несовершенным, и противопоставлялся ИЕУЕ-Громовержцу. Выпады Захарии против Матфея являются частью более общей позиции, и, не разделив пророков и евангелистов по существу религиозного мировосприятия, действительно невозможно понять - кто когда писал и кто на кого и по какому поводу ссылался. Сплошная мешанина и путаница получается, на противоречиях и несогласованностях которой успешно паразитируют - атеизм и одновременно история, возведенная на уровень верований. Теперь подведем итог сравнения текстов Цельса и Иоанна. На рубеже IV и V веков существовало первоевангелие, которое следует рассматривать как прообраз канонического Евангелия Иоанна. Оно не пользовалось авторитетом у христиан, споривших между собой, неоднократно переделывалось и являлось объектом критики как внутри, так и вне христианства. Первоевангелие содержало версию о рождении Иисуса, отличную от той, которая ныне приводится в канонических Евангелиях. А именно: автор исходил из царской генеалогии матери Иисуса, которую забраковали и выбросили из текста последующие редакторы. Кроме того, в первоевангелии рождение Иисуса хронологически относилось ко времени правления Ирода-четверовластника, поэтому никаких больше Иродов там быть не могло. Так как этого единственного Ирода вместе с началом жизнеописания Иисуса редакторы выбросили, то и получилось так, что в современном Евангелии Иоанна, в отличие от других Евангелий (!), никаких Иродов нет вообще. И еще. Как мы выше отметили, согласно Цельсу, в первоевангелии не было никаких апостолов. Ни одного апостола нет и в Евангелии Иоанна. Слово "апостол" Иоанн нигде не употребляет, речь идет только об учениках (μαθηται). Поименно им названы восемь явных и тайных учеников, причем Иуда раздвоен: "Иуда Искариот" и "Иуда не Искариот" (14.22). Подобным образом сделанное раздвоение в совокупности со свидетельством Цельса о характере взаимоотношений Иисуса со всеми учениками говорит о том, что в первоевангелии был только один Иуда, ничем не отличавшийся от других учеников. А раздвоили Иуду и подправили сюжет редакторы. В евангельском тексте IV века более весомо должно было восприниматься слово "ученик", а не "апостол" Иисуса. В век легализации христианства апостолов (посланников) было множество. Ходили эти посланники-миссионеры от селения к селению и проповедовали веру в Христа Иисуса. И с ними порой возникали проблемы - "испытал тех, которые называют себя апостолами, а они не таковы, и нашел, что они лжецы" - Откровение Иоанна (2.2). В пятом же веке, когда писали Марк и Матфей, надобность в миссионерах-апостолах являлась уже не столь острой. Слово "апостол" утратило свой простой, обыденный смысл и стало приобретать сакральную значимость. Так мы его воспринимаем и ныне. В историографическом отношении показателен и выбор для раздвоения славного имени - Иуда, которое редакторы взяли в качестве символа предательства. С иудаистами христиане к тому времени настолько разошлись, что уже о своем происхождении из общего дома - иудеохристианской синагоги - забыли. Книгу Цельса перевел на русский язык А. Ранович (А. Ранович, Античные критики христианства, ОГИЗ, Mосква, 1935). То, что Ранович при переводе пропустил и изменил ряд мест из "Правдивого слова", заметил академик P. Виппер, который привел пропущенные и искаженные места в своей книге "Рим и раннее христианство" (АН СССР, Mосква, 1954). Мы здесь использовали оба перевода. А. Ранович перевел на русский язык еще одну раннехристианскую книгу, которая называется условно "Октавий" (подлинное ее название и имя автора неизвестны). В этом сочинении спор ведется между христианином Октавием и противником христианской веры Цецилием из Цирты. Кто такой Октавий - не ясно. А вот Цецилий из Цирты является реальной исторической личностью. Известно, что жил он, по крайней мере, в первой четверти III века, и, следовательно, книга "Октавий" как исторический документ должна быть отнесена тоже к III веку. Подобная датировка "Октавия" не согласуется с принятой А. Рановичем датой (II век) для написания "Правдивого слова", где христианство представлено находящимся на более высокой стадии развития. Поэтому в предисловии к переводу он предлагает считать, что речь в "Октавии" идет о другом Цецилии, жившем во II веке, о котором никаких сведений не сохранилось. Стремясь хронологически сблизить оба сочинения насколько возможно, А. Ранович при переводе "Правдивого слова" исказил и устранил из текста прежде всего те места, в которых христиане изображены как общественно-политическая сила, претендующая на значимость в обществе и государстве. В его фальсифицированном переводе они выглядят гонимыми и преследуемыми людьми, такими же, как и в "Октавии". Поскольку нет каких-либо оснований для хронологического смещения Цецилия из Цирты, то оставим его среди людей, живших в III веке, и оценим, что он говорил о современных ему христианах. "Они составляют клику для безбожного заговора, набрав из самых подонков наиболее невежественных людей и легковерных женщин, склонных к заблуждению по легкомыслию своего пола. Заговорщики, устраивая ночные сборища, торжественные посты, бесчеловечные трапезы, объединяются не для религиозной церемонии, а для преступления. Это - скрытый, боящийся света народ..." И несколько дальше: "Ведь, если бы под этим не скрывалась истина, проницательная молва не говорила бы про них самые отвратительные и неудобопроизносимые вещи. Я слышал, что по какому-то нелепому убеждению они поклоняются священной голове самого низкого животного - осла, - достойное верование, вытекающее из таких нравов. Другие говорят, что они почитают половые органы своего предстоятеля и жреца и благоговеют пред ним, как перед родителем. Рассказывают, что объектом их обрядов является человек, подвергнутый смертной казни за преступление, и древо креста для казни. Им приписывают алтари, подобающие погибшим и преступным людям, они почитают то, что заслуживают. Рассказы о посвящении новичков ужасны и всем известны. Перед лицом, посвящаемым в их таинство, кладут младенца, покрытого мукой, чтобы обмануть неосторожных. Новичку предлагают нанести по поверхности муки невинные по видимости удары, и он убивает младенца, нанося ему невидимые, незаметные раны. Его кровь - ужас! - жадно слизывают, тело с остервенением разрывают на части. Вот какой жертвой скрепляется их союз, это соучастие в преступлении дает им залог взаимного молчания" (перевод A. Paновича). Страшные вещи рассказывает Цецилий о христианах. Страшные настолько, что сообщаемое воспринимается как клевета. Озадачивает и неуверенность самого Цецилия: "Ведь, если бы под этим не скрывалась истина, проницательная молва не говорила бы..." Чего стоит "проницательная молва" даже сегодня, хорошо известно. В древности дело было еще хуже. Цецилий на книги, в которых излагалось бы христианское учение, не ссылается, а полагается только на молву о ритуалах христиан. Цельс, изучивший христианские источники в пятом веке, ни о чем подобном не знал. Поэтому в данном случае, по-видимому, мы имеем дело еще с бескнижным периодом христиан. По крайней мере, в том смысле, что если какие-то книги существовали, то не определяли основы ритуальности и являлись исключительной редкостью внутри замкнутых, глухо изолированных общин. Но если то, о чем рассказывает Цецилий из Цирты, хотя бы отчасти имело место, то косвенные следы столь страшных ритуалов и верований должны были сохраниться и в книгах. Они сохранились. Сначала - об ослиной голове, довольно загадочном и забавном объекте для оценки. Когда в египетском походе французов окружили мамелюки и стало очевидным, что во внезапном и неотвратимом сражении будут большие потери, Наполеон, стремясь спасти самое ценное, отдал знаменитую команду: - Ослов и ученых - в середину! Ученых Наполеон взял с собою в Египет из Парижа - их ждали тайны пирамид и открытия в области древней культуры, погребенной под песком истории. Ослов приобрели на месте - без этого вьючного животного, неприхотливого и выносливого, армии в условиях египетской полупустыни невозможно выжить. В конце III - начале II в. до н. эры, что вытекает из свидетельств Посидония и Страбона, египетский жрец Моисей с группой приверженцев покинул Египет. Он являлся основателем новой религии, звероподобные египетские боги им отвергались. В выжженной солнцем Палестине, на территории, пустовавшей потому что, как пишет Страбон, земля там была незавидного качества, Моисей заложил святилище новому богу. После смерти Моисея некоторые его последователи, возможно, возвращались к поклонению египетским богам. Среди них достаточно почитаемым, приносить жертвы которому не запрещал, как это написано в арамейском тесте Библии, даже сам Моисей, являлся бог пустыни ослиноголовый ЭЗАЗЛ (у египтян он - Сет). Естественно, что через два-три века, когда устное предание о Моисее обросло легендами и его учение изложили в книгах, осел среди животных оказался выделенным. Потом эти книги, как мы уже видели, многократно переделывались, дополнялись и редактировались, но и в дошедших до нас редакциях особое отношение к ослу сохранилось. В 13-й главе Исхода, где говорится о податях, регламентируются также поборы в том случае, когда у кого-либо из членов общины рождались первенцы, а также когда приплод давала скотина. Полагалось отдавать священникам "все первородное из скота, какой у тебя будет мужского пола". Исключение делалось только для ослов, причем ослята приравнивались к первенцам человека. Исход (13.13): "А всякого из ослов-первородков выкупай овцой. А если не выкупишь, то убей его в затылок. (ЭРФ'ТУ - буквально: озатылочь его. Мясо животного, из которого не выпущена кровь, нельзя было есть. Поэтому такое предписание гарантировало выкуп.) И каждого первенца человеческого из сынов твоих выкупи". То есть, каждый первый бычок, родившийся у любой из коров твоего стада, принадлежит не тебе, его положено отдать. То же распространяется на козлят, ягнят, жеребят или верблюжат. Исключение в Исходе делается только для мальчиков-первенцев хозяина стада и ослят - первенцев - за них следовало уплатить выкуп. В другом же месте Исхода (34.20) дается разъяснение, почему за ослят и мальчиков-первенцев положен выкуп ИЕУЕ: "пусть не являются перед лицом моим с пустыми руками". Только потому, что с самого начала в религии Моисея для осла сделали исключение, голове его в каких-то общинах, по-своему толковавших тексты, вполне возможно, поклонялись. По крайней мере, в ней сосредоточена была огромная сила: Самсону, имевшему в руках ослиную челюсть, удалось одному справиться с тысячью филистимлян. "И сказал Самсон: челюстью ослиною убил я тысячу человек" - Судьи (15.16). В Палатинском дворце Рима до наших дней сохранился выцарапанный в III веке на стене рисунок, на котором изображен некто с ослиной головой, распятый на кресте. На рисунке также изображен зритель и есть надпись: "Алексамен поклоняется богу". Долго настенный рисунок рассматривали как древнюю карикатуру на христиан. В последнее время, однако, ряд специалистов сочли возможным полагать, что это самая древняя дошедшая до нас икона (в частности, P. Вьюнш и А. Ранович). И если подобные гипотезы способны высказывать, ни на чем не основываясь, ученые сегодня, то легко себе представить реакцию неученой древней толпы, которую возбуждала таинственная замкнутость христиан и "проницательная молва". Вне зависимости от того, карикатура это или нет, рисунок распятого с ослиной головой, который создан в то же время, когда жил Цецилий из Цирты, свидетельствует о многообразии форм первичного христианства - "различны служения" (апостол Павел). А голову осла как иконографическую деталь можно отыскать и в более поздние времена. На русских иконах, сравнительно редких, правда, встречается святой Христофор. На плечах у этого святого нарисована, как правило, не человеческая, а ослиная или собачья голова. Сюжеты со святым Христофором апокрифичны, что подтверждает их древность. Вопрос о ритуальных человеческих жертвоприношениях серьезен и драматичен. "Когда он совершал однажды службу, один иудей захотел проникнуть в тайну его служения и, войдя в церковь, вдруг увидел, что у Великого Василия в руках ребенок, которого он разрезал ножом и причащал верных. Причастился с ними и иудей и, унеся часть домой, увидел, что это были настоящие тело и кровь. Он показал своей жене, и они оба, уверовавши, пришли к Великому Василию и приняли от него крещение со всем их домом" (перевод H. Морозова, Христос, т.1, с. 125). Кто подобное мог написать? Ответ, казалось бы, очевиден: кто угодно, только не христиане. И вместе с тем, приведенный каннибалистский рассказ содержится в христианском историческом источнике - "Житии Василия Великого". "Великие минеи четьи", в которых собраны жизнеописания основных древних христианских святых, так и не были переведены на современный русский язык. В них сосредоточен такой объем суеверия и дикости, что русская православная церковь, издавшая минеи в XVI веке (отпечатанные кириллицей и на старославянском языке), не решилась их подлинный текст сделать доступным для чтения своей паствы. "Минеи", "причесанные и обстриженные" теологами-редакторами, изданы на современном русском языке в XIX веке только в хрестоматийном виде. Скажем сразу, сцена, изображенная в процитированном каннибалистском сообщении, в жизни места не имела. И не могла иметь в легальном, даже самом древнем, христианстве. Но сам факт появления подобного сообщения, да еще увязанного с именем Василия Великого, в источниковедческом отношении представляет собой феномен определенного типа "слепой", так сказать, культуры, свойственной, увы, религиозным процессам вообще. В частности, даже современным переводам Библии. Во введении мы уже приводили образец современной переводческой паранойи: "А тільки Я буду жадати вашу кров із душ ваших, ...із руки чоловіка, з руки кожного брата його Я буду жадати душу людську". Заведомый вздор - то, чего в оригинале Библии и близко нет, - предложен для чтения верующему как слова Бога. Украинский "переводчик" копировал, мало задумываясь, параноидальные заявления из старого английского перевода Библии, зная, по-видимому, что библейские переводы в целом грешат, и полагая почему-то, что английский текст наименее грешен. А может, кроме украинского да английского языков "переводчик" вообще больше ничего не знал. В наш век темных людей, имитирующих знание, хватает. В новом английском переводе (The Bible, New International Version, 1978) по сравнению с бредовым текстом в The Holy Bible in the King James Version злополучное место исправлено и по содержанию приближено к оригиналу: "And for your lifeblood I will surely demand an accounting. I will demand an accounting from every animal. And from each man, too, I will demand an accounting for the life of his fellow man" - Genesis (9.5). И хотя со времени издания нового английского перевода до выхода в свет украинской версии прошло десять лет, при современных возможностях доступа к информации ахинейный текст в украинской Библии так и остался неисправленным. Полторы же тысячи лет назад, когда начали создаваться "Минеи", мир информации был совсем узким. Отсутствие знаний заменяла темная, безоглядная, инертная суеверность среды, наполненной слухами и вымыслами любой, даже самой болезненной и извращенной фантазии. Ситуация еще усугублялась параллельным противоречивым процессом формирования библейского корпуса - древние теологи при заимствовании и обработке языческих текстов в монотеистическом духе действовали, наверняка, менее согласованно, чем современные библейские переводчики. В результате не только оказались обессмысленными достаточно поучительные легенды (жертвоприношение Авраама, уничтожение Моисеем скрижалей Завета...), но появились в процессе формирования Библии и некоторые чуждые исходному вероучению нелепости. Вот что о человеческих жертвоприношениях есть в ветхозаветной части Библии. Став царем, ДУД после трехлетнего неурожая дал разрешение "повесить на горе перед лицом ИЕУЕ" семь отроков царского происхождения - Вторая Книга Царей (21.8-9). Сын блудницы Иеффай (в оригинале: ИФ’ТХ - ушедший на волю, развязанный) имел знатного отца Галаада - топонима Галаадской области. Однако его изгнали из дома младшие братья как незаконнорожденного. После чего начал он жить "в прекрасной, развеселой земле-сторонке (БАРЦ ТУБ)". И стянулись к ИФ’ТХу "мужики-грабители (АНШИМ РИ'КИМ)" и выходили на большую дорогу с ним - Судьи (11.1-3). Начало политической карьеры, как видим, такое же, как у ДУДа. Однако галаадчане в ту пору, кроме грабежей, подвергались еще и набегам аммонитян, которым не могли противостоять. Поэтому старейшины пошли в "развеселую сторонку" и предложили ИФ’ТХу княжить в Галааде (11.5-11). В новой своей роли он немедленно вступил в переговоры с царем аммонитян: "Не владеешь ли тем, что дал тебе Хамос (КМУШ), бог твой? И мы владеем всем, что дал нам в наследие ИЕУЕ, бог наш" (11.24). Дипломатия, однако, как это и бывает в таких случаях, результата не дала, пришлось воевать. Война закончилась очень быстро, ИФ’ТХ поразил 20 городов противника. Перед походом он поклялся, что в случае победы принесет в жертву ИЕУЕ первого, кто выйдет навстречу из ворот его дома. Первой он встретил собственную дочь, единственную у него. Отчаявшись, ИФ’ТХ в конце концов вынужден был выполнить клятву (11.30-39). "Избегай клятв, а по возможности вообще никогда не клянись" - это стоик Эпиктет. Иисус учил тому же несколько раньше Эпиктета. Мысль, что можно распорядиться жизнью другого человека, дав обет единому Богу, у них вообще не могла возникнуть. Впрочем, в приведенном месте из Судей, компиляция которых, скорее всего, появилась во II - III в. н. эры, единого Бога пока еще нет - ИЕУЕ и КМУШ здесь представлены в качестве покровителей на равных. Эпизодов с человеческими жертвоприношениями теми, кому не положено было их совершать, в библейских текстах больше нет. Все остальные многочисленные случаи на совести у нечестивых моавитских, израильских и иудейских царей-язычников. При создании Библии наряду с чисто богословскими задачами возникали также проблемы историографической и идеологической направленности. А историография и идеология при их заданности - области совсем беспросветные, ограниченные и невежественные вне круга собственных интересов. Драматизм и слепая противоречивость процесса написания библейских книг связана с тем, что их авторам приходилось рассматривать не только богословские задачи. В зародившемся монотеистическом иудаизме вероучение сводилось к содержанию Торы, и книжный консерватизм служил надежной защитой от внешних влияний. Христианство же, весьма нерешительно разорвавшее гностическую пуповину (пример - Евангелие Иоанна в Новом Завете), формировалось в пространстве эклектичных, онтологически взаимоисключающих идей (пример - многовековой спор о природе Иисуса Христа). Верующий в четвертом веке мало мог извлечь единых, общепринятых представлений, получи он доступ к собранию христианских книг, например такому, как вышеописанное собрание библиотеки Пахомиевого монастыря. В частности, о человеческих жертвоприношениях здесь можно было прочесть, что "животные приносились в жертву богам", а вот "Бог - пожиратель людей, поэтому ему принесен в жертву человек" - Евангелие Филиппа (50). Гностические воззрения Филиппа, который, вместе с тем, подчеркивает, что "мы христиане" (6), что "воскреснут только христиане" (95), не всякий верующий мог оценить как критику жертвоприношений, а воспринимал прямо. Не всякий из читателей четвертого века понимал кто от кого - христиане от гностиков или гностики от христиан - произошел (ныне даже ученые библеисты не ориентируются), и что Филипп отвергает в стихе (50) Бога-демиурга, "пожирателя людей", которому в некоторых из гностических сект, вне сомнений, приносились человеческие жертвы. Гностицизм как явление синкретическое впитал в себя слишком много различных верований языческой архаики и Запада, и Востока. Формированию эклектичного учения способствовали и первые переводчики-монотеисты, искажавшие поучительные книги Торы, после чего последние в значительной мере утрачивали смысл. А особенно потрудились "ветхозаветные" историографы, додумавшиеся, например, вставить в книгу Судей даже эпосный, языческих времен, рассказ о разбойнике ИФ'ТХе, принесшем в жертву свою дочь. Отбросив гностического неумелого Творца-демиурга, "пожирателя людей", при своем явлении на свет и христиане, и иудаисты сказали: "Бог создал мир для нас, и создал его прекрасно". И зафиксировали столь важное утверждение, не соглашаясь с гностиками, в основополагающей для обеих религий книге Бытие (1.31) - "прекрасно весьма (ТУБ МАД)". У иудаистов, вероучение которых изначально полностью сводилось к одной Торе, вопрос о жертвоприношениях детей не мог возникнуть. В жреческом кодексе Левит он решен как по сути, так и в правовом отношении: "И из детей твоих не давай проводить пред Молохом, и не оскверни (УЛА ‘ТХЛЛ) имени бога твоего. Я - Созидающий!" (18.21). Последствия и для члена общины, и для иноверца, жившего в общине, при нарушении предписания оказывались одинаковыми - смертная казнь через побитие камнями (20.2). Христиане Пятикнижием не ограничились, а, веруя в Иисуса Христа, стали писать новые книги. В Дидахе (Учение) - одном из ранних христианских источников - проблема жертвоприношения детей также затрагивается. Второй параграф Дидахе начинается словами Моисеева Десятисловия: "не убивай, не прелюбодействуй..." А затем идет неожиданное дополнительное наставление: "Не умерщвляй младенца в утробе матери и рожденного не убивай". Если общее предписание "не убивай", с которого начинается параграф, требовало здесь же особого наставления - "рожденного не убивай", то, вне сомнений, в эпоху, когда писалось Дидахе, случаи жертвоприношения новорожденных имели место и с ними приходилось бороться. Дидахе легко датировать. Его автор пользуется двумя календарными системами счета дней недели - иудаистов и христиан. В параграфе 8 предписывается: "Посты же ваши да не будут в те дни недели, что у лицемеров, на второй и на третий день после субботы, а вы поститесь на четвертый день и в канун". А в параграфе 14, где речь идет о воскресных собраниях общины, автор пишет: "В день господень, собравшись вместе, ешьте и благодарите..." Таким образом, нижняя допустимая граница написания Дидахе – 20-е годы IV века (до времени правления Константина I никакого "дня господня" не было). Является очевидным также, что написано Дидахе не позже первой половины века становления христианства и иудаизма. Оба направления, выйдя из общей иудеохристианской синагоги, удовлетворившись взаимными обвинениями в лицемерии, довольно быстро, надо полагать, перестали следить за днями поста друг друга, которые, судя по тексту Дидахе, недавно еще были общими. Подобная традиция вырабатывается и усваивается сравнительно быстро. Так что Дидахе написано в двадцатые - сороковые годы IV века. Во времена формирования идей Дидахе умерли Константин I, Павел-Арий и Николай Чудотворец, а родились - Василий Великий, Юлиан Философ, он же Отступник, ритор Либаний, школу которого прошел Иоанн Златоуст, а также философ Фемистий, учитель Цельса. Автор "Правдивого слова" появился на свет несколько позже. Судя по письму Либания, Цельс родился где-то в начале 70-х годов, когда редакторские версии первоевангелия уже существовали - о нем говорится в Дидахе (параграф 18): "Молитвы же ваши, милостыни и все дела творите так, как сказано в Евангелии Господа нашего". Есть в Дидахе и яркая текстовая параллель, позволяющая соотнести это безымянное пока еще Евангелие с Евангелием Иоанна. Дидахе, параграф 9: "Благодарим тебя, Отец наш, за святой виноград Давида, отрока твоего, который ты открыл нам через Иисуса, отрока твоего". Иоанн (15.1): "Я есть виноградная лоза истинная, и Отец мой – землеустроитель (γεοργος)". Обратим внимание еще раз на ухищрения современных переводчиков. В тексте нет отвлеченно-поэтического "виноградаря" (αμπελουργος), как переводят, а стоит - слово "землеустроитель", несущее в себе принципиальный вероучительный смысл. Автор Евангелия Иоанна вовсе не считает Иисуса равным Богу-Отцу, землеустроителю, ни в стихе (15.1), ни в каком-либо другом месте Евангелия, а только "виноградной лозой истинной", которая взращена общим для всего и для всех землеустроителем. Но переводчики точку зрения евангелиста считают ошибочной, важны позиции современной ортодоксии. Теперь остановимся на двух крупных личностях эпохи становления церкви как общественного института, деятельность которых отражает характер духовного, культурного и политического климата их времени. Василий Великий. Один из наиболее чтимых христианских святых, создатель первой христианской литургии как последовательности обрядовых действий и богослужения, во время которого совершается основное церковное таинство - причащение хлебом и вином. Вино служило символом крови Иисуса Христа - "виноградной лозы истинной", что, как это следует из текстов Дидахе и Евангелия Иоанна, было написано и в первоевангелии. Хлеб - являлся символом тела Иисуса Христа, о чем аллегорически также сказано в Евангелии Иоанна (6.57-58), и в последствии уточнено Марком (14.22-24), Матфеем (26.26-28) и Лукой (22.19-20). Нелепая, бредовая сцена с зарезанным ребенком из "Жития Василия" представляет несомненный историографический интерес. Не имеет значения, сочинили ли ее одурманенные злобой противники Василия или это плод воспаленного сознания психически неполноценных сектантов. Принципиально для историографии, что она попала в "Житие". Даже тертуллиановское - верую, ибо абсурдно! - здесь ничего не разъяснит, если допустить, что во второй половине IV века, во времена Василия, уже существовали канонические тексты - пусть хотя бы одно уже распространенное и признанное церковью Евангелие Нового Завета. Византийская рука могла занести бредовую сцену в "Житие" только в эпоху полного эклектизма христианских источников - эклектизма такой пестроты и несогласованности, как, например, в собрании Пахомиевого монастыря. И для этого совсем теологически темный компилятор "Миней" еще должен был предварительно почитать, не поняв критической сути, какой-то гностический текст о Боге - пожирателе людей, наподобие Евангелия Филиппа. Экзальтированный, мистически настроенный мозг способен любую впечатляющую и проникновенную проповедь непосредственно не воспринимать. Частично или полностью она может оказаться трансформированной в системе собственных представлений слушающего - представлений пусть даже совсем противоположных и болезненных. Подобное явление, связанное с искаженным восприятием учения Иисуса, контрастно изобразил Mихаил Булгаков в "Мастере и Маргарите": "...ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего, что там записано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент! Но он вырвал у меня его из рук и убежал". Принцип Тертуллиана мог сработать лишь при последующих переписках нелепости, однажды попавшей в пергамент. И срабатывал, судя по тому, что каннибалистская сцена сохранилась в "Житии" до наших дней. Эффект ослепления написанным действует при передаче парадоксального и в случаях, когда, казалось бы, он не должен иметь места. Например, современные, довольно многочисленные специалисты по истории христианства и библеисты, создавшие уже целое собрание своих сочинений, два последних столетия бездумно переписывают многочисленные нелепости друг у друга. Они верят в свои теории и все, что противоречит их теориям, игнорируют. Впрочем, последнее явление относится уже к науке, которая называется история истории, хотя "научный" процесс копирования ничем не отличается от бездумного переписывания текстов в средние века. Василий Великий (при жизни - Василий Каппадокийский) происходил из аристократической семьи. Получил блестящее, разностороннее образование. На заключительном этапе в Афинской школе учился вместе с будущим императором "Философом" и "Отступником" Юлианом у ритора Гимерия. Завершив образование, Василий некоторое время занимается юридической практикой, а затем совершает паломничество в Палестину и странствует по Египту. Человек слабого здоровья, но с твердым и целеустремленным характером, он в этот период также вкусил жизнь отшельника-анахорета. По возвращении в Каппадокию Василий организовал теологический кружок, куда, в частности, входили его младший брат Григорий, ставший впоследствии епископом Нисским, и поклонник языческого философа Фемистия - Григорий из Назианза, прозванный за выразительные, отличающиеся красноречием сочинения Богословом. В христианских спорах времен начала формирования догматики Василий, как и члены его кружка, отстаивал позицию гностической направленности: Христос-сын не воплотился в человека, а лишь как видимость обитал в Иисусе. Критике Василий подвергался как "слева" -Аполлинарием Лаодикейским, последовательным монофиситом, который стал в конце концов отрицать возможность воскрешения для людей, так и "справа" - Евномием, который возглавлял константинопольскую школу крайнего, откровенного и резкого арианства. Согласно учению евномиан, Бог абсолютно непознаваем, Иисус - только человек, неправдоподобные предания о котором богоугодны, так как они дали возможность "спасти уверовавших" - Первое послание к коринфянам. С 370 года, после избрания Василия епископом, он как экзарх (глава) подчинил себе всю Кессарийскую митрополию. В качестве экзарха он и ввел впервые литургию. В литургию Василия заключительной частью обязательно входила проповедь, темы для которой каждый священнослужитель мог выбирать произвольно. В своих же проповедях Василий постоянно обращался к теме "шесть дней творения". Обширные познания в области естественных наук и античной философии, которые он использовал для толкований первой главы книги Бытие, в сочетании с остроумными бытовыми примерами, взятыми из повседневной жизни, сделали его проповеди необычайно популярными. В церковь послушать Василия сходились как верующие, так и любопытные. В проповедях-импровизациях он постоянно будил у слушателей мысль, требовал, чтоб перебивали его вопросами (сие ныне считается недопустимым). Впоследствии на основе проповедей им написан "Гексэмерон" - "Шестоднев", который существенно повлиял на развитие теологической экзегезы (толкований библейских текстов) и был переведен в средневековье на все европейские языки. Благодаря "Шестодневу" Василия сохранены многие естественнонаучные знания и представления античности. Особую роль в истории культуры сыграло сочинение Василия "О том, как молодым людям извлечь пользу из языческих поэтов", написанное по образцу трактата Плутарха "О том, как юноше читать поэтов". Значительность античного наследия, как утверждает Василий, заключается в нравственных установках, которые поэзия способна нести через вымысел и миф. В начальный период книгопечатания латинский перевод последнего сочинения Василия многократно переиздавался. Авторитетное мнение отца церкви способствовало реабилитации античного наследия в радикально-консервативной среде духовенства, мировосприятие и психологию которого тогда в значительной мере формировало зрелище костров инквизиции. Юлиан Философ. История ревностна и непостоянна в панегириках и совсем легкомысленна в клевете. Через двести лет после выдающегося философа-стоика Марка Аврелия императорский трон снова занял крупный мыслитель - Юлиан Философ. Как неоплатоник и гностик, Юлиан отличался полной веротерпимостью, в жизни являясь, вместе с тем, консерватором: "Новшество я ненавижу прежде всего". Именно как веротерпимый человек он, придя к власти, первым делом освободил из ссылки видных представителей ариан, учение которых являлось в христианской среде - как вне, так и внутри Византии - преобладающим. Какие же это гонения? По праву и по долгу самодержца авторитарной Византии он вмешивался в вопросы отправления культов, когда они носили характер, неприемлемый для сложившихся нравов или государственных устоев. Через века дошла до нас его злая сатира "Антиохиец, или Ненавистник бороды", в которой высмеивается юродствование в монашеской среде. Но одновременно он в своих речах обличал и юродствующих язычников-киников, обвиняя их в безбожии. Как мог сохраниться среди византийских памятников "Ненавистник бороды", если б Юлиан оказался отступником по отношению к действительно уже сформировавшейся в его время ортодоксальной церкви? Если не сразу после его смерти, то, по крайней мере, через некоторое время это сочинение церковь бы уничтожила. Из довольно обширного литературного и философского наследия Юлиана уничтожено только его сочинение "Против галилеян". И, можно полагать, не из идеологических и клерикальных соображений, а - историографических. Ведь даже произведение Юлиана "Пир, или Сатурналии", где прославляется Марк Аврелий и хулится Константин I, провозглашенный церковью святым, сохранено - не предано проклятию и забвению. Неопределенное и размытое Апостат (Отступник) закрепилось за Юлианом вследствие обвинений с двух ревностных сторон - ариан и николаитов. Ни одних, ни других он не поддерживал, являясь сторонником свободы вероисповедания. Поэтому впоследствии и обвинялся с двух сторон. А когда историками церкви была придумана некая сложившаяся уже в IV веке "ортодоксия", Юлиана провозгласили Апостатом по отношению ко всему христианству. "Достоинство человека в том, чтобы любить даже тех, кто его оскорбляет" - сентенция, совпадающая с высказываниями Иисуса, принадлежит философу-стоику и императору Марку Аврелию. Через два столетия философ-неоплатоник и император Юлиан также будет считать, что высшая добродетель человека определяется способностью прощать врагов. Марк Аврелий, воплощая в жизнь свой принцип, как-то сжег, не читая, список заговорщиков - Аммиан Марцеллин, История (21.16.11). Юлиан, простив недруга, заявил: "Я решил уменьшить число врагов и увеличить число друзей" - Аммиан Марцеллин (22.14.5). Язычник Аммиан Марцеллин, самый видный византийский историк IV века, рассказывая - (27.3.12-13) и (25.7.7) - о пороках христиан, борющихся между собой за преобладание внутри церкви, вместе с тем похвально отзывался (22.11.10) о высокой нравственности христианского учения. Поэтому и объективность историка в оценке Юлиана Философа не должна вызывать сомнений. Аммиан выделяет в Юлиане прежде всего способность ценить духовность и противопоставлять ее материальным благам (24.3.4): "Ничуть не стыдно императору, который видит все блага в развитии духовных сил и признается в своей благородной бедности". "Блаженны бедные - ибо ваше царствие небесное" - пророк Иисус. Так чем отличался Юлиан Философ от христианина? Историки утверждают - отношением к культу. И, касаясь частностей, обходят, например, молчанием, что именно Юлиан "Апостат" задался целью восстановить разрушенный в I в. н. эры Иерусалимский храм. Как сообщает Аммиан (32.1.1), попытка оказалась неудачной: "страшные клубы пламени, вырывавшиеся частыми вспышками близ фундамента, сделали это место недоступным для рабочих, так как их несколько раз обожгло". Юлиану не повезло - Иерусалимский храм, по-видимому, был возведен у природного газового месторождения, выходящего на поверхность. Работы, которые пытались произвести во время активизации месторождения, к сожалению, не удались. А восстанови Юлиан общую для христиан и иудаистов историческую святыню, возможно, что и не окрестили бы его бездумно и бессмысленно отступником. Отступать Юлиану в середине IV века, собственно, было не от чего. Даже в конце века языческий мир, сосредоточенный на собственных проблемах, все еще чувствовал себя уверенно и спокойно. Когда Либаний писал письмо философу Фемистию, проявляя участие в судьбе будущего автора "Правдивого слова", он знал, конечно, что ряд сильных его бывших учеников и, что наиболее досадно, Иоанн, которого уже в риторской школе стали называть Златоустом, приняли христианство. Перед смертью ритор скажет, что только Иоанну Златоусту как преемнику передал бы он свою школу, "если б его не похитили христиане". Происходившего исторического процесса Либаний, проживший свою жизнь в пространстве, сотканном из геометрично правильных словосплетений, не понимал. Античный бог риторов Аполлон еще продолжал играть для него на своей лире. "Мужи, душа моя влекома к образу бога, и в моем представлении восстает пред глазами его облик, стройная фигура, нежная шея, изваянная из камня, пояс, стягивающий на груди золотой хитон так, что часть его подобрана, а другая свободно развевается; на кого, даже пылающего гневом, весь этот облик не подействовал бы миротворно?" - так представлялся Либанию в конце IV века Аполлон. Фемистий, который писал не столь выспренно, также поклонялся богу риторов. Почти полвека, при разных императорах, которых историки с упорством, пропорциональным бездоказательности, относят к христианам, он исполнял функции официального придворного оратора, а в конце жизни ему поручили воспитание наследника престола Аркадия (последний в 398 году, как уже отмечалось, пригласил Иоанна Златоуста на епископскую кафедру). Отец наследника, император Феодосий I, которого церковные историки провозгласили, как и Константина I, ортодоксальным христианином, назначил язычника -воспитателя Фемистия префектом Константинополя и приказал установить в столице статую философа. В это же время и в бывшей столице империи - вечном Риме - все еще, игнорируя христиан, поклонялись старым богам, а коллегия верховных жрецов (понтификов) обладала прежней властью. Приведем полностью два письма консула и понтифика Симмаха о событиях эпохи, связанных с отправлением религиозного культа. Картина изображена понтификом яркая и впечатляющая. И она существенно отличается от той, что нарисована фантазией современных специалистов по истории христианства. Написаны оба письма в 396 году ("Памятники позднего античного ораторского и эпистолярного искусства I - IV веков, Наука, Mосква, 1964,", с. 211). Первое письмо адресовано префекту города. "По обычаю и порядку, установленному предками, наша коллегия верховных жрецов провела недавно расследование в Альбе, которое уличило в преступной связи первую жрицу Весты. Содеянное совершенно очевидно, оно засвидетельствовано как признаниями той, что забыла священный стыд, так и признаниями Максима, с которым она совершила этот ужасный поступок. Остается лишь проявить законную строгость по отношению к тем, кто гнусным преступлением осквернил общественный обряд; описание этого дела с недавних пор хранится у тебя. Поэтому, принимая во внимание благо государства и его законы, соизволь достойным образом покарать преступление, которое на протяжении многих веков вплоть до наших дней наказывалось самым строгим образом. Прощай". При индетификации автора Апокалипсиса мы уже встречались с ситуацией, когда вовсе не христиане, а люди, занимавшие такое же общественное положение, как Симмах, преследовали в новой столице империи бывшего управляющего священных покоев Евтропия. Происходило это после смерти Феодосия I (395 год), когда Аркадий, воспитанник философа Фемистия, уже занял императорский престол. Евтропию заступничество пользующегося популярностью епископа Иоанна Златоуста не помогло. Жрица же Весты, которая "совершила этот ужасный поступок" с любвеобильным Максимом, очевидно, и обратиться ни к кому не могла, так как все происходило на территории Италии, которая после разделения Римской империи год назад отошла к Западной ее части. Христиане здесь составляли относительно малочисленную религиозную общину. Во всяком случае, как вытекает из письма, ни местные власти, ни префекты городов, ни преторы провинций христианами не являлись, а "благо государства и его законы" (!) - определялись языческими обычаями. Симмах взволнован, ибо прелюбодеяние жрицы Весты "вплоть до наших дней наказывалось самым строгим образом" - ее надлежало зарыть живьем в землю. Письмо второе - претору провинции. "Относительно прошлогоднего дела о первой весталке, служительнице альбанского храма, осужденной нашей коллегией, было доложено нашему брату, славнейшему и благороднейшему мужу - префекту города. Но так как дело это письменным указом было признано несомненным и виновница подобного преступления не смеет переступить стены вечного города, а сам префект не может отлучиться из Рима на долгое время, тогда как преступление должно быть наказано в том месте, где оно совершено, то мы пришли к следующему выводу: необходимо собрать местные власти и пригласить того, кому поручено ведение юридических дел в провинции, чтобы по отношению к первой жрице, осквернившей таинство целомудрия, и к ее совратителю Максиму, который не отказался от позорного дела, была проявлена строгость, всегда применяемая к таким преступлениям. Итак, по рассмотрении признаний, которые раскрывают нам трагедию этого нечестивого преступления, соизволь жестоко покарать виновных за обиду, нанесенную целомудренному веку". Не только эти, но и другие письма и документы, а также свидетельства византийских историков конца IV - начала V века, не оставляют сомнений - господствующей религией Римской империи являлось не христианство: шли времена не терпящего обид "целомудренного века" - и "таинство целомудрия жрицы Весты" охранялось мощью исполнительной власти на всех уровнях, как в Риме, так и в провинции. В Риме христиан замечали, лишь когда их внутренние конфликты приобретали скандальный характер. Однако власть в таких случаях предпочитала не вмешиваться. Вот свидетельство современника: "Дамас и Урсин сгорали желанием захватить епископское место. Партии разделились, и борьба доходила до кровопролитных схваток и смертного боя между приверженцами того и другого. Не имея возможности ни исправить этого, ни смягчить, Вивенций (префект Рима – И.М.) вынужден был удалиться за город. В этом состязании победил Дамас благодаря усилиям стоявшей за него партии. В базилике Сицинина, где совершались сходбища христианского обряда, в один день было найдено 137 трупов убитых людей, и долго пребывавшая в озверении чернь лишь мало-помалу успокоилась" - Аммиан Марцеллин (27.3.13). История, увы, распадается на две ипостаси - реальные события и их отображение не совпадают. В постоянно переписываемой истории, когда историки опираются не на источники и документы, а на гипотезы и домыслы друг друга, присутствует и постепенно разрастается виртуальность, если воспользоваться современным компьютерным понятием. И чем протяженнее во времени удаление от фактов, тем больше вероятность иметь вместо истории миф, возникающий под натиском намеренности, а также профессионального фантазирования. Сегодня Дамас и Урсин помещены в историю как католические папа и антипапа, хотя в IV веке не было еще никаких пап (высшая тогда ступень в церковной иерархии - епископ). А самое главное - не было никакого католичества (о католичестве как конфессии и зарождающемся учении можно говорить начиная разве что с VII века, а вполне определенно - только с XI). Дамас, как и надлежит папе начальных христианских веков, провозглашен католической церковью святым. Имеются сведения (переписка Иеронима), что Дамас занимался сочинительством в прозе и в стихах о непорочном зачатии. К сожалению, гимны Дамаса на эту популярную в древности, общую для язычества и христианства тему, в отличие от выше уже цитированных гимнов Синенсия о сошествии Иисуса в подземное царство, до нас не дошли. Еще меньше сведений осталось о его сопернике в кровавой борьбе за епископское место. "Антипапа" Урсин, проиграв схватку в Риме, в конце концов, как сообщает "Католическая Энциклопедия" (статья "Папа Св. Дамасус I"), обосновался в Милане - городе, который в ту пору являлся цитаделью ариан. Являясь приверженцем арианства, он и из Милана, как утверждается в энциклопедической статье, продолжил борьбу за место Римского папы. Если Урсин действительно являлся арианином, то кем по вероисповеданию был его удачливый соперник Дамас, претендовавший на одно с ним место? Тоже арианином? Но тогда - почему католическая церковь канонизировала его как святого? Если они принадлежали к разным конфессиям, то какой смысл называть Урсина - антипапой? В виртуальной истории вопросы задавать нет смысла, ибо может оказаться, что на них ответ в принципе не существует. Ну, и совсем не имеет смысла сравнивать картинки, выстроенные напористым произволом историков, с подлинными свидетельствами эпохи. В последнем случае полное кривозеркалье, если не зазеркалье, порой обнаруживается. Да и к чему свидетельства эпохи! Ведь давно, очень давно все описал сначала "Иосиф Флавий", а затем продолжил "Евсевий Памфил", побывавший на Никейском соборе и встретивший на нем Константина I, который вдруг взял да и ввел христианское вероисповедание, запретив все остальные. Притом - христианство сразу в ортодоксальной форме. Воспринятое историками хронологическое смещение времени написания новозаветных источников не менее чем на три столетия вниз превращает историю христианства в сумбур случайных, спорадических, никак не увязанных между собой явлений. Христианами вдруг оказываются "Цезарь со всеми домочадцами", как написано в Посланиях Павла. Но одновременно христиане прячутся в римских катакомбах, как настаивают историки. Церковь молниеносно распространяется по всей империи, так что автор Апокалипсиса в I в. н. эры, как датируют этот документ историки, пишет уже гневные послания ряду открыто функционирующих малоазийских церквей. А во II веке просвещеннейший император Марк Аврелий формулирует в яркой, выразительной форме основные нравственные установки христианства - "не отвечай злом на зло", "люби даже тех, кто тебя оскорбляет" - и ничего о христианах не знает. Меж тем, только за годы его правления (161 - 180 гг. н. эры), согласно списку Римских пап, на престоле святого Петра успело побывать целых три папы (Аницетус, Сотер, Элеутериус). И эти папы тоже почему-то не заметили единомышленника императора, который не только провозглашал новозаветные нравственные принципы, но и следовал им в жизни. Все, что в текстах Нового Завета относится к характеристике эпохи, - историческая правда, все было. Но все изображенное, и серебреники Иуды, и Цезари, от которых передаются приветы "епископам и диаконам" города Филиппы, что в Македонии, и "день господень", совпадающий с "днем Солнца", - реальность значительно более позднего времени, чем та, которую стремились изобразить Иоанн, Марк, Матфей и Лука. Впрочем, последний, как уже отмечалось, свою отдаленность от описываемых событий не скрывал. Лука - компилятор поневоле. Он стремился согласовать как письменные, так и устные предания. Поэтому его Евангелие - самый поздний по времени возникновения источник - открывает возможности для анализа хронографических представлений авторов Нового Завета, а также позволяет проследить эволюцию их взглядов. Проблему родословной Иисуса, которая возникла после вставки в ветхозаветную хронику трех новых царей, Лука решил просто: вычеркнул из родословной всех иудейских царей, перевернул ее вверх ногами, сделав трудной для чтения, и сопроводил новую родословную упреждающим и осторожным "как полагают". Изложить хронологию конкретных событий оказалось сложнее. Всякое жизнеописание должно начинаться с даты рождения, а во времена Луки у Иисуса их было, по крайней мере, две. Согласно одним источникам (например, первоевангелию) - Иисус родился во времена Ирода-четверовластника, согласно другим (Евангелие Матфея) - во времена царя Ирода. Поэтому Лука опустил обоих Иродов при описании рождения и указал довольно точную дату, увязывая римскую историю с подлинными событиями в Сирии и Иудее. "Случилось же в дни те выйти предписанию от Цезаря Августа - сделать перепись по всей ойкумене. Это первая перепись в правление Сириею Квиринием" - Лука (2.1-2). Во время этой переписи, как утверждает Лука, Иисус и родился (2.7). На Сульпиция Квириния, который являлся легатом Сирии, возлагался, начиная с 6 г. н. эры, надзор за взысканием налогов в Иудее. Перепись, о которой пишет Лука (а перепись, безусловно, осуществлял легат, отвечавший за сбор налогов), производилась в 14 г. н. эры, что легко устанавливается. Вот документальное свидетельство: "Третью перепись, обладая консульскими полномочиями, я произвел вместе с сыном моим Тиберием Цезарем в консульство Секста Помпея и Секста Апулея" - параграф 8 надписи из Анкиры "Деяния божественного Августа". Первые две переписи Август осуществил в 28 и 8 годах до н. эры, третья, судя по именам консулов, указанным в тексте надписи, произведена в 14 г. н. эры, когда за фиск в Иудее действительно отвечал Квириний. Итак, согласно Луке, Иисус родился в 14 г. н. эры, то есть через 18 лет после смерти в 4 г. до н. эры царя Ирода. Подобную, столь сильно отличающуюся от версии Матфея дату Лука мог указать только при условии, что он располагал каким-то не менее авторитетным, чем Евангелие Матфея, источником. Ведь при смещении даты Луке пришлось опустить в изложении теологически назидательный эпизод избиения нечестивым царем младенцев в Вифлееме. Скорее всего Лука опирался на первоевангелие, в котором, судя по дошедшему до нас Евангелию Иоанна, хронология отличалась от современных представлений. Согласно Иоанну, Иисус проповедовал в достаточно зрелом возрасте - "тебе нет еще и пятидесяти лет" (8.57). И если первоевангелие относило рождение Иисуса к 14 году, то распятие тогда, учитывая указанный возраст, должно приходиться на начало или середину шестидесятых. Ирод Антипа (четверовластник в Галилее) умер в 39 г. н. эры. Поэтому он в эпизоде суда над Иисусом в Евангелии Иоанна, в отличие от других Евангелий, и не упоминается. И поэтому в Евангелии Иоанна никаких Иродов нет - царь Ирод умер почти за двадцать лет до рождения Иисуса, а Ирод Антипа более чем за двадцать лет до его распятия. Выставив точную дату рождения Иисуса, Лука как компилятор в следующей главе неявно все же пытается согласовать излагаемое и с матфеевской хронологией: "В пятнадцатый же год правления Тиберия Цезаря, при управлении Понтием Пилатом Иудеей и при четверовластвовании в Галилее Ирода", как пишет Лука, Иисусу исполнилось тридцать лет - (3.1) и (3.23). Пятнадцатый год правления Тиберия - это 29 г. н. эры. Следовательно, дата рождения должна тогда приходиться на 2 или 1 г. до н. эры. Евангелисты, как видим, старались согласовывать свои сочинения, но задачи перед ними стояли сложные. Матфей, по своему разумению, в основном противоречиво расширяя вероучение, правил и дополнял Марка (в библеистике установлено, что Марк предшествовал Матфею). Отметим, кстати, что Матфей не только уточнил - сколько же серебреников уплатили Иуде, но и марковского Иосета, брата Иисуса, переделал (13.55) в Иосифа (Іωσηφ). А Лука правил Матфея (с тем, что Лука последний из синоптических евангелистов, согласны все - и теологи, и библеисты). И пришлось Луке исправлять Матфея радикально. Родословная, скандально расходящаяся при сравнении со списками царей в новой редакции книг Царств, брат Иосет, превращенный Матфеем в Иосифа (имена братьев у Луки опущены), наконец, царь Ирод, со временем кончины которого дата рождения Иисуса все же не совпадает - исторические мелочи, устраняемые литературным путем (царя Ирода Лука упоминает (1.5) лишь раз, так как при редактировании и исправлении Евангелия Матфея совсем устранять его, подобно древним иудейским царям, не было необходимости). Настоящие сложности появляются, когда нужно подправлять идеологию. Бытие, безусловно, определяет сознание, но и сознание, принявшее идеологическую форму, определяет в неменьшей мере бытие. Притязательная же и нетерпимая идеология способна разрушать как бытие, так и сознание. Матфей пересчитывал сикли в серебреники в середине V века, когда николаиты, утвердившись в Константинопольском патриархате, отлучили от церкви и изгнали из Византии арианина патриарха Нестория. По-видимому, во времена ожесточенного противостояния между арианами и николаитами богословы и сочинили весьма поучительную для своего времени притчу о смоковнице. У Марка (11.12-14) Иисус проклинает смоковницу только потому, что еще не пришло время созревания. В результате проклятия смоковница на следующий день засохла (11.20-22). Матфей (21.18-19) подправил Марка сообразно своему нетерпимому времени и заставил смоковницу засохнуть сразу же после проклятия невинного дерева. Оба евангелиста, приписав Иисусу невероятные и невозможные поступки, связали их с насаждением истинной веры. Что ж, неразделенная и потому настойчивая вера туманит разум и порождает освященную ненависть. В начальный период христианской империи (VII в.) проблема насаждения веры утратила актуальность. Речь уже шла о всеобщем христианском воспитании, начиная со школьных лет. Поэтому бессмысленный, нелепый в рамках философии стоиков эпизод со смоковницей, якобы проклятой Иисусом, Лука опустил. А вложил в уста Иисуса назидательную притчу (13.6-9): "Некто имел в винограднике своем посаженную смоковницу, и пришел искать плоды на ней. И не нашел. И сказал виноградарю: вот я третий год прихожу искать плоды на этой смоковнице и не нахожу. Сруби ее, зачем она землю занимает? Но он сказал ему в ответ: господин, оставь ее и на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом - не принесет ли плода. Если же нет, то в последующем срубишь ее". Исключительное впечатление должна была производить притча Иисуса из Евангелия Луки в христианских школах, когда византийская церковь повсеместно запретила преподавание античной мифологии. Между Иисусом, который моет своим ученикам ноги и способен плакать - Иоанн (13.5) и (11.35), - и Иисусом, проклинающим смоковницу, пролегает нравственно-психологическая пропасть. Ее только при помощи сюжетных исправлений преодолеть невозможно. Лука вынужден был подправить наиболее вызывающие, полностью отрицающие стоицизм высказывания, которые Иисусу приписал Матфей. Беспрецедентные в рамках любого вероучения заявления вроде "остерегайтесь людей" - Матфей (10.17) - Лука опускает, сокращая в тексте Матфея высказывания Иисуса. "Нагорную проповедь" в изложении Матфея Лука подправил и сократил на треть. У антистоика Матфея "Нагорная проповедь" адресована "бедным духом". Во времена же Луки христианская проповедь должна была формировать богатых духом людей. Поэтому матфеевские "бедные духом" он заменил на просто "бедные" - πτωχοι (в синодальном переводе текст фальсифицирован и воспроизводится матфеевский тезис). Наконец, Лука - единственный из евангелистов, кто обратился к проблемам чисто земным. Только в его Евангелии, как от имени Иоанна Крестителя (3.12-14), так и Иисуса (18.2-5), предписываются нормы поведения для людей, состоящих на государственной службе - судей, сборщиков налогов, военных. Предшественников Луки, писавших, когда христианство еще государственной религией не являлось, подобные проблемы не интересовали. После Луки, который создал во времена христианской империи "твердое основание", христианское учение в наиболее существенном моменте мироощущения вернулось к истокам. "Внутри нас находится Дух святой" - Люций Сенека. "Царство Божие внутри вас есть" - Лука (17.21). Взгляды Луки, по сравнению с другими синоптиками, наиболее близки к стоицизму. Но надо отметить, что последний тезис в определенной мере является следствием реалистичной оценки действительности и приводится Лукой в стихе (17.21) как аргумент при фиксации несбыточности раннехристианских устремлений: "Не придет царство Божие наявно, и не скажут - вот оно здесь, или - вот оно там". Последний из новозаветных авторов, поставивший точку в ожиданиях "царства Божия", был понят и оценен в христианизированной Византийской империи. Эпоха эсхатологических земных надежд, которые неминуемо связаны если не со счетом, то с осмыслением времени, завершилась. А после создания византийскими теологами "Пасхальной хроники", циклическое время, кружившее в древней мифологии, окончательно остановило свою круговерть и развернулось в прямую линию. Две точки определяли прямую - сотворение мира, после чего потекли времена ветхозаветных событий, и - дата рождения Иисуса, начиная с которой христиане ощущали хронологическую реальность своего бытия. Но достоверных, документально зафиксированных событий собственной истории за четыре христианских века набиралось очень мало, а в первые два - почти ничего. И пришлось теологам заняться заполнением лакуны, отделявшей их время от исторического Иисуса. Отсчитывая уже свое время, они сосредоточили усилия на интерполяциях собственных вымыслов в сочинения светских авторов поздней античности, на компиляции "Миней" и на подделках исторических и экзегетических сочинений, которые бесхитростно, а иногда и довольно искусно приписывались действительно жившим в прошлые века христианским апологетам. За тысячу лет таких усилий возник плотно пригнанный частокол, состоящий из Псевдо-Иринеев, Псевдо-Климентов, Псевдо-Оригенов, Псевдо-Дионисиев, Псевдо-Иеронимов... Длинная череда, тысячи томов. В начале частокола - "Иосиф Флавий", в конце - "Евсевий Памфил". И за унылым частоколом исторических теней трудно разглядеть живой облик плотника из Галилеи - философа и пророка Иисуса, который в безжалостную и бесчеловечную эпоху пытался убедить своих слушателей, смущенных, притихших, совсем напуганных его словами: "Вы боги!" - Иоанн (10.34). За фальсифицированной историей христианства оказалось скрытым в принципе очевидное - человеческая культура едина, преемственна и непрерывна в своей поступи. Христиане, появившись на плодоносной почве античности, впитали лучшие соки культуры, которую стали называть языческой, и со временем попытались ее разрушить. Европа окуталась долгими сумерками средневековья. Неискаженная история христианства имеет принципиальное значение для понимания духовной и культурной эволюции человека - сложной, осуществляющейся исторически противоречиво на протяжении вот уже двух тысяч лет. Для ее воссоздания нужна, по крайней мере, одна абсолютно достоверная дата написания книг Нового Завета, которая в качестве опорной для исторического анализа являлась бы равноценной, например, исламской "дате хиджры" (16 июня 622 г. Мухаммад переселился из Мекки в Медину). С точностью до одного дня такую дату определил Морозов. Время, спрессованное Морозовым в точку, приводит нас в эпоху деятельности отцов церкви - эпоху обновления той формы христианства, которая в процессе исторического развития завоевала признание как общественный институт и превратилась в традиционную церковь. Знание точной даты дает возможность выйти из неустойчивых рамок предположений и догадок. И открывает нам подлинные исторические имена. После заката в день господень 30 сентября 395 года антиохийский пресвитер Иоанн Златоуст сидел на террасе, не зажигая светильник. Гроза давно миновала, монотонную песню завели цикады. Служка, которого Иоанн взял с собою на Патмос, потихоньку подошел к нему в темноте - хотел узнать, не уснул ли пресвитер. Иоанн удивился его появлению и спросил, зачем он пришел на террасу. Но служка оробел и ничего не сказал. Иоанн спросил еще - куплен ли пергамент, и отправил мальчика спать. Все, кого вспомнинал пресвитер, внезапно выплывали из серой мути, но вскоре их образы разваливались, уходили куда-то, а перед ним вновь и вновь появлялось лицо лаодикейского епископа, лоснящееся сытостью, с неизменно сонными, бесстрастными глазами. Навязчивый образ неотступно преследовал. Непонятно было, как такую бестолочь избрали епископом и как он удерживался на посту, если постоянно разрешал своему корыстливому окружению обманывать и грабить собратьев. Даже выскочка и неуч ангелос-оглашатель завел себе в епархии выезд под стать императорскому. Мысль об епископальном ангелосе, рваче, забывшем о скромности сана, возбудила и сложилась в стихотворный ряд. "Ты говоришь: я богат, разбогател, и ни в чем не имею нужды. А не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ, и слеп, и наг", - вдруг осознал он, что приглушенно декламирует. Иоанн ждал, когда тучи уйдут с моря. Он очередной раз раздвинул ветки дикого винограда и посмотрел в сторону горизонта. Потом встал и, накинув плащ, ушел. На берегу Иоанн сидел до ночи и все всматривался в иссиня-черные звездные провалы, мерцавшие среди уходивших с моря грозовых туч. Еще два месяца назад, оценив эпициклы, он знал, что расположение блуждающих звезд, которое появилось наконец на небе, осуществится. Однако осознание точности предвидения не возбуждало в Иоанне, что случалось раньше, радостного, будоражащего удовлетворения. Звездное небо представлялось ему настолько зловещим и знаменательным, что дальше молчать было нельзя. Завтра он сядет писать свое Откровение. Приложение 1 Многочисленные цитаты в Евангелии Матфея указывают на то, что пользовался он только греческими источниками. Следовательно, произведенный нами пересчет корректен, если греческий текст Пророчества Иеремии в этом пункте совпадает с арамейским. Хотя кодификация в греческом варианте Иеремии несколько иная, но нужное нам место там есть - (39.9) - и перевод сделан дословный: "семь сиклей и десять серебреников". В рассматриваемой ситуации следует особо отметить, что сикли в греческой версии Библии, как правило, заменены дидрахмами. То есть - мы сталкиваемся с явным текстологическим парадоксом: если греческий перевод Библии осуществлялся согласованно, одними и теми же людьми, в одно и то же время, то почему переводчики, заменявшие последовательно сикли на дидрахмы, у Иеремии все же сикли не тронули? Ветхозаветная часть Библии содержит сравнительно небольшой нумизматический материал, но состоящий из одних загадок и парадоксов. Рассмотрим их. Прежде всего, совершенно невероятно сделан перевод принципиального положения о подати Иерусалимскому храму, куда с души ежегодно следовало платить "...половину сикля, сикля священного: в сикле двадцать гер; полсикля приношение ИЕУЕ", - как утверждается в арамейском тексте Торы. Это место Исхода - (30.13) - дословно воспроизводится и в греческом Пятикнижии, но с непонятной и странной заменой номиналов арамейского текста: "...половину дидрахмы, дидрахмы священной: в дидрахме двадцать оболов; половина дидрахмы приношение Господу". "В дидрахме двадцать оболов" - именно так и переведено: εικοσι οβολοι το διδραχμον! Однако - это бессмыслица. Дидрахма, пока дидрахмы существовали, состояла всегда из двенадцати оболов. Подобным образом перевести, слепо следуя за числами арамейского текста, могли только люди, для которых слово "дидрахма" являлось не реальным, а лишь историческим, притом неопределенным понятием. Следовательно, греческий перевод, которым располагаем сегодня мы, не мог появиться ранее второй половины III в. н. эры. Чеканку деградировавших драхм и дидрахм прекратили в первой трети III века, а обол, мелкая медная монета, продолжал существовать. Да и приравнивание сикля двум дидрахмам - весьма приблизительно. Сикль в действительности равен 5/3 драхмы. Переводчики, таким образом, увеличили налог на одну 1/6 часть драхмы: половина сикля равна 5/6 драхмы, а не 1 драхме. Итак - перевод этого принципиального места Исхода и бессмыслен (20 оболов), и неточен (дидрахма). Откуда следует вывод - переводили текст Торы христиане, для которых вопрос о подати, в отличие от авторов Торы, не являлся принципиальным, и переводили они в позднее античное время. Еще раз зафиксируем и подчеркнем - не ранее второй половины III века нашей эры. Вопрос о храмовой подати оказывается парадоксальным и при рассмотрении одного только арамейского текста. В книге Неемии (10.33), например, утверждается: "И установили мы себе давать от себя по трети сикля в год на потребности для дома Бога нашего". Так сколько же составляла подать – 1/2 (Исход) или 1/3 (Heемия) сикля? Надо полагать, что оба размера подати являются исторически достоверными. Подать по мере того как монеты и меры деградировали номинально росла. У Неемии указывается меньшее значение, и, следовательно, этот фрагмент (но не обязательно весь текст Неемии) является более древним по отношению к дошедшей до нас версии Исхода. Сделанный нумизматический вывод можно подтвердить и текстологически. Неемия (10.37): "Также приводить в дом Бога нашего к священникам, служащим в доме Бога нашего, первенцев из сыновей наших и из скота нашего, как написано в Законе (Торе), и первородное от крупного и мелкого скота нашего". Неемия ссылается на Тору. Вместе с тем, в известных нам текстах Исхода и Чисел говорится, что следует отдавать храму только первенцев "из скота", сыновей же первенцев предписывается не "приводить в дом Бога нашего", а заплатить за них выкуп. Составители Библии, собрав воедино противоречивые документы, конечно, могли не обратить внимание на несогласованность в вопросе о сыновьях-первенцах. Но они никак не могли обойти вниманием явную противоречивость в вопросе о подати, если налоговый вопрос имел для них какое-либо значение. Однако это произошло. А отсюда следует, что арамейский вариант дошедшего до нас библейского канона формировался в те времена, когда Иерусалимского храма уже не было. Иудеи же "ветхозаветных" времен, скорее всего, пользовались (как это имеет место, например, у современных самаритян) одной лишь Торой, древний текст которой, судя по ссылке на него, сделанной Неемией, существовал в виде Моисеева законодательства, но не сохранился. Дату V в. до н. эры для книги Неемии теологи, а вслед за ними историки и библиисты, считают правильной. Однако нумизматический материал Неемии дает возможность сделать вывод, что книга написана никак не ранее наступления эпохи эллинизма (III в. до н. эры), ибо в качестве мер веса в арамейском тексте наряду с сиклем упоминаются еще мина и драхма - Неемия (7.69/70-71/72). Меж тем, во времена империи Ахеменидов (VI - IV вв. до н. эры) для серебра обходились одними сиклями и минами, чеканили золотые монеты "дарики" и при оценке веса золота, как это имеет место у Неемии, драхмы (ДРКМУНИМ) не применяли. Итак, имеем следующую картину изменения храмовой подати. 1. Неемия (не ранее III в. до н. эры) – 1/3 сикля (арамейский текст) и 1/3 дидрахмы (греческий текст). Дошедшая до нас книга Неемии, по-видимому, является выжимкой из "записей и памятных книг Неемии", о которых сообщается во 2-й книге Маккавеев (2.13). Содержание его "записей" отчасти пересказано здесь же, в первой главе, и оно не имеет ничего общего с дошедшей до нас версией книги Неемии. Из сообщения (2.13) следует также, что Неемия как библиограф и компилятор - реальная историческая личность, стоявшая у истоков формирования книг библейского корпуса. Вне сомнений, он располагал материалами, впоследствии утраченными. 2. Исход (дошедший до нас вариант написан явно независимо от Неемии и на основании более поздних сведений) – 1/2 сикля (арамейский текст) и 1 драхма (греческий текст; дословно - "половина дидрахмы"). 3. Матфей (Евангелие написано никак не ранее IV в. н. эры) - 2 драхмы (дидрахма). В последнем случае, однако, не исключена описка. Матфей не был знаком с арамейским текстом Исхода и о сделанном пересчете или приближенной замене 1/2 сикля - 1 драхма не знал. Является также фактом, что и до Матфея, и в его время библейский текст не считался неприкосновенным и пересчеты делались. Поэтому вполне можно допустить, что Матфей в вопросе о серебрениках занимался кабалой: кабалистика - один из профессиональных методов теологии. Пересчитывал же Матфей сикли в серебреники, скорее всего, потому, что на это наталкивал текст Иеремии, в греческом варианте которого сикли и серебреники стоят рядом. Предшественники Матфея, переводившие Тору, превратили сикли в дидрахмы. Но Матфей в дидрахмы пересчитывать уже не мог - в дидрахмы, состоящие из двадцати оболов, пересчитывать невозможно, если ставить целью получение содержательного результата. Рассмотрим еще один парадокс, касающийся одновременно и серебреников, и сиклей, и дидрахм. Сыновья Якова-Израиля, невзлюбившие своего младшего брата Иосифа, поначалу решили его убить, а потом смилостивились и продали в рабство "ЛИШМЭАЛИМ БЭШРИМ КСФ" - "измаилитянам (то есть - арабам) за двадцать серебряных монет" или как еще можно перевести - "за двадцать серебреников" - Бытие (37.28). Переводчики Торы, основывавшие счет на дидрахмах, с этим местом обошлись странным образом. В греческой версии написано, что Иосифа продали за двадцать золотых монет – εικοσι χρυσων. Кроме рассматриваемого случая, слово КСФ как нумизматическое понятие встречается в Бытии еще несколько раз: (17.12), (20.16), (42.25,27,28,35) и (43.12,15,18,21), и всюду переведено – αργυριον, то есть "серебряные деньги". Здесь перевод слова КСФ, которое имеет еще значение - "серебро", является правильным, так как в стихе (42.35) прямо говорится об узелке с деньгами, а в стихе (20.16) названа сумма "тысяча серебряных монет" (АЛФ КСФ). Замену же серебра на золото в стихе (37.28) переводчики, надо думать, сделали, потому что им представлялась сумма в 20 серебряных монет за подростка Иосифа слишком малой. Но по какой бы причине это не произошло, можно утверждать, что они не были знакомы с книгой Левит, где указывается (27.5), что цена подростка от 5 до 20 лет составляет ровно 20 сиклей (арамейский текст) и 20 дидрахм (греческий текст). Как бы ни своевольничали библейские переводчики, но намеренно противоречить известным уже текстам они не могли. Значит, не то что Библия в целом, а даже Пятикнижие не переводилось одними и теми же людьми. Его части создавались в разное время и, вполне возможно, в разных странах. 1. Бытие. Написана арамейцами, по-видимому, на Ближнем Востоке. В фольклорно-эпосной форме рассказывается о приходе арамейцев в Палестину. Установлено, что прообразами ряда сюжетов (сотворение мира, потоп и т. д.) служили древние мифы Шумера и Ассирии. В контексте слово КСФ как нумизматическое понятие обозначает серебряные деньги. Другой нумизматический термин - 'КШИТЕ, - возможно, относится к неким золотым монетам (33.19). Во всяком случае, как можно судить по эпизоду из книги Иова (42.11), это понятие обозначало значительный номинал. Знакомство авторов Бытия с денежным обращением, которое не опирается на основную восточную меру веса - сикль, дает основания предполагать, что дошедшая до нас редакция более позднего происхождения по сравнению с другими книгами Торы. Чисто текстологические соображения, как показано в главе 9, также позволяют сделать такой вывод. 2. Исход, Левит и Числа - три книги, повествующие о переселении израильтян из Египта в Палестину. Являются идейно единым целым. Излагаются основы вероучения, а также правовые и гражданские нормы. Опираясь на текст книги Неемии, можно высказать предположение, что у этих трех источников существовал несохранившийся архетип - Моисеевы законы. Основной нумизматический термин - Ш'КЛ (сикль). Многократно отмечается, что в сикле должно быть "двадцать ГРЕ" (в синодальном переводе - "двадцать гер"). Слово КСФ здесь встречается только как прилагательное - серебряная чаша, серебряное блюдо. При сопоставлении греческих версий книг Исход и Левит, в которых всюду сикли заменены на дидрахмы, с книгой Числа обнаруживается одна красноречивая особенность ее перевода. В большинстве случаев здесь Ш'КЛ выступает в качестве меры веса - вес блюда, чаши, и для серебряных изделий переводчики всюду употребляют термин "сикль", а не "дидрахма", как переводили в том случае, когда Ш'КЛ определял средство платежа. Но для золотой кадильницы (7.14) отступают от систематически применяемого правила: кадильница весом в 10 сиклей (арамейский текст) в греческом переводе Чисел становится кадильницей в десять золотников (δεκα χρυσων). Последнее является свидетельством того, что перевод был сделан для читателей, живших в Римской империи. Слово Ш'КЛ как единица веса для переводчиков Чисел являлось неудобным. Они вынужденно транскрибировали этот термин, так как для римлян довольно странно выглядел бы вес блюда, измеряемый в дидрахмах. Вместе с тем, чтоб согласовать перевод с греческим текстом Исхода, сикль и дидрахма в переводе Чисел сопоставлены (3.47): "Возьми по пяти сиклей за человека, в сиклях священных возьми..." (арамейский текст). "Возьми по пяти сиклей за человека, в дидрахмах священных возьми..." (греческий текст). Как видим, достаточно изощренно в нумизматическом отношении сделан перевод. И эта изощренность, вне сомнений, позднеантичного времени. Настойчивое повторение во всех местах арамейского текста, где речь идет о какой-нибудь плате - "сикль священный" - дает возможность предполагать, что речь идет о серебряной монете, притом о любой серебряной монете, но равной двадцати ГРЕ. Всюду оговорено, что "сикль священный" состоит из "двадцати ГРЕ". А ведь сикль на Востоке являлся основной мерой веса, и для этого понятия разъяснительные уточнения не требовались. В Римской же империи, где сикли в качестве меры веса не употреблялись, уточнение было вполне оправданным и необходимым. Показательно и словосочетание "сикль священный". Персонификация Юноны Монеты, при храме которой осуществлялась чеканка денег, происходила медленно, но именно с ней связано выражение "священная монета". На монетах богиню начали чеканить в I в. н. эры, после чего ее имя стало нарицательным. 3. Второзаконие (калька с греческого Δευτερονομιον, правильно по-русски - Второй закон). Книга, в которой повторяются и собираются воедино законоположения, рассредоточенные по книгам Исход, Левит и Числа. Как по структуре, так и по названию это первый вариант Талмуда (отметим, что "Второй закон" - дословное арамейское название основного ядра современного Талмуда). Поразительно, но никаких Ш'КЛ - ни простых, ни "священных" в тексте нет. При описании штрафов употребляется слово КСФ (как и в книге Бытие) для обозначения неопределенных монет. Однако, совершенно не считаясь с этим, греческие переводчики Второзакония, во-первых, почему-то проигнорировали греческий текст Бытия, где слово КСФ переведено правильно - "монеты", и, во-вторых, отклонились от оригинала, превратив КСФ в сикли и дидрахмы одновременно. То есть - перед нами явная попытка согласовать перевод с греческими текстами Исхода и Левит. В одной и той же главе, например, "сто КСФ" переведено - "сто сиклей" (22.19), а вот "пятьдесят КСФ" - "пятьдесят серебряных дидрахм" (22.29). Нумизматические загадки и парадоксы Торы и Пятикнижия, имеющие место, как при совместном, так и при раздельном анализе арамейской и греческой версий, перестают быть таковыми, если рассматриваемые пять книг расчленить вышеуказанным способом и считать их документами более позднего происхождения по сравнению с традиционной датировкой. По-видимому, создателей Вульгаты раздражала нумизматическая непоследовательность как арамейского, так и греческого текстов, и они решили ее устранить. Всюду, где для обозначения денег и мер веса встречаются слова КСФ и Ш`КЛ, в латинской версии Библии они переведены одинаково - "сикль". Последнее свидетельствует о том, что переводчики располагали более или менее полным текстом Библии; возможно, что это даже был канон в современном понимании. Можно также утверждать, что хотя Вульгата и переводилась с арамейского, но ее создатели все-таки одним глазом подглядывали в греческий вариант, где непонятное ГРЕ бессмысленно заменено на "обол", и повторили ошибку. Вернее, пришли к новой ошибке: вместо дидрахмы в Вульгате стоит "сикль, равный двадцати оболам", что тоже оказывается бессмыслицей, так как сикль всегда равнялся только десяти оболам. Арамейские Ш`КЛ и КСФ заменены на siclus настолько последовательно, что "семь Ш`КЛ и десять КСФ" Иеремии превращены в "septendecim siclos argenti" (32.9), то есть - в "семнадцать сиклей серебра". Как видим, пересчеты делались и после Матфея. Однако, последнее является лишь наполовину кабалистикой, так как идею пересчета предопределяли лингвистические соображения и стремление к последовательности. Только для "тридцати КСФ" из пророчества Захарии в Вульгате сделано исключение. Перевод выполнен буквально - triginta argenteos (тридцать серебреников). Подобное отступление от жесткого правила здесь вполне объяснимо. С теологической позиции стихи Захарии рассматривались как параллель (хотя это антипараллель) Евангелию Матфея, и слово "серебреники", написанное в Евангелиях в явной форме, переводчикам представлялось священной исторической истиной, так что "священный сикль" здесь следовало отбросить. Приложение 2 При анализе нумизматического материала Талмуда будем придерживаться его русского перевода, выполненного H. Переферковичем, сверяя с арамейским текстом только названия некоторых денежных единиц. Указанные ниже в круглых скобках страницы являются ссылками на монографию по средневековой нумизматике (Ф. И. Михалевский, Очерки истории денег и денежного обращения, том первый, Госфиниздат, Mосква, 1948). Наиболее богаты в нумизматическом отношении трактаты Незекин, Кетубот и Шекалим. В них упоминаются почти все названия номиналов и условно-счетных единиц, встречающиеся в Талмуде, а также прямо указываются соотношения между ними. Кроме уже известного нам ряда соотношений: 1. 1 мина = 100 зуз = 4 золотых динара (ДИНР ЗЕБ), имеют место еще следующие ряды: 2. 1 села (СЛЭ) = 2 сикля = 4 денария; 3. 1 денарий = 6 серебряных маа (МЭЕ КСФ) = 12 пондионов (ПУНДИУН) = 24 ассария; 4. 1 ассарий = 2 семисса = 4 контрона = 8 перут (ПРУ’ТЕ). Заметим, что арамейская транскрипция арабского слова ДИНР в тексте Талмуда отнесена как к золотым, так и серебряным номиналам. Для того, чтобы различать их, будем в первом случае писать так же, как и в арабском - "динар", а во втором, согласуя с латинским звучанием, - "денарий". Ряды 2, 3 и 4 являются единой цепью соотношений. Ряд 1 сопрягается с этими рядами, если учесть, что 1 ДИНР ЗЕБ = 6 СЛЭ (трактат Меила (6.4)). Тогда получаем ряд: 5. 1 динар = 6 СЛЭ = 12 сиклей = 24 денария = 144 МЭЕ КСФ = 288 пондионов = 576 ассариев. Кроме того, как следует из рядов 1 и 5, имеет место совершенно удивительное соотношение: 1 мина = 48 сиклей (!) Подобные мины и сикли на Востоке никогда не существовали (соотношение между ними всегда было 1:60). Отсюда следует, что в Талмуде они употребляются как понятия двух разных монетных систем и что как весовые метрические названия они порождены разными традициями. Сравним ряд 5 с рядом соотношений для номиналов Римской империи того периода, к которому современная точка зрения относит Мишну: 1 ауреус = 25 денариев = 100 сестерциев = 200 дупондиев = 400 ассам. Легко видеть, что кроме последнего звена между этими рядами соотношений нет ничего общего. Они сходны только по отдельным названиям - денарий (это мы так назвали ДИНР КСФ), пондион (это искажение латинского duponduius: ПУНДИУН) да ассарий (латинское ass, воспроизводимое на греческий лад: АИСРИН). Проведенное сравнение дает возможность сделать безоговорочное заключение – ряд5 - состоит из денежных единиц средневековья. Генетическое сходство древних и средневековых монетных систем, являющееся, в принципе, очевидным, по мере их хронологического удаления свою очевидность теряет - сохраняются только отдельные денежные названия (например, денарий), отношения же между денежными и весовыми единицами оказываются самыми неожиданными (например, 1 мина = 48 сиклей, 1 денарий = 24 асса и т. п.). Наконец, между древними единицами вклиниваются номиналы с новыми, не известными в древности названиями (например, МЭЕ КСФ). Рассмотрим номиналы средневекового ряда 5: Золотой динар (ДИНР ЗЕБ). Еще раз обратим внимание на то, что транскрипция названия взята из арабского языка - в экономном на буквы арамейском стоит "йод", хотя для записи слова ДИНР хватило бы трех букв - "далет", "нун" и "реш" - ДНР. Монета "динар" (4,25г.) чеканилась первоначально по образцу византийского солида, на протяжении средневековья являлась одним из устойчивых золотых номиналов. В латинской версии Мишны конца XVII века (Амстердамское издание Gerardus & Jocobus Bortius) переведено дословно - (денариус ауреус) - denarius aureus. Такой (лингвистически точный) перевод послужил основой для создания в нумизматике неожиданного казуса. В примечаниях к переводам Талмуда на ряд европейских языков, выполненных в XIX веке, переводчики, пользовавшиеся, по-видимому, и латинской версией, стали уточнять, что речь идет о древнеримской монете с таким названием. Заблуждение это бытует до сих пор, так что в нумизматических справочниках даже иногда делаются разъяснения, что "с введением золотого стандарта для денария была установлена стоимость в 1/25 ауреуса (название denarius aureus - неверно)" (X. Фенглер, Г. Гироу, В. Унгер, Словарь нумизмата, M., 1982, с.74, левая колонка). Точнее сказать, такое название - бессмысленно по отношению к древнеримской монетной системе. Denarius aureus в переводе с латыни - "десятерик золотой", и название имело бы смысл, если бы в Риме существовали золотые монеты, состоящие из десяти других монет. Но таких монет никогда не было. Решающим, однако, является то обстоятельство (хотя и этимология названия здесь существенна), что ДИНР ЗЕБ из ряда 5 = 24 серебряным денариям, а не 25, как это имело место в Риме для ауреуса. Наконец, равенство - 1 динар = 24 денария - замечательно тем, что оно дает нам не только хронологическую, но и географическую координату. Отношение 1 к 24 для золотого солида и франкского денария установлено впервые еще вестготами (конец V - начало VIв.). И такая система закрепилась только на Пиренейском полуострове (Ф. И. Михалевский, с.42). С появлением в Испании арабов ставшее традиционным соотношение, естественно, перешло и на золотой динар, который исторически является ничем иным, как золотым солидом. Так как нумизматический материал Талмуда относится к периоду позднего средневековья, а франкский денарий сравнительно быстро деградировал, то не исключено, что денарий в рядах соотношений Талмуда является условно-счетной единицей, а не реальной монетой. Ниже мы увидим, что это так. СЛЭ или "села", согласно транскрипции в русском переводе, - название, которое ни о чем не говорит в пределах современной нумизматической лексики. Но слово СЛЭ можно перевести на русский - скала, опора, твердыня. Таким образом, получается, что речь идет о серебряном солиде: "солид" - соответствует прилагательному "твердый". В испанском языке закрепилось название sellado. Почему и когда в средние века от паритетного золотого солида перешли к счетному серебряному, остается до сих пор нерешенным вопросом (Ф.И. Михалевский, страница 35). Со времен каролингов система с такой серебряной паритетной основой распространилась по Европе и оказалась весьма устойчивой - в Англии, например, действовала до XX века. Фунт Карла Великого (408г), делившийся на 20 серебряных солидов, приравнивался по стоимости 34г золота (отношение стоимости золота и серебра было 1:12). А 34г золота соответствовали 8 золотым солидам. Таким образом, отношение золотого и серебряного солидов составляло 8:20 = 1:2,5. В Талмуде оно равно 1:6. Последнее можно рассматривать как свидетельство того, что мы имеем дело с каким-то деградировавшим средневековым солидом. Со времен денежной реформы каролингов серебряный солид делился на двенадцать денариев, реализуемых в монетах. В Талмуде же это отношение равно 1:4. Последнее согласуется с нашим предположением, что денарий Талмуда является условно-счетной единицей. Сикль (Ш`КЛ). Авторов Талмуда интересовали не цены на базаре, а вопрос о подушной подати в синагоге. Поэтому появление в средневековом ряду 5 древнего названия "сикль" закономерно. "Полсикля - приношение ИЕУЕ", и, конечно же, надо уметь точно исчислять эти полсикля. Показательно, что сикль, зажатый слева и справа серебряными номиналами, нигде в Талмуде рядом с миной не упоминается. Мина (МНЕ) Талмуда, равная сто зуз (ЗУЗ), - счетная мина: десять десятков, сакральное арабское число. Наиболее характерно для средневековья отношение цен золота и серебра 1:12 (Ф.И.Михалевский, с.65). В таком же отношении находятся динар и талмудический серебряный сикль. Поэтому следует считать, что и вес сикля равен 4,25г. Серебряный денарий (ДИНР КСФ). Название "денарий", пожалуй, самый распространенный термин в средние века. В разное время и в разных странах он имел местные названия пфеннинг, пени, денье, диньейро... Первоначально чеканился в количестве 12 монет из серебряного каролингского солида. В позднее средневековье деградировал, как вместе с солидом, так и самостоятельно, выражая, подчас, только условную стоимость. Денарий в рассматриваемом ряду является единицей, соединяющей правую часть ряда с его центральным понятием - сиклем (приношение ИЕУЕ взималось только "сиклевым серебром"). Поэтому являлось разумным, в силу указанных обстоятельств, имевших место для реальных средневековых денариев, выделить денарий как условно-счетную единицу. Мы видели, что "денарий" Талмуда соответствует только системе, закрепившейся в Испании. Но почему же именно "денарий" выбран в качестве эквивалента "священного полусикля"? Можно указать две причины, и обе связаны с историческими соображениями. Во-первых, слово "денарий" уводило в древние времена, когда еще существовал Иерусалимский храм. Во-вторых, такое название соответствовало средневековой традиции. В XIII и, в особенности, в XIV веках католическая церковь по всей Европе взимала в пользу Ватикана подушную подать - "денарий святого Петра" как условный денарий. Но в отличие от денария Талмуда, вес которого можно подсчитать (~2,13г.), взимался он, сообразуясь с местными условиями, в разных размерах. Кто у кого - церковь у синагоги или синагога у церкви - заимствовала название, неясно и неважно. В Талмуде фиксируется средневековая традиция католиков. Заметим, что в тексте Шекалим нигде не дается прямого указания о размере подати синагоге, а из следующего места (1.6): "...тот, кто платит СЛЭ и получает сдачу сикль, обязан платить два колбона", - вытекает, что подать взималась в размере 1 сикля ("колбон" - название дополнительной платы за то, что деньги сборщики податей превращали в священное "сиклевое серебро"). То есть - в два раза больше, чем взимал Ватикан. Так как, согласно Исходу, подать составляла половину сикля, то один такой анахронизм выводит Мишну за пределы античности, и комментаторы-переводчики Талмуда в XIX веке процитированное место, во-первых, обошли в своих комментариях, во-вторых, - постарались внушить читателю, сделав краткое примечание, что талмудическая подать составляла все-таки половину сикля. Мы можем придерживаться в этом вопросе точки зрения комментаторов, ибо на анализ рассматриваемого обильного нумизматического материала, взятого в целом, частные соображения его поздних комментаторов, растерянных от обилия анахронизмов, никак повлиять не могут. Рассмотрим теперь свидетельство Талмуда, которое дает возможность хронологически достаточно точно локализовать его нумизматический материал, исходя из оценки соотношения между условным денарием в 2,13г. и реальной монетой, распространенной в Арабском Халифате, - аспром. В трактате Маасер-Шени (2.9) идет речь о том, как следует поступать со СЛЭ второй десятины (первую десятину полагалось отдать синагоге): "...по шкале Шаммая обратить всю СЛЭ в медь, а по шкале Гиллеля - один из сиклей в серебро, а другой в медь. Рассуждающие перед мудрецами говорят: три денария в серебро, а часть четвертого в медь. Рабби Тарфон говорит: четыре аспра (АСПР) в серебро. Шаммай говорит: СЛЭ следует положить в лавку и есть на эту СЛЭ". Процитированное замечательно не только своим практичным остроумием - серебро есть серебро! - но и насыщено нумизматической информацией. Во-первых, мы сразу получаем ряд 2, во-вторых, если сикли и денарии частями "можно обращать в серебро" и частями в медь, то отсюда вытекает, что речь идет об условно-счетных единицах. Наконец, в-третьих - уточняющая позиция рабби Тарфона приводит нас к следующему неравенству: 3 аспра меньше трех денариев которые меньше четырех аспров, откуда имеем: 1 аспр меньше одного денария который меньше четырех третьих аспра. "Рассуждающие перед мудрецами" и рабби Тарфон выделили для оценки веса довольно узкий интервал, так как при весе условного денария 2,13г получаем вес аспра (с точностью до десятой доли грамма) в пределах - не более 2г (нижняя хронологическая граница) и не менее 1,6г (верхняя хронологическая граница). Вне указанного интервала неравенство для аспра и денария из трактата Маасер-Шени не удовлетворяется. Первые аспры XIII века весили 2,9г, последние в XV веке – 1,1г. Таким образом, полученный выше интервал для веса аспра локализует нумизматический материал Мишны в XIV веке. МЭЕ КСФ. В русском переводе - "серебряная маа", что отличается от современного термина - "май". Принятое в нумизматике название "май" является сокращением для французского maille blanche, которое в Талмуде написано дословно: МЭЕ КСФ. Слово МЭЕ - транскрипция французского maille, а КСФ - это перевод слова blanche (белый). КСФ в арамейском служит не только для обозначения понятий "деньги" и "серебро", но и может обозначать свойства: быть бледным или белым. МЭЕ ЛБН - было бы менее выразительно и не совсем понятно, так как ЛБН означает, кроме прилагательного "белый", также страну Ливан. Май, как и аспр, - номинал только позднего средневековья, среди древних денежных единиц у него аналога нет. С XIII века основная разменная монета Фландрии весом 0,44г, затем около 0,40г. 1 ДИНАР КСФ = 6 МЭЕ КСФ, или 2,13г примерно равны 6x0,4г, что хорошо согласуется. Избыток в 0,27г на 6 монет, учитывая их несовершенство в средние века, является ничтожным. Фландрские маи, чеканившиеся в больших количествах, были широко распространены в Европе. В Италии и Франции в XIV веке также начали чеканить монеты с названием "май", которые первоначально значительно превышали по весу фландрские. К концу XIV века, вследствие все возраставших потребностей по покрытию расходов на Столетнюю войну, французские маи деградировали настолько, что тоже могли с "денарием" в 2,13г соотносится как 6:1. Последнее, впрочем, не имеет в вопросе датировки никакого значения, ибо точность в одно столетие для нас вполне приемлема. "Медные номиналы". Все единицы от ПУНДИУНа и до ПРУ’ТЕ (5 названий) можно счесть медными номиналами - по отношению к ним нигде не употребляется слово КСФ. Денарий Талмуда состоит из 192 ПРУ’ТЕ, но даже в древности, богатой на медные монеты, денарий на такие мелкие части не делился. Денарий I в. н. эры состоял из 128 лепт, а он, отметим, более чем в полтора раза тяжелее рассматриваемого. Столь дробное деление денария удивительно вдвойне, так как средневековье почти не знало медных денег. Серебряные номиналы в сменяющих друг друга системах быстро деградировали, и тогда вступал в силу принудительный курс - фактическая медь вы давалась за серебро. Английский парламент, к примеру, в XII и XIV веках рассматривал жалобы на то, что мало выпускается медной монеты (Ф. И. Михалевский, с198). Итак, можно (и даже следует) предположить: ряд, начинающийся с ПУНДИУНа, состоит не из монет, а из счетных единиц для измерения их веса. То есть авторы Талмуда пользовались рядом, в правом конце которого стоит некий гран – ПРУ’ТЕ, а вдоль всего ряда указываются названия для кратных грана, построенные по закону удвоения. В основе систем с граном лежал древнейший способ измерять вес при помощи зерен, отсюда и слово "гран" (нем. Grän, англ. grain - зерно). В странах средневековой Европы существовали разнообразные грановые системы, и так как для единиц рядов 2 - 4 нами введены конкретные весовые значения, то естественно попытаться найти связь последовательности номиналов ПУНДИУН – ПРУ’ТЕ с какой-нибудь известной системой. ПРДУ`Т - арамейское слово "зерно", относимое к злаковым; ПРТ - косточка граната или винограда. Этимологически за понятием ПРУ’ТЕ могут скрываться как зерна пшеницы, которые в древности использовались в качестве весового эталона, так и плодовые косточки граната или винограда. Исходя из определенного выше веса сикля – 4,25г (1 сикль = 384 ПРУ’ТЕ), с округлением до десятитысячных долей грамма получим: 1 ПРУ’ТЕ = 0,0111г. Такой вес соответствует не весу зерна пшеницы (примерно 0,05г), а подходит больше для веса плодовых косточек винограда. В рассматриваемом ряду на пшеничный гран больше всего походит семисс, состоящий из 4 ПРУ’ТЕ = 0,0444г. С точностью до одной тысячной такой вес совпадает с весом европейского грана, введенного Фридрихом II в первой половине XIII века (1 гран = 0,0455г). А в середине XV века Фердинанд II Арагонский чеканил даже мелкие медные монеты, называвшиеся "грано". Отметим еще, что 20 ПРУ’ТЕ с точностью до сотых долей грамма совпадают с весом карата, который также использовался в грановых системах средневековья. На практике, используя грановую систему Талмуда, легко оценить действительную стоимость медной монеты, если известны ее вес и соотношение между стоимостью меди и серебра, ибо ряд 4 состоит из серебряных гранов. В него можно вогнать любые медные монеты. А после того как определен их серебряный эквивалент, пересчитать в маи, так как именно в маях авторами Талмуда исчислялась подать, вне зависимости от того, какой эта подать была, - 1 денарий (мнение комментаторов) или 1 сикль (точка зрения авторов Талмуда). Даже "колбоны" брались в серебреных маях - трактат Шекалим (1.7), ибо условно-счетными, нематериальными денариями и сиклями подать не заплатишь. Наконец, обратимся к дополняющему толкованию Мишны - тосефте. В тосефте к Бава Батра (Незекин) [5.11] сначала утверждается, вслед за текстом Мишны, что: "ПРУ’ТЕ, о которой говорили, представляет одну из восьми ПРУ’ТЕ, составляющих вместе ассарий". В [5.12] повторяются все, уже нам знакомые, соотношения, начиная от МЭЕ КСФ до ПРУ’ТЕ. После этого повторения слово берет "раббан Симон, сын Гамалиила" и опровергает все вышесказанное о ПРУ’ТЕ, заявляя, что "ПРУ’ТЕ, о которой говорили", составляет не 1/8, а 1/6 часть ассария. Раббана можно понять, ибо вес косточек винограда имеет большой разброс. В XV веке именно на территории Испании взамен косточек и зерен в качестве грановых разновесов начали употреблять мелкие бронзовые гирьки. Не исключено, что в это время раббан Симон и делал свои уточнения. Поэтому спор о ПРУ’ТЕ-гране (спор о соотношениях для реально существующих монет бессмыслен) изложен не в Мишне, а в несколько позже созданных толкованиях к ней. Сделанный обзор не охватывает все нумизматические задачи из Талмуда и не закрывает их, тем более, что за его пределами остались нерассмотренными другие средневековые монеты. Например, ТРПЭИК - Кетубот (5.7), ТБЭ - Шекалим (2.4), ТРИС - Шевуот (6.3)... Вместе с тем, является очевидным, что за пределы нижней допустимой границы - XIII век - нумизматическая информация Талмуда не может быть опущена. Аспр, май и вообще вся денежно-счетная пестрота и разноголосица позднего средневековья надежно фиксируют такую границу. Ну, а анахронизм - 1 мина = 48 сиклей - безоговорочно приводит нас из Азии в Европу. И снова-таки - в средневековую Европу с ее многообразием монетных стоп. Так что ни о каком Вавилоне и речи быть не может: ‘ТЛМУД ББЛИ - это не "Вавилонский Талмуд", а дословно - "Библейское Учение". Лингвистически такой перевод вполне возможен, хронологически, как выше установлено - допустим, а главное - соответствует содержанию источника. Всюду в книге цитаты и ссылки кодифицированы по схеме перевода "Иерусалимского Талмуда", осуществленного H. Переферковичем: после названия трактата в круглых скобках указывается номер главы и ее подраздела - для Мишны, а в квадратных - соответствующие дополнительные толкования. Ссылки на книги Библии даны по стандартной схеме: в круглых скобках указаны номера главы и стиха. Ссылки на Коран соответствуют переводу академика И. Крачковского: в круглых скобках - номер суры и через точку - номер аята.