Задача искусства — не правда жизни, а ее истина.

Мысль о том, что добро должно быть с кулаками, — демагогический перевертыш. Сила добра в самом добре, победа добра не в подавлении, не в уничтожении, не в захвате. Тут иной способ победы, добро побеждает тогда, когда оно остается добром, — в этом и есть его победа.

Суть мещанина — в замене высокого низким: осторожности — трусостью, бережливости — жадностью, прямоты — хамством, дружбы — круговой порукой, любви — прелюбодеянием. В этом суть опошления жизни.

К плохому природа приучала организм миллионы лет: к холоду, голоду, страху — вот во время войны люди и выздоравливали. Человек к хорошей жизни меньше подготовлен: толстеет, жиреет, слабеет в коленках.

Танец всегда нес в себе искусство. Это способ молчания. Многозначительность в системе отношений.

Сегодня главное ни хлеб, ни сталь и не броня - сегодня главное дети. Потому что завтра - это и хлеб, и сталь, и броня.

На свете существуют не живущие люди, а выжившие. Детство — феномен выживания человека и душеобразования.

Прежде чем говорить, что человечество должно прислушаться к голосу разума, надо ответить на вопрос, имеет ли сегодня разум свой голос?

Воспитывался я уже, конечно, в Москве. Был московский пацаненок, шпаненок замоскворецкий. Я тогда приобрел хулиганское амплуа "малышки", так как был маленького росточка - одна большая голова и немножко ножки.

Я преподавал еще со студенческой скамьи. И открыл много имен - Ия Савина, Алла Демидова, Кристиночка Орбакайте. Говорят, у меня самого хорошая вахтанговская школа, обогащенная работой с большими актерами и режиссерами. Я, кстати, учусь до сих пор у своих ребят и, между прочим, очень многое понял...

Когда видишь шторм, чувствуешь себя польщённым. К нему хочется обратиться как к знаменитости: "Вы шторм! Я вас узнал!"

Если про свою родину все время слышать ложь, если ее надо любить за те достоинства, которых нет, то в результате можно полюбить "чужую" Родину.

Стоит ли останавливаться на "Чучеле"? Выплеснуть боль хочется, очень больно жить, очень! "Чучело" — и моя жизнь, и мое прекраснодушие, и травля меня со всей ее бессмысленностью! Хорошо бы придумать что-то вроде погрома с бегущими фигурами с битьем стекол, с летящими из перин и подушек перьями. Но главная "проволока плена" — боль души! Можно закабалить без проволоки, без вышек и часовых, не в тюрьму всех и в лагерь, а эти законы — в жизнь, тогда и решетки не нужны.

 

Если в театре не существует тайная группа актёров, которая не мечтает отколоться и создать свой театр, то это очень плохой театр, у него нет будущего.

Всех, кто не умеет без остатка отдаться страсти - гордецов, умников, властолюбцев, благородных воздыхателей, - всех превращать в пыль!

...Если твои боли отзываются в зрителе, то ты счастливец, если твои боли никого не волнуют — ты самый несчастный из смертных, ты мимо, ты зря, ты впустую.

Восемь лет, которые я не снимал, — это восемь погибших замыслов, это восемь картин, выбранных и поставленных в душе, поставленных от начала до конца. Нормальный режиссер, не имея замысла и решения, не понесет сценарий руководству студии, вплоть до распределения ролей. И это страшнее самого страшного. Замысел, выношенный тобой, остается в тебе, как неродившийся ребенок. И он умирает в тебе медленно, мучительно, не давая никакой возможности приняться за новый замысел.

Я, пожалуй, выполнил почти все, о чем мечтал в детстве, — когда-то мечтал играть на флейте — в результате сочинил несколько песен, вальс. Мечтал когда-то быть учителем — преподаю. Очень мечтал быть писателем — и, по-моему, стал сейчас писать довольно сносно.