«Рукописи не горят.»

М. Булгаков. «Мастер и Маргарита».

Иудеи - буквально «ИЕУЕ славящие» - как религиозная община, организующий принцип которой сводился к идее построения теократического государства, появились в Палестине на рубеже III - II в. до н. эры. Отметив и выделив именно теократизм учения, светские историки почти сразу же описали столь необычный для античности тип государственного устройства.

В трилогии - Исход, Левит, Числа, - где это учение излагается, нет и тени генотеизма, какой-либо проповеди религиозно-этнической неприязни. Наоборот, учение славящих ИЕУЕ здесь исходит из идеи объединения людей, и проповедуется этика отрицания нравственной отчужденности, основывающейся на родоплеменных отличиях. Вступающий в общину фактически становился членом религиозной партии и, согласно Исходу (12.48-49), должен был руководствоваться только желанием, родоплеменное происхождение никакой роли не играло. Предписываемая же необходимость обрезания носила ритуально-посвятительный характер - ведь как-то надлежало засвидетельствовать серьезность и ответственность выбора. Ну и, разумеется, раз новообращенный примкнул к славящим ИЕУЕ, то он еще обязан был верить в то, «что велик ИЕУЕ среди всех богов (КИ ГДУЛ ИЕУЕ МКЛ ЕАЛЕИМ)» - Исход (18.11). Образовавшаяся религиозная партия смогла выстоять и расшириться именно потому, что в новую религию двери оказались открытыми для всех.

При стремлении добиться на религиозной основе государственности и не могло быть иначе, если среди окружающих народов, которые поклонялись издревле разным родоплеменным богам, ИЕУЕ-Громовержец выделялся в качестве «бога богов».

Проповедь частичной этнической замкнутости появилась только во Второзаконии (23.3-8) - самой поздней книге Торы. А до этого на ритуальном уровне учение Моисея несло в себе принцип межнационального единобожия. Теософское же единобожие - монотеизм - стало развиваться после того, как Тору перевели на греческий и латынь.

Итак, Тора (Пятикнижие) открывала пути формирования как христианства, так и иудаизма в современном понимании этих слов.

Ошибочные представления, основанные на фальсифицированных переводах Торы и на их последующих спекулятивных толкованиях, проводят непреодолимую границу между иудаизмом и христианством. Вот, к примеру, как оценивал кажущуюся разобщенность этих религий такой выдающийся исследователь христианства, как Лев Толстой. «Изучать веру иудеев для того, чтобы понять христианскую, - убежденно писал он (Полн. собр. соч., Т. 24, с. 15) - все равно, что изучать состояние свечи до зажигания ее, чтобы понять значение света, происшедшего от горящей свечи».

Здесь сразу две ошибки. Первичная «вера иудеев», основанная на учении исторического Моисея, - это вовсе не современный иудаизм, который опирается на Второзаконие и Талмуд (этнические коллизии иудаизма мы уже рассматривали при анализе Талмуда). Кроме того, «зажжение свечи» осуществили не христиане, а, скорее, их предшественники гностики, которых правомерно называть иудеохристианами.

Процитированное высказывание Толстого воспринимается как удивительное еще и потому, что он, полностью игнорируя гностиков, при анализе Библии исходил из гностической позиции (Т. 24, с. 14): «Все может Бог, это правда, но одного он не может, это - говорить глупости».  Да и все учение, развитое Толстым в процессе попытки рационализации христианства, - последовательный гностицизм, ориентированный при анализе легенд на исследование нравственности, связанной с разумом.

Впрочем, если оценивать, как это делает Толстой, одну лишь нравственно-психологическую  направленность  учения христиан, то следует сказать, что «зажжение свечи» произошло еще до появления гностиков.

Вот оно, горение свечи:

«...внутри нас находится Дух святой, который следит за нами и направляет нас среди добра и зла».

«Неустанным благожелательством можно завоевать расположение даже дурных людей».

«И выходит, что человек не может судить человека, то есть осуждать и оправдывать его, ни хвалить, ни порицать».

«Избегай клятв, а по возможности вообще никогда не клянись».

«Самый лучший способ отмщения - не отвечать злом на зло».

«Достоинство человека в том, чтобы любить даже тех, кто его оскорбляет».

Все процитированные мысли очень напоминают логии Иисуса и полностью соответствуют евангельской проповеди. Однако сформулированы они вовсе не христианами, а принадлежат мыслителям, которых в пределах теологической градации принято называть язычниками. Это философы-стоики Сенека, Эпиктет и Марк Аврелий. Первый из них - Люций Анней Сенека (3 г. до н. эры - 65 г. н. эры) - жил одновременно с евангельским Иисусом. При императорах Калигуле и Клавдии преследовался. При Нероне получил звание консула и первые пять лет фактически правил государством.

Сочинения Сенеки пользовались особой популярностью в I в. н. эры, и благодаря ему учение стоиков стало широко известно.

В теософии стоики сосредоточились на поиске духовного самосовершенствования, их религия имеет прежде всего нравственно-психологическую ориентацию. В стоицизме, следуя Сенеке, Бог, сотворивший разум человека, провозглашается абсолютным, мудрым и добрым началом. Поэтому основная проблема этики стоиков сводилась к рассмотрению вопроса - какие нравственные нормы могут обеспечить формирование совершенного человека в жестоком, бесчеловечном мире? Что может заставить плотского человека действовать в согласии с другими людьми и отличаться по поведению от животного?

Люций Сенека

Идея преобладания духа и разума над плотью в самосовершенствовании людей привела стоиков к формулировке выше процитированных необычных моральных принципов и установок, которые воспринимались в суровом античном мире, безусловно, как парадоксы.

Христианство восприняло и выделило основные нравственные установки стоицизма.

Общие гуманистические идеи преобразования и совершенствования общественного сознания сформулированы античными мыслителями еще до Сенеки. На принципы мирной жизни и широкого просвещения как на необходимый инструмент формирования общечеловеческого сознания, указал в I в. до н. эры Цицерон. Вслед за ним Вергилий предсказывал грядущее всеобщее мировое царство на земле и видел в нем единственно возможный путь развития. Ну а Сенека продолжил идеи Цицерона и Вергилия, утверждая, что всеобщий мир и стремление к просвещенности - естественный закон человеческого бытия. В результате он пришел к заключению, что римлянам лучше забыть военные страницы своей истории (мысль, заметим, крамольная при имперских устремлениях и спустя две тысячи лет).

Нормы поведения и деяний, преобразующих мир, как считал Сенека, должны вырабатываться не по отношению к обществу в целом, а прежде всего для отдельного человека, и закрепляться в сознании посредством веры. «Царство божее внутри нас» - тезис, впервые высказанный «язычником» Сенекой, а не христианами. И царство это, как утверждал он, достигается обретением Святого духа (Spiritus sanctus).

В Новом Завете повторены не только мысли античного философа-стоика, но и его теософские основополагающие определения. Греческое Pneuma agion Евангелий и Посланий и лингвистически, и как понятие, ничем не отличается от понятия «Святой дух», введенного Сенекой. Философ отделял дух от плотского тела: «Ничтожное тело - это оковы духа, дух же и свет вечен». Отсюда следовало противопоставление тленной плоти и бессмертной души, что также  впоследствии проповедовали христиане.

Как видим, еще до христиан в «зажжении свечи» принимали участие многие. И стимулом формирования новых религиозных взглядов служили не абстрактные идеи, не чье-то теософское наитие, как  часто излагается в учебниках, а реальные и весьма ощутимые политические условия позднеантичного времени.

Сближение многоликого этноса империи, в которой жесткий ограничительный институт «римского гражданства» давал привилегии незначительной части населения (все остальные в правовом отношении являлись неполноценными гражданами), наиболее естественно могло осуществится путем создания вненациональной веры, проповедующей космополитизм. Поэтому синкретическое объединение учения Моисея с религией стоиков произошло вполне естественно и исторически закономерно после переселения в Рим из разрушенного Иерусалима многих жрецов ИЕУЕславящих. Религия стоиков, искавших пути построения мирового царства - civitas dei (государство божье), - органически дополнялась иудейской идеей теократизма. Такой синтез скреплялся еще и тезисом о грядущем спасении «граждан вселенной»  (понятие введено стоиками), а не «римских граждан».

Новая религия развивалась на плодоносной почве. При тотальном подавлении личности государством она нашла сразу многих приверженцев, поскольку при ее помощи осуществлялась компенсация общественного сознания политической и гражданской неполноценности. Наконец, отметим, что более чем за столетие до начала формирования такой объединительной веры в спасение «язычник» Вергилий в своей знаменитой IV эклоге предвестил рождение от девственницы Спасителя мира (Вплоть до эпохи Возрождения в «язычнике» Вергилии видели «душу, христианскую по природе» (Блаженный Августин). На протяжении средних веков он всегда входил в круг изучаемых авторов даже в монастырских школах. IV эклога написана в 40 г. до н. эры).

Однако рассматриваемый синкретизм религиозных взглядов в качестве новой религии дался нелегко. Приверженцы законов Моисея попадали под подозрение и преследовались до времен императора Антонина Пия (139 г. н. эры). И запретительные меры предопределялись тем, что учение, проповедующее теократизм, шло вразрез с государственной политикой обожествления земных обладателей верховной власти (по этой причине оно, по-видимому, рассматривалось как мятежное и в Египте, что привело к исходу). Для запрета имелись также причины внешнего, не зависящего от самого учения характера. Император Адриан, предшественник Антонина Пия, на протяжении двадцати лет подавлял восстания иудеев, вспыхивавшие в разных местах империи, особенно воинственный мессианизм в Палестине.

После снятия запрета создались возможности для открытого формирования объединительной религии богославцев-иудеев и стоиков.

Оба учения понесли сразу же неизбежные утраты во внутренней цельности и ясности. Гностическая мысль блуждала в неразрешимых противоречиях. Монотеизм, восходящий к Платону, уже у стоиков превосходил монотеистические представления Торы, и пришлось совмещать теологически трудно совместимое.

То Элоим (АЛЕИМ), то вдруг - Иаве (ИЕУЕ)! Что делать с двумя богами?

Пришлось гностикам, как это сделано, например, в «Апокрифе Иоанна», вводить над Иаве и Элоимом абсолютно совершенную, неизмеримую, непостижимую и непознаваемую сущность - Бога истины, - который определяется в стихе (2.33) как: «Дух незримый. Не подобает думать о нем как о богах или о чем-то подобном. Ибо он больше бога, ведь нет никого выше его, нет никого, кто был бы над ним.»

Поскольку Бог истины являлся непостижимой сущностью, а Элоим с Иаве имели весьма реальные черты, пришлось их божественную природу потеснить и особо выделить еще творца зримого и познаваемого мира. А заодно и раскритиковать Моисея (22.21): «это не так, как написано у Моисея»!

А как?

Ну, вот, например (23.2): «протоархонт осквернил ее (Еву), и он родил с ней двух сыновей: первый и второй - Элоим и Иаве. Элоим с медвежьей мордой, Иаве с кошачьей мордой. Один был праведный, другой неправедный (а ведь точно: такова суть противопоставления ИЕУЕ и АЛЕИМ в Торе). Иаве он поставил над огнем и ветром (и здесь все точно: в главе, посвященной Моисею, мы уже установили, что ИЕУЕ (Иаве) - это Громовержец Иовис), Элоима же он поставил над водой и неустроенной твердью (переосмысление стиха (1.2) из Бытия). И он назвал их именами Каин и Авель из хитрости». А вот это - уже нечто новое, уж слишком вольная трактовка библейского текста. Ну, а учитывая то, что, оказывается, родила-то Иаве и Элоима оскверненная Ева, мы имеем настоящий околобиблейский скандал.

В критическом анализе и переосмыслении библейских источников, не испытывая никакой скованности, гностики достигали, можно сказать, почти что атеистического уровня. Писали, не считаясь с авторитетами, так, как думали: «И когда он увидел творение, его окружавшее, и множество ангелов вокруг себя, тех, которые стали существовать через него, он сказал им: я, я - бог ревнитель, и нет другого бога кроме меня. Но, объявив это, он показал ангелам, которые были вокруг него, что есть другой бог. Ведь, если не было другого, к кому бы он мог ревновать?» - «Апокриф Иоанна» (13.5-13).

Критика Моисея, сконцентрированная гностиками на богословско-философском рационализме, провоцировалась, прежде всего, греческим переводом Торы, в котором монотеистичность излагаемого достигалась за счет разрушения переводчиками фактического содержания источников, порой их полного обессмысливания. При этом и в чисто теософском плане перевод оказался неполноценным: вместо одного ИЕУЕ, противоборствующего многим богам (АЛЕИМ), появились не только Иаве с Элоимом, но еще и творец-протоархонт, который в переводе обозначался словом «Бог». Последний  расценивался гностиками как платоновский демиург (ремесленник), сотворивший видимый мир с большими изъянами. Поэтому над Богом-демиургом в гностицизме и высился  платоновский сверхчувственный Бог истины.

Сложная картина получалась. Хотя и вполне монотеистическая, но малопригодная для закрепления веры. Кому верить, если основоположники вероучения подвергаются критике и уточняются? И во что тогда верить?

Современная историография,  объясняя  богословские «вольности» гностиков, изображает их раскольниками, выделившимися из ортодоксального христианского направления, которое зародилось якобы уже в I - II в. н. эры. Но дело в том, что подобный критический настрой свойствен и ранним авторам с чисто христианской идеологией. Вот, к примеру, из «Свидетельства истины» - апологетического христианского сочинения - пассаж с тем же списком по отношению к Богу-творцу (47.5-25): «И он проклял змея и назвал его дьяволом. И сказал: Вот Адам стал как один из нас, знающий зло и добро. Затем сказал: Давайте прогоним его из рая, чтобы не взял он с дерева жизни и съел и стал жить вечно.  Какой он этот Бог? Во-первых, он позавидовал Адаму [и не захотел], чтобы он съел с дерева познания, и, во-вторых, он сказал: Адам, где ты? Бог же не имел предвидения, то есть сначала не знал этого. [И] после этого он сказал: Давайте прогоним его из этого места, чтобы не съел он с дерева жизни и не стал жить вечно. Если же он показал себя злым завистником, то что же это за Бог?»

Подобные откровения древних христиан - неразрешимый парадокс в рамках традиционных представлений, согласно которым христианство являлось продолжением некоего ветхозаветного иудаизма и сразу появилось в некой ортодоксальной форме. А вот если полагать, что христианство выросло из гностицизма, тогда никакого парадокса нет - наследование части критических представлений в таком процессе является явлением  вполне нормальным.

Следует также учесть, что процесс рационализации веры немыслим - это развитие вспять. Гностицизм по сравнению с христианством весьма рационален, и, предполагая первичность христианства, мы неявно допускаем возможность противоестественной эволюции.

Онтологически, то есть - по существу учения о мировосприятии, сравниваемые религии отличаются разительно.  Христианство - можно рассматривать как гностицизм, в который привнесена иррациональность и неопределенность. Вот как выглядит такое сопоставление.

Онтология гностиков направлена, как и у стоиков, на развитие религии преобразующего мир деяния. Христианство - религия ожидания, надежд на пришествие мессии.

У гностиков источник зла - незнание, у христиан - непослушание, греховное стремление к свободе выбора.

Знание и самопознание - единственный путь к спасению, полагали гностики. В христианстве спасение - божественный дар.

Этика обретается путем знания, а нравственные идеалы являются плодом разума - настаивали гностики. Христиане же проповедовали, что нравственность предопределяется свыше и что знание о добре и зле принадлежит только Богу.

Учитывая неизменную направленность саморазвития религий по пути иррационализации, из приведенного онтологического сравнения легко видеть, кто кому обязан своим происхождением. Отметим еще, что в сделанном сравнении всюду слово «христиане» можно заменить словом «иудаисты».  То есть - по существу религиозного мировосприятия христианство и иудаизм неразличимы. Это два почти одинаковых побега, проросших во II - III в. н. эры из общего гностического корня. Отличия обнаруживаются только в направленности развития этих ветвей гностицизма. Если христиане ориентировались, как и гностики, на создание всеобщей веры, то для иудаизма характерен консерватизм и общиннорелигиозная замкнутость, впервые проявившаяся во Второзаконии.

Последняя книга Торы относительно предыдущих четырех имеет достаточно высокий монотеистический уровень. В ее переводах проблемы типа «Иаве и Элоим» не могут возникнуть, создатели Второзакония гностическую критику учли.

У христиан же проблемы остались. Споря с гностиками, с иудаистами, а особенно между собой о природе Иисуса Христа, христиане не одну сотню лет шли к завершенным формам монотеизма. В раннем христианстве Иисус - это духовно высокоодаренный человек с земными родителями. Очень медленно и в больших спорах христиане вырабатывали учение о его божественной сущности.

Первыми жесткий догмат ввели (IV в.) так называемые монофиситы, абсолютизировавшие божественную природу Иисуса по сравнению с человеческой. Монофиситское направление удержалось в древних церквях - армянской и коптской.  Но в Византии, где исторически сформировалась «ортодоксия», догмат монофиситов сразу отбросили, и теологи развили учение, в котором выделялась человеческая природа Иисуса Христа. В первой половине V века пресвитер Несторий из Антиохии, утверждавший, что дева Мария являлась не «богородицей», а «человекородицей», смог подняться на вершину церковной иерархии в Константинополе, добившись звания патриарха. Какая уж тут ортодоксия...

Только в конце VIII в., когда христианство уж двести лет как являлось государственной религией, византийские теологи выработали общепринятую формулу ортодоксии. В рамках теософской схоластики она не противоречила учению о Троице и сводилась к утверждению, что в Иисусе Христе неразрывно слиты божественная и человеческая природы. С этой поры и можно говорить об ортодоксальном христианстве. Да и вообще, всякая ортодоксальность - явление вторичное, ибо является результатом развития и становления традиции. 

Вернемся, однако, в эпоху, когда сущность природы Иисуса Христа оставалась все еще не ясной для христиан и догматика только начинала формироваться.

Сын коптского крестьянина Пахомий в юности подался в легионеры. Но прослужив некоторое время, он неожиданно принял для своего возраста трудное, подвижническое решение -  стал религиозным отшельником. Случилось это в начале IV века, когда у обитателей Верхнего Египта были на слуху имена их современников - Макария, Паламода, Антония, Силуана, - анахоретов, которые, стремясь одолеть трудный путь самосовершенствования, вели иноческий образ жизни в пустыне.

Несколько лет молодой Пахомий укреплял свой дух, полностью уйдя от мира. А затем у него родилась новая, ранее христианам неизвестная идея - организовать общежитийный монастырь. И он, прервав отшельничество, вернулся к людям.

Настали времена, когда после Миланского эдикта (313 г.) христиане получили право свободного и открытого вероисповедания. Так что идея Пахомия оказалась исторически осуществимой.  К тому же она являлась экономически рациональной. Монастырь Пахомия специализировался на сельскохозяйственном производстве - и процветал, ибо коллективный труд людей, если они объединены общими интересами, безусловно продуктивней индивидуального. В окрестностях Хенобоскиона, где Пахомий организовал свой монастырь, вскоре появилось еще с десяток монашеских общин, занимавшихся сельским хозяйством.

Но - «не хлебом единым жив человек» - аскетизм остро нуждается также и в духовной пище. И при монастыре Пахомия вскоре появилась библиотека.

Пахомий сам тоже писал. Он являлся автором «Правил», которые регламентировали жизнь монастыря. Со временем его сочинение получило широкую известность в христианском мире. В конце IV века «Правила» перевели с коптского на греческий и латынь. Пахомий имел также двух учеников, Федора и Хорсиэсе, которые писали в жанре теософско-нравственных поучений.

Время пощадило библиотеку монастыря Пахомия. В 1945 г. археологи нашли в окрестностях древнего Хенобоскиона (ныне район города Наг Хаммади) закопанные полторы тысячи лет назад двенадцать папирусных книг-кодексов.  Специалисты разошлись во мнениях о дате погребения библиотеки: конец IV или V в.? Однако из имеющихся археологических и фактических данных такое заключение сделать невозможно. Так что находку можно отнести и к VI веку. Вместе с тем кодексы дают возможность точно определить время создания библиотеки. Точнее - переплеты кодексов, для изготовления которых использовались деловые документы.

На картонаж переплетов ушло более ста папирусных расписок, поручительств, обязательств, надобность в которых ко времени изготовления кодексов уже отпала. Некоторые из документов хорошо сохранились, их можно прочесть. В картонажах книг обнаружены, например, две расписки в получении пшеницы, датируемые с точностью до дня - 20 и 21 ноября 346 г. н. эры, а также обязательство маслоделов из Диосполиса, что располагался в нескольких километрах от Хенобоскиона, датируемое началом IV века. В картонажах обнаружен также отрывок из письма, адресованного «моему возлюбленному отцу Пахомию» от Пафнутия. Известно, что монах по имени Пафнутий являлся экономом Пахомиевого монастыря.

После открытия в Наг Хаммади монастырской библиотеки историки впервые получили точно идентифицируемые раннехристианские источники. Три «координаты» - время, место, имена, - позволяющие уверенно поместить находку в историческое пространство, являются, вне сомнений, достоверными.

Хенобоскионские кодексы

Но от анализа и источниковедческого изучения находки как христианской библиотеки историки в своем большинстве отказались. Допустить, что в середине IV века подобные сочинения читались в монастыре, невозможно. Трудно ломать общепринятые представления в истории христианства. И это тот случай, когда фантазии и умозрительные идеи сложившейся традиции представляются более убедительными, чем факты и реальность.

Рассмотрим факты.

В двенадцати кодексах из Наг Хаммади содержится 52 текста. Главным образом - религиозные трактаты. Но есть и классика, переведенная на коптский - «Государство» Платона. Некоторые из сочинений дублированы. Например, «Апокриф Иоанна», в котором критикуется Моисей - «Элоим с медвежьей мордой, Иаве с кошачьей мордой» - дублирован трижды, и каждый раз помещен в кодексе первым. Дублированы «Евангелие истины», «Евангелие египтян» и другие богословские произведения. Поэтому закономерно предполагать, что найденная библиотека принадлежала не частному лицу, а являлась общественной. Для личных собраний во времена рукописной книги сочинения не покупали и не переписывали в трех экземплярах.

Библиотеку из Наг Хаммади в науке сразу же окрестили «гностической», что далеко не соответствует ее содержанию. Наряду с многими сочинениями, в которых превалирует гностическая онтология, здесь есть целый ряд произведений явно христианских. Показательно, что в этом пестром собрании оказались «Изречения Секста», которые являются христианской переделкой «Изречений пифагорейцев» - языческого сочинения конца II в. н. эры. Переписанные на христианский лад «Изречения» почитались в раннее средневековье церквями самых разных толков. Известны переводы греческого текста «Изречений Секста» на латинский, сирийский, эфиопский, армянский и грузинский языки. Попали они и в коптоязычную монастырскую библиотеку.

Как выяснили текстологи, сочинение «Премудрость Иисуса Христа», помещенное в один из кодексов вслед за «Посланием блаженного Евгноста», также является переделкой последнего. В «Послании» некто Евгност описывает своим ученикам гностический взгляд на мир. «Премудрость» же - диалог, в котором воскресший Иисус излагает, беседуя с учениками, основательно христианизированные уже взгляды из «Посланий», но порой и дословно повторяет рассуждения Евгноста.

Есть еще в найденном монастырском собрании  христианские тексты с независимой от гностицизма онтологией. Среди них особо выделяются «Поучения Силуана», базирующиеся на полностью христианской догматике. В отличие от цитированного выше «Свидетельства истины», где автор, являясь христианином, разрешает себе критику Пятикнижия и гностические выпады против Бога-творца, в «Поучениях Силуана» выделен уже единый Бог - «творец всякого творения» (100.14). А посредником между Богом и людьми является Христос: «Ибо он всегда сын Отца.  Думай это о Боге Вседержителе, который всегда существует.  Он не был бы всегда царем, если б не принес в жертву божественного Сына. Ибо все обитает в Боге, что возникло через Слово, то есть Сына как образ Отца» (115.9-20).

Из приведенного отрывка (а подобные места есть еще) приходится сделать вывод: «Поучения Силуана» - христианский источник монофиситского толка.

Силуан - личность историческая. Это один из египетских подвижников-аскетов начала IV века. Сегодня из них широко известен, пожалуй, лишь Антоний. Сюжеты, приведенные в его «Житии», возбуждали фантазию писателей и художников (триптих И. Босха в живописи, «Искушение святого Антония» Г. Флобера в литературе,...), что способствовало его популяризации. А Силуан в агиографических произведениях  обойден вниманием. «Жития» его нет. В отличие от Антония его не канонизировали, и он затерялся в истории. Но непрямое свидетельство о Силуане сохранилось.

В «Житии Пахомия» (1.104) утверждается, что основатель первого в истории христианского монастыря ставил в пример монахам подвижнический образ жизни Силуана и его духовность.

Возможно, что монофиситское сочинение «Поучения Силуана» появилось еще при жизни Пахомия (умер в 346 г.). Ведь его ученики Федор и Хорсиэсе специализировались в жанре поучений. Возможно, и позже. Приписывание авторства известным, пользовавшимся уважением историческим личностям в древности являлось почти нормой, особенно в идеологических сочинениях, так как общепризнанное имя гарантировало внимание читателя. В данном случае авторство самого Силуана весьма сомнительно, хотя бы потому, что то же сочинение с незначительными литературно-редакторскими отклонениями сохранилось и под названием «Поучения Антония» (его коптскую рукопись в начале века обнаружили в Британской библиотеке).  Но, вместе с тем, имя «Силуан», авторство которому приписано в рукописи из Наг Хаммади, равноценно печати - если бы таковая была проставлена - на титульном листе кодекса: «Библиотека монастыря Пахомия».

 И здесь мы имеем совпадение не только времени, места и имен, как в документах из картонажей. В рассматриваемом случае исторически совпадают и явления. Коптская церковь с IV века по сей день сохраняет верность монофиситскому направлению в христианстве. Монофиситские «Поучения Силуана» поэтому и оказались в библиотеке монастыря.

Название «гностическая библиотека» по отношению к найденному в Наг Хаммади собранию книг лишено какого-либо смысла. Это христианская библиотека, книги которой касаются и ряда проблем вне христианства. В позднеантичный период гностические произведения имели широкое распространение. Они вполне могли входить в круг чтения христиан на начальном этапе их развития, когда еще никакие «ортодоксии» не вводились и никому не навязывались.

Гностики творили во времена, когда каждый создавал свое богословие, как разумел. Следовало придерживаться лишь одного общего догмата: гностический Христос (греческое - Помазанник) - это небесный носитель Святого Духа, создание непостижимого Всевышнего, и это Спаситель, с верой в которого открывается новый век возрожденной жизни.  Христос гностиков не воплощается в образе человека, им был неведом Иисус из Галилеи.

Но религия, в которой монотеизм являл собой сплав изощренной мистики Платона и простодушной, общедоступной теологии Моисея, являлась настолько конструктивно сложной, что она не могла получить всеобщее признание. Вполне естественно, что развитая и поощряемая гностиками традиция богословской свободы мысли со временем выделила в их среде школу, в которой искались пути упрощения религии. В результате появилось новое направление, в котором его зачинатели, нарушив основной догмат гностицизма, абстрактного Христа приземлили, ассоциировали с человеком и выделили как основной объект веры в спасение.

Основатели нового учения стали называться поэтому - христианами. Показательно, что даже лингвистическая структура этого слова, что давно подметили филологи, косвенно указывает на происхождение его в гностической среде. Греческое «христианои» (христиане) напрямую не произошло от греческого понятия «христос» (помазанник), так как суффикс «иан», обозначающий наследственную принадлежность, преемственность - латинский, в греческом языке его нет. Как производное слово «христиани» (christiani) появилось в латинском языке, на котором говорили римские гностики во II-III в. н. эры, а затем оно уже как общеупотребительное название перекочевало снова в греческий: христианои.

При воплощении гностического Христа в человеке сразу возникла проблема уточнения характера и степени божественной сущности его носителя - Христа Иисуса, - а вместе с нею и широкое поле для разнотолков.

Впечатляющую картину коллизионности ситуации с воплощенным Христом мы обнаруживаем в Евангелии Филиппа, где автор его имя пытается структурно истолковывать (19): «Иисус - имя скрытое, Христос - имя открытое».

Христос, как оговаривает Филипп - (15) и (20) - «совершенный человек». При этом уточняется, что Иосиф является подлинным отцом Иисуса - (91). Обсуждает Филипп и сопутствующую проблему непорочного зачатия (17): «Некоторые говорили, что Мария зачала от Духа Святого. Они заблуждаются. Того, что они говорят, они не знают». Хотя Иисус, как определяет Филипп, является Господом по своему значению, а также воплощенным Христом и Логосом (116), вместе с тем - это земной обитатель, которому ничто человеческое не чуждо. О Марии Магдалине, например, без обиняков говорится (55), что Иисус ее «любил более учеников, и он лобзал ее».

Влияние гностицизма на Филиппа неоспоримо (99): «Мир произошел из-за ошибки». Или еще, например (123): «Если вы познаете истину, истина сделает вас свободными. Незнание - это рабство. Знание - это свобода». Вместе с тем, рассматривая основную религиозную проблему - спасение, - автор Евангелия Филиппа онтологически стоит уже на христианской позиции: спасение достигается только через веру в Иисуса Христа, поэтому воскреснут только христиане - (90) и (95).

Также близко по онтологии к христианству примыкает другое Евангелие из монастырской библиотеки Пахомия - Евангелие Фомы, в котором собраны изречения Иисуса.

«Иисус сказал: Блаженны бедные, ибо ваше царствие небесное» (59).

«Иисус сказал: Блаженны вы, когда вас ненавидят и преследуют...» (72).

«Иисус сказал: Блаженны голодные, потому что чрево того, кто желает, будет насыщено» (73).

Приведенные Фомой изречения Иисуса, как видим, по смыслу, а иногда и дословно совпадают с канонической «Нагорной проповедью». Но рассматриваются в этом Евангелии еще и некоторые проблемы христианства, которые для новозаветных евангелистов интереса уже не представляли и выпали из их поля зрения.

«Иисус сказал: Если не сделаете субботу субботой, вы не увидите Отца» (32).

Во времена канонических евангелистов подобное высказывание нельзя было вложить в уста Иисуса, ибо для христиан уже ввели в качестве дня отдыха - «день Господа» - воскресенье, не совпадавшее с иудейской субботой. Обойдена молчанием в новозаветном каноне и актуальная для раннего христианства проблема обрезания. В Евангелиях же - и Филиппа, и Фомы - она живо обсуждается. Филипп истолковывает обрезание Авраама как символ того, что «следует губить плоть» во имя духовности. Вне символического смысла и аллегории Филипп в операции обрезания ничего другого не усматривает. А Фома, настаивающий на праздновании субботы, придерживается несколько иного мнения (58): «Ученики его (Иисуса) сказали ему: Обрезание полезно или нет? Он сказал им: Если б оно было полезно, их отец зачал бы в их матери обрезанными. Но истинное обрезание в духе обнаружило полную пользу».

Фома, цитируя Иисуса, нигде не дает своих толкований, ничего не говорит от себя. Однако по явно стоическим высказываниям Иисуса - «царствие внутри вас» (2), «когда вы познаете себя, тогда вас познают, и вы узнаете, что вы дети Отца живого» (3) - можно судить о позиции евангелиста, который видел в Иисусе человека, уравнивающего всех по святости - каждый вправе считать себя, если он достаточно духовен, «сыном Отца живого» , сыном Бога.

Заметим, что с именем Фомы связана попавшая даже в канон христианская легенда о непризнании им божественной сущности Иисуса, неверии в то, что Иисус мог воскреснуть.  Легенда о неверующем Фоме вполне могла быть навеяна стоическим содержанием Евангелия Фомы, в котором Иисус выступает только как осененный Святым Духом человек.

Неверующий Фома. Фрагмент. Рембрандт, 1634г.

Безусловная историческая заслуга христиан состояла в том, что развивая изначально учение о реальном, земном Христе, они поддерживали огонь «зажженной свечи», которая в гностицизме, сосредоточенном главным образом на космогонических проблемах, начала пригасать. Нравственно-психологический путь человека от животного к Богу, обозначенный впервые стоиками, можно было преодолеть только на земле.

Вне традиций подлинная, глубокая вера должна основываться на полной свободе выбора. Даже если б христиане не зародились в гностической среде, а изначально развивались самостоятельно, какие-либо собственные, устойчивые традиции до IV века они не могли выработать. Их вера преследовалась, и слабые христианские общины были, по крайней мере, разобщены.

Праздновать ли субботу? Как быть с обрезанием?

В принципе, это не вопросы. Во второй половине IV века после эдикта Константина (327 г.) общевизантийская традиция отмечать в качестве нерабочего «день Солнца» (у христиан - «день Господа»), вне сомнений, распространилась и на Верхний Египет, где в окрестностях поселения Хенобоскион располагался монастырь Пахомия. Ну, а обрезание христиане-греки, жившие в Хенобоскионе, не делали: в Евангелиях Филиппа и Фомы это допускалось. Коренные же египтяне, принявшие христианство, делали, ибо обрезание - древнейшая египетская традиция, зафиксированная Геродотом еще в V в. до н. эры.

«Мы можем только сказать, что Бог есть. Но что он такое?» - Филон Александрийский.

Это вопрос. Его отвлеченная, почти риторическая постановка, сделанная Филоном, у христиан усложнилась. Бог или не Бог Иисус Христос? Если Бог, то в какой мере? И в каких проявлениях - человек?

Здесь монахи монастыря Пахомия имели свободу выбора. От - «человек», согласно Филиппу и Фоме, до - «божественного Сына», который является «образом Отца», согласно Поучениям Силуана. В полусотне найденных богословских трактатов из монастырской библиотеки представлены любые точки зрения, а Евангелия определяют как христианскую онтологию (Филипп, Фома), так и гностическую (Евангелие египтян). Последнее сочинение написано от имени Сифа, сына Адама, и посвящено в основном космогонии.

И вот при таком на удивление широком и плюралистичном подходе к формированию христианской библиотеки, оказалось, что в ней не нашлось места для канонического Матфея или, скажем, Марка. Новозаветное богословие в библиотеке практически отсутствует. Есть лишь одно исключение, сделанное для авторов Нового Завета.

Среди найденных текстов не только нет канонических Евангелий, но и нет ссылок на них. Из новозаветных авторов в этой библиотеке, которая начала формироваться не ранее первой половины IV века, обсуждаются и цитируются только Послания апостола Павла - и те, что вошли в Новый Завет, и не дошедшие до нас. Более того - при полном молчании о других произведениях канона сочинения Павла здесь, так сказать, творчески дополнены. Базируясь на сообщении Павла во II Послании к коринфянам (12.2) о человеке, который был поднят «в теле ли - не знаю, вне ли тела - не знаю: Бог знает» на третье небо, где расположен рай, автор «Апокалипсиса Павла» рассказывает о видениях при путешествии на более высокие небеса.

В проблеме датировки новозаветных книг такая ситуация является достаточно убедительным аргументом для уточнения относительной хронологии наиболее ранних произведений христиан. Послания Павла в данном случае является тем естественным мостиком, что ведет от Евангелий типа Филиппа и Фомы к Евангелиям Нового Завета.

Отметим, что и сам Павел ни на какие новозаветные произведения не ссылается, он их вообще не знает. Ну, а авторы последних Павла знают.

Итак - Павел, тринадцатый апостол, призванный на свое служение, когда Иисус Христос вознесся после воскресения на небо, а двенадцать новозаветных апостолов уже должны были быть определены.

Канонизация Павла осуществлялась, очевидно, трудно, ибо его сочинения помещены в Новом Завете с раздраженным предостережением от имени авторитетного апостола Петра, что во всех Павловых Посланиях «есть невразумительное нечто, и увы (a oi) непонятливые и неустойчивые (amaqeiV  kai  asthriktoi), извращая, как и другие Писания, сообразно собственным интересам (proV  thn  idian), их губили (autwn  apwleian) - II Петр (3.16).

Какие же причины побудили предупредить «непонятливых и неустойчивых» не очень вчитываться в эти Послания, которые - увы - пришлось ввести в канон?

Более ста лет в библеистике исследуется проблема какие из четырнадцати Посланий Павла, а они явно написаны не одной рукой и в разное время, принадлежат Павлу. Здесь сколько исследований - столько мнений. Но по другому и быть не может, если Павел остается исторически неопределенной личностью.

Так как рассматриваемые Послания составляют, хотя и принадлежат явно  разным авторам, единое теософское учение, то его можно попытаться идентифицировать, по крайней мере, в целом.

Прежде всего, обращает на себя внимание неоспоримый факт: в Посланиях Павла нет Троицы. Более того - она отрицается: «Один (eiV) ибо Бог, один и посредник между Богом и людьми - человек (anqropos) Христос Иисус» - 1 Тим.  (2.5).

Здесь, как видим, о Троице говорить не приходится, потому как нет, так сказать, даже «двоицы» - как у Филиппа с Фомой. Более того, в Посланиях критически оценена легенда о распятом Христе: «Угодно было Богу посредством глупости (moriaV) оглашенного учения (khrugmatoV) спасти уверовавших, так как и иудеи знамений требуют, и эллины мудрость ищут. Вот мы и (hmeis de) проповедуем Христа распятого: для иудеев - уловка (skandalon), для других народов (eqnesin) - глупость. Для самих же избранных, как иудеев, так и эллинов, Христа, Божью силу и Божью мудрость» - 1 Кор. (1.21-24).

А и впрямь - «невразумительное нечто», если стоять на ортодоксальной позиции. Однако людям, не отягченным ортодоксией, во времена самого Павла все было понятно, хотя проблема и существовала. Состояла она в следующем. Христос как божественная сущность, введенная гностиками, не мог быть распят. Богов не распинала даже фантазия язычников.  Распяли не Христа, а человека Иисуса Христа, природа и доля воплощения Христа в котором являлись предметом богословских споров. Вот, к примеру, как вопрос о распятии Иисуса Христа рассматривался в рукописях библиотеки Пахомиевого монастыря.

В гностическом сочинении «Второй трактат Сифа», где высший Бог еще противопоставляется неумелому Богу-творцу, рассказывается, что распяли вместо Иисуса некоего Симона из Кирены. Сам же Иисус, приняв образ Симона, стоял в стороне и смотрел на казнь.

Отзвук этой легенды есть в Новом Завете. Симон из Кирены упоминается в Евангелиях Матфея (27.32) и Марка (15.21) как человек, который нес крест для распятия. Оброненная каноническими евангелистами вскользь фраза о Симоне в напряженном и драматичном месте выглядит так, словно авторы пытаются дезавуировать легенду о распятом вместо Иисуса Симоне, скороговоркой заявляя: «Да, да! Был такой. Но все свелось только к несению креста, остальное - выдумка».

В другом сочинении из монастырской библиотеки под названием «Апокалипсис Петра» излагается более красивая версия, уже в христианском духе. Распяли Иисуса, но крестная смерть и мучения коснулись лишь его плоти.  Дух же Христа до этого отделился от тела и сразу вознесся на небо.

Павел, в отличие от приведенных авторов, оценивает парадоксальную ситуацию прямолинейно и до вызова откровенно - «глупость оглашенного учения». Но, поскольку так «угодно было богу», чтоб - «спасти уверовавших»,  он обходит проблему оценки казни. Как теолог-монотеист Павел игнорирует вопросы вроде - распяли Симона или Иисуса и отделялась ли духовная оболочка от плотской? Для него это - «глупости». Бог в учении Павла непознаваем, и он, исходя из этого постулата, сосредоточен на построении внутренне непротиворечивой христианской теософии в опоре на основной онтологический принцип христианства о преобладании веры над разумом: «Мудрость мира сего есть лишь безумие пред Богом» - 1 Кор. (3.19). Отрицая гностицизм, Павел одновременно отвергает и какие-либо предания: «Смотрите, чтоб никто не обманул вас посредством философствования (dia thV  jilosojiaV) и пустой хитрости (kai kenhV  apathV), согласно преданиям людским (kata thn  paradosin  twn  anqropwn), согласно основаниям мира (kata  ta stoiceia  tou  kosmou), и не согласно Христу (kai  ou  kata riston)» - Колос. (2.8).

Это не Лука, который в первых же строчках своего Евангелия ссылается на предание. Павел, по его словам, строит «здравое учение» и категорично настаивает, что основано его учение «согласно Евангелию славы (euaggelion  thV  doxeV) благостного Бога (tou  makariou  qeou), в котором сведущ я (o episteuthn egw)» - 1 Тим. (1.11).

Корявый, порой совсем непонятный язык библейских переводов часто расценивается как особый дар патриархальной простоты и стилистической раскованности авторов Библии.  Вместе с тем такая литературная «простота», как правило, - плод намеренности переводчиков, озабоченных сокрытием подлинного содержания. В результате, например, получается так, что в переводах вместо «глупости  оглашенного учения» стоит непонятное «юродство проповеди». Но подмена слов - это, так сказать, минимальные средства. Если слова почему-то переводчикам мешают, они вообще из текста выбрасываются.

Вот, к примеру, из русской Библии: «... когда вы собираетесь в церковь, между вами бывают разделения, чему отчасти и верю. Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные», - 1 Кор. (11.18-19).

А вот что дословно в оригинале: «... собрание ваше в церкви слышит разногласия (... sunercomenwn umwn  en  ennlhesia  akouw  scismata ) в ваших началах (en umin  uparcein), и отчасти тому верю (kai meroV ti  pisteuw).  Должны, конечно, и определенные убеждения у вас быть (Dei    gar   kai  aireseiV  en  umin einai), чтоб пользующиеся успехом являлись объединяющими у вас (ina  oi  dokimoi  janeroi  genwntai en umin)».

Казалось бы - прекрасные слова говорит апостол, призывающий к единству взглядов. Вместе с тем, если точно переводить подобные высказывания, то уж слишком явный получается анахронизм. Переводчиков в данном случае должны сдерживать прежде всего хронологические соображения.

Раздоры в церковных собраниях, да и на епископских соборах, у христиан начались в IV в. н. эры, а следовательно, перед нами текст, написанный не ранее этого времени. Предмет разногласий - соотношение божественной и человеческой сущностей Иисуса Христа. Поэтому слова - «в ваших началах» - в переводе опущены.  Ну, а поскольку о выборе между разными началами и речь не может идти, то ключевое понятие  - определенные убеждения, определенные мысли, выбор (aireseV) - превращено при переводе в «разномыслие».

Не напрасно, как видим, Павел указывал на возможность обманывать «посредством пустой хитрости». Однако апостол не предвидел, что переводчики будут намеренно калечить его тексты.

В первую очередь - калечить основы вероучения. Здесь переводческие хитрости далеко не пустые.

Написано: «никто не бог (oudeiV  qeoV), если не один (ei mh  eiV)» - 1 Кор. (8.4).

По сути, мы имеем жестко и четко сформулированный постулат - Бог может быть лишь один. В противном случае - «если не один» - его нет. Но христиане во времена Павла придерживались и другой аксиомы: есть Бог-отец и Бог-сын. Потом, когда развилось учение о Троице, проблема еще более усложнилась, и четко формулирующего Павла в переводах пришлось подправить. В русской Библии это сделано так: «Нет иного Бога, кроме единого».

Перевод, как видим, не только отличается от оригинала текстуально, а изменен и смысл тезиса Павла. В греческом тексте за счет двойного усиленного отрицания (oudeiV - mh) постулируется абсолютная единственность Бога. В переводе же с одним отрицанием (а так сделаны переводы не только в русской, но и в других Библиях) Павлов тезис - Бог может быть один и только один, что исключает Троицу, подменен тезисом - Бог есть один, что уже не препятствует введению Троицы: Бог один, но в трех ипостасях.

Остроту споров вокруг этой проблемы в среде христиан описал в IV веке один из отцов церкви - Григорий Нисский.

Возможно, картина, им нарисованная, несколько преувеличена в деталях, но существо раскола она вскрывает: «Все полно таких людей, которые рассуждают о непостижимых предметах, улицы, рынки, площади, перекрестки, - сообщает христианский богослов. - Спросишь, сколько нужно заплатить оболов, философствуют о рожденном и нерожденном; хочешь узнать о цене на хлеб, - отвечают: «Отец больше Сына»; справишься, готова ли баня, - говорят: «Сын произошел из ничего» - см.  Памятники Византийской литературы IV-IX веков, М., 1968, с. 13.

Вопрос - кто больше, Сын или Отец, - рассматривался не только на рынках и площадях, а и в среде иерархов, о чем свидетельствуют многочисленные соборы IV-VI веков, на которых побеждала то одна, то другая точка зрения. А из VII века до нас дошло суммирующее свидетельство пророка Мухаммада, который зафиксировал в Коране (5.17/14): «И с тех, которые говорят: «Мы - христиане!» - Мы взяли завет.  И они забыли часть того, что им было упомянуто, и Мы возбудили среди них вражду до дня воскресения...»

Из многочисленных обращений Мухаммада к христианской проблематике вырисовывается и суть полемической вражды:

«...а они не убили его и не распяли, но это только представилось им; и, поистине, те, которые разноголосят об этом, - в сомнении о нем; нет у них об этом никакого знания, кроме следования за предположением. Они не убивали его, - наверное. Нет, Аллах вознес его к себе: ведь Аллах велик, мудр!» - (4.156/157).

«О обладатели писания! Не излишествуйте в вашей религии и не говорите против Аллаха ничего кроме истины. Ведь Мессия, Иса, сын Майрам, - только посланник Аллаха и Его слово, которое он бросил Майрам, и дух Его. Веруйте же в Аллаха и его посланников и не говорите - три!... Поистине, Аллах - только единый бог» - (4.169/171).

«Никогда не возгордится Мессия над тем, чтобы быть рабом Аллаху...» - (4.170/172).

«И вот сказал Аллах: О Иса, сын Майрам! Разве ты сказал людям: «Примите меня и мою мать двумя богами кроме Аллаха?» Он сказал: «Хвала Тебе! Как можно мне говорить, что мне не по праву?...» - (5.116).

В Коране монотеизм развит более последовательно, чем в Посланиях Павла. Мухаммад, признавая Мессию Ису, сына Майрам, как величайшего пророка и праведника, звание Господь к нему не относит: господин всего и всех - Аллах. Павел же, усилия которого направлены на создание учения о единственном Боге внутри христианства, где имела место дилемма Отец - Сын, называет Господом по отношению к людям Иисуса Христа. И только его - к абсолютному и недосягаемому Богу это звание не относится. Вместе с тем он, как и Мухаммад, многократно подчеркивает, что Иисус Христос - человек. Более того, если в Коране признается возможность непорочного зачатия - «Его слово, которое он бросил Майрам и дух Его», - то Павел видит в Иисусе вполне земного по плоти человека: «родился от семени Давида по плоти и открылся сыном Бога в силе» - Рим. (1.3-4). В выражении «сын Бога» здесь нет никакого другого смысла, кроме признания высокой духовности Иисуса. В учении Павла понятие «сын Бога» распространяется, следуя представлениям стоиков, на всех духовных людей - см. Рим. (8.14). Да и к тому же вообще любой христианин рассматривается как «образ и слава Бога» - 1 Кор. (11.7).

В утверждении христиан о распятии Исы Мухаммад видит «следование за предположением», ибо «нет у них об этом никакого знания». Сходный взгляд на распятие и у Павла, который считает, что «провозглашенное учение» устояло, потому что так «угодно было Богу», непознаваемому в своих действиях и решениях. Но, приняв в качестве символа тезис о воскрешенном Иисусе Христе и подчеркивая его основополагающую роль в христианстве - 1 Кор. (15.17), Павел одновременно оговаривает, что Иисус не сам воскрес из мертвых, а его воскресил Бог - 1 Кор. (6.14), а также что среди умерших людей это первый воскрешенный - (15.20). Тем самым в Павловом учении отвергаются какие-либо предания, сообщающие о воскрешениях людей Иисусом Христом во время его земной жизни.

Наконец, иерархия между Богом и Мессией Исой в Коране определена кратко - «раб Аллаха». В Посланиях Павла сказано то же, но более мягко. Иисус Христос - смертный человек, который после воскрешения «живет для Бога» и «смерть над ним уже не имеет своей власти» - Рим. (6.9-10). Определена и иерархическая значимость «живущего для Бога»: «всякому мужчине - глава Христос, глава же жене - муж, глава же Христу - Бог» - 1 Кор. (11.3).

Из приведенных параллелей между Посланиями и Кораном легко видеть, насколько поверхностна оценка - «невразумительное нечто» - по отношению к Посланиям Павла, сделанная в Новом Завете от имени апостола Петра. Они просто не вмещаются в рамки новозаветной ортодоксии, даже при всех усилиях переводчиков.

А писал апостол Павел, рассматривая христианские проблемы IV века, именно ясно и вразумительно. И на удивление откровенно.

В IV веке церковь получила возможность открытой и публичной деятельности. До этого, в условиях притеснений и запрета, христианство, находившееся на нелегальном положении, безусловно не могло при вынужденной изоляции выработать единые основы богослужения и общие вероучительные принципы. И, начав свободно и широко общаться, иерархи вдруг обнаружили, что «различны служения, а Господь один и тот же» - 1 Кор. (12.5). Да даже и внутри одной общины, как утверждает Павел в этом же Послании (11.18), прихожане разноголосили и препирались по сути начал вероучения.

Вся совокупность теософских вопросов сводилась к решению центральной проблемы: Отец - Сын. Монофиситы утверждали, что Иисус и Бог имеют одинаковую, единую природу («монофисис» в буквальном переводе - единая природа). На этом пути догматика со временем выработала учение, называемое сегодня ортодоксальным («ортодоксия» буквально - правильные мнения). Другая точка зрения, заимствованная у стоиков, которую современная официальная церковь считает неправильной, заключалась в утверждении, что по природе Иисус и Бог не одинаковы как сущности, а только подобны - Иисус, как и всякий высокоодухотворенный человек, подобен по своему естеству Богу. Поэтому его можно называть в обобщенном смысле «сыном Бога» и он является «образом Бога». Тезис о подобносущности, в отличие от монофиситского единосущия, давал возможность построить цельное монотеистическое учение в том виде, как оно изложено в Посланиях Павла, где «никто не бог, если не один».

Высказал и развил идею о подобносущности в начале IV века пресвитер Александрийской церкви Арий (256-336 г.г.).

В чисто умозрительной области, особенно в схоластике, ясные формулировки и построения, если они не подкреплены доказательствами, возбуждают неприятие и ревность - уже в силу того, что открываются возможности всем желающим находить другие решения, отличные от предложенного. Поэтому тезис, противопоставляющий подобносущность и единосущность, возбудил скандал вокруг имени Ария сразу. Согласно учению Ария, человек Иисус не может рассматриваться как единосущный Богу, а его божественность (т.е. - сходная, подобная сущность, но не тождественная) проявилась, когда Иисус, воскрешенный Богом, был забран на небо и обрел бессмертие, став духовным главой и посредником между людьми и никем и никогда не видимым - непознаваемым Богом.

«Один ибо бог, один и посредник между богом и людьми человек Христос Иисус» - 1 Тим. (2.5).

В греческом оригинале Послания слово «бог» как философская категория, введенная еще Платоном, написано с маленькой буквы. Четко сформулированное положение о человеке Иисусе, который стал после вознесения на небо гностическим Христом, неоднократно в Посланиях повторяется Павлом и всесторонне обосновывается с позиций подобносущности. Словом, излагается учение Ария, в котором христианство одновременно сближалось, как с принципами стоиков, так и с Моисеевым теократизмом.

Скандал вокруг тезиса Ария достиг наивысшего накала на Никейском соборе (325 г.), куда он приехал и отстаивал свое учение. Как представителя Александрийской церкви, которая находилась в значительной мере в сфере влияния Римской, западной конфессии, его, конечно, интересовали не теософские споры с восточными епископами. Недавно легализованное христианство (313 г.) явственно ощутило «различие служений». И Арий полагал, что конфессии можно объединить на основе его учения о единственном Боге и едином посреднике - Христе, из которого наиболее определенно вытекала идея единой церкви и возможность согласия между разными толками: «различны служения, а Господь один и тот же».

Однако согласия в Никее достигнуть не удалось. Произошел резкий раскол. Богословские же дебаты, как мы уже отмечали, завершились дракой. Епископ Николай Чудотворец, противник теократической идеи, отстаивавший необходимость огосударствления церкви и соединения ее с институтами автаркической империи, ударил Ария. За учиненную драку  постановлением собора Николая лишили епископского сана и изгнали.

Последнее, если оценивать византийские свидетельства в целом, выглядит странно. В политике, особенно в религиозной политике, победителей не изгоняют. Никейский собор не мог отвергнуть арианство, принять николаитство и одновременно изгнать Николая. Да и дальнейшие события подтверждают - более полувека после Никеи (что известно достоверно) в Византии преобладало арианство, широко распространившееся и вне империи.

Фантасмагоричность церковной истории в описании событий Никейского собора связана с позднейшей попыткой приписать этому собору канонизацию Нового Завета и определение ортодоксального символа веры, что исторически невероятно.

Ну как можно отвергнуть арианство и одновременно канонизировать учение Павла-Ария, изложенное в Посланиях? И о каком символе веры, утверждающей Троицу, может идти речь, когда написано: «никто не бог, если не один». Ведь в Никее епископы читали не переводы Посланий. Они знали греческий и способны были оценить их крамольность и разрушительность по отношению к идее Троицы.

Греко-язычная церковь, в которой исповедовалась Троица и которая называла себя ортодоксальной (ныне принят наиболее мягкий перевод этого слова - православие), Послания Павла не могла канонизировать.

В канон Нового Завета Павла включили, скорее всего, когда при переводе на латынь основные, наиболее яркие моменты арианского учения оказались затушеванными. Возможно, что именно канонизация переведенного на латынь Павла и дала основание Римской церкви называться универсальной (слово «католический» вообще не переводят, так что со временем стал забываться его первоначальный смысл). Окончательное конфессиональное разделение ортодоксальной и универсальной церквей произошло в XI веке, хотя противопоставление ортодоксии (православия) и универсализма (католичества) возникло в VII веке. Такое предположение о канонизации Посланий Павла дает возможность объяснить, почему предупреждение для «непонятливых и неустойчивых», сделано от имени апостола Петра - ведь он почитался как основоположник латиноязычной Римской церкви.

При канонизации Павла пришлось отметить, что в его Посланиях «есть невразумительное нечто» даже после того, как при переводе на латынь они оказались существенно подправленными в соответствии с традиционными христианскими положениями. Ну, а до перевода для исповедующих Троицу они содержали невообразимое - четкое, последовательное и твердое арианство.

Наибольшие усилия переводчиков Павла сосредоточены на сокрытии и затушевывании человеческой природы Иисуса Христа. Вот, например, как дословно написано в оригинале: «Помни Иисуса Христа, пробужденного из мертвых (eghgermenon  ek  nekrwn), из семени Давида (ek  spermatoV  Dauid), согласно благовествованию моему» - II Тим. (2.8).  А вот что получилось в русской Библии: «Помни Господа Иисуса Христа от семени Давидова, воскресшего из мертвых, по благовествованию моему». Павел подчеркивает, что Иисус, первый «пробужденный из мертвых» в истории человек, имеет отнюдь не божественное происхождение, а происходит из рода Давида - «согласно благовествованию моему». В переводе же порядок слов изменен, и «благовествование мое» отнесено к акту воскрешения. Да и добавлено еще отсутствующее в оригинале слово «Господь», которое внесли в текст латинские переводчики (Dominus).

Трудно, очень трудно переводить Павла, стремясь втиснуть арианское учение в рамки ортодоксии. Вместе с тем с проблемой переводчики справились в такой степени, что в конце концов апостол в канон попал.

Попытка датировать Павла ранее, чем IV в., совершенно безнадежна, ибо приходится сталкиваться в таком случае со слишком яркими анахронизмами, которые историки, переняв хронологические представления от теологов, не желают замечать.

В Посланиях, которые отчасти являются и деловыми письмами, изображена укрепившаяся, легальная и  широко распространенная по империи церковь со сформированной уже иерархией - епископы, пресвитеры, диаконы и диаконисы. 

Возьмем одно из явно поздних посланий - Филиппийцам. Адресовано оно «епископам и диаконам» и всей их пастве (1.1). А завершается Послание так (4.21-22): «Приветствуйте всякого святого в Христе Иисусе. Приветствуют вас также все мои собратья, приветствуют вас все святые, особенно же Цезаревы домашние (KaisaroV  oikiaV)».

В I-III веках не было ни одного «Цезаря» - приверженца христиан, да к тому же со всем своим семейством. В четвертом же веке встречаются даже такие императоры (слово «цезарь» к этому времени стало званием, аналогичным титулу «принц крови»). Вот, к примеру, свидетельство Аммиана Марцеллина, видного византийского историка, современника описываемых им событий, об императоре Иовиане (363-364 г.г.): «он был привержен христианскому закону и проявлял уважение к этой религии» - «История» (XXV.10.15). Проявляли уважение к христианской религии в этот период истории уже и некоторые цезари. Одного из них, чье имя, кстати, записывалось вместе с титулом «цезарь», мы сейчас отыщем.

Николаиты с арианством вели ожесточенную борьбу. Но еще полвека после Никеи в Константинополе (а в Риме значительно дольше) ариане являлись ведущей, наиболее многочисленной в столице конфессией. Любое противостояние в идеологии оттачивает и усиливает аргументацию. Епископ Аполлинарий из Лаодикеи, приверженец николаитства, в конце концов пришел к утверждению, что Иисус Христос является абсолютной, единой божественной индивидуальностью и что Бог полностью воплотился в человеке. Отсюда Аполлинарий пришел к заключению, что акт воскрешения для обычных людей невозможен, как для их тел, так и для душ. То есть, отстаивая монофиситские позиции, епископ-богослов фактически выпал из христианства. Крайние формы со временем приняло и арианство, дойдя в начале V века до вызывающих формулировок патриарха Нестория типа «человекородица» вместо «богородица».

Один из самых ярких представителей арианства в исторический период его преобладания во второй половине IV в. - проповедник Аэций. Он обладал мощным ораторским талантом, а также обширными знаниями и вне теологии, неоднократно признавался победителем на богословских диспутах в Антиохии, Александрии и Константинополе.  Являясь воспитанником видного византийского врача Сополиса, вел медицинскую практику, причем лечил всех бесплатно.  На жизнь периодически зарабатывал ювелирным делом, искусству которого обучился в юности. В Антиохии Аэций попал в поле зрения наместника восточных провинций Цезаря Галла и был приглашен к его двору в качестве врача.

Цезарь Галл, двоюродный брат правящего императора Констанция, наместничал в Антиохии четыре года. В 354 г.  Констанций поверил дворцовым наветам и приказал Цезаря Галла казнить. А через год присвоил звание цезаря его младшему брату Юлиану - будущему императору, которого церковь называет «Отступником», - и назначил наместником северных провинций.

После казни Цезаря Галла подверглось преследованиям и его окружение. Аэция, в частности, сослали. А возвратил его из ссылки ставший императором (360 г.) Юлиан.

Вполне возможно, что Послание филиппийцам написал Аэций. Тогда дата документа очевидна: 351-354 годы. А если не делать никаких допущений, то является бесспорным, что написано Послание, когда цезари то симпатизировали христианству и даже принимали его со всеми своими домашними, то становились «отступниками» - в общем, где-то в середине IV века.

И кто б его не написал, было бы оно составлено только от имени апостола Павла, являвшегося в некотором роде коллективным псевдонимом арианских проповедников. Возможно, что такая традиция сложилась после эбионита (эвьоним - нищие) Павла Самосатского (III в.), последователем и приверженцем теологической концепции которого - Иисус только человек! - являлся Арий.

Однако есть и другое решение проблемы авторства: Павел - вовсе не имя «Павел», а эпитет «малый». Приведем пример достаточно выразительной конструкции из Послания Титу (1.1), позволяющей усматривать в загадочном имени эпитет: «Павел (малый) раб Бога, апостол (посланник) же Иисуса Христа, по вере избранный Богом и осознавший (epignwsin) истину (alhqeiaV) по благочестию (thV  kat  eusebeian)». Противопоставляющая частица «же» (de) между «рабом Бога» и «апостолом Иисуса Христа» позволяет усматривать в самоопределении «избранного Богом» не человека Павла, а уничижительное «малый». При этом, латинское происхождение слова в греко-римской среде христиан никакого значения не имело, все хорошо понимали достаточно известный в древности эпитет.

Среди арианских «Посланий Павла» есть одно прямо подписанное автором. В конце Послания римлянам (16.21-22) среди заключительных многочисленных приветствий, в частности, говорится: «Приветствует вас Тимофей, помощник мой, и Лука, и Ясон, и Сосипатр, родственники мои». Приветствую вас я, Тертий, писавший  послание  в основном (o  grayaV  thn  epistolhn  en  kurij)

В дошедших до нас некоторых древних списках значится, что писал не Тертий, а Терентий. Но имя здесь несущественно. Не имеет значения - кто писал,  а важно - что писал он «в основном». Участвовал же в написании, очевидно, еще «помощник Тимофей», а возможно, что и три указанных родственника.

 Скандальную ситуацию с не той, что требуется, подписью переводчики постарались скрыть. Оборот en  kurij - «в основном» - переведен «в Господе», что лингвистически возможно, но в контексте бессмысленно. И одновременно придуманное переводчиками «в Господе» перенесено в начало фразы, что уже является лингвистическим обманом. А вот в английской Библии сделано наоборот - перенесено в конец фразы слово «приветствую»: salute you in the Lord. В обоих случаях озадаченному читателю переводов можно ответить: фактически писал не «малый раб Бога» (именно так начинается это Послание), а - « Павел, раб Бога». Тертий же только под диктовку записывал. Ну а помощник Тертия вообще ни при чем.

Авторы в псевдонимике довольно часто опираются на выразительную игру слов. Однако в рассматриваемой ситуации никакого псевдонима нет - Послание подписано Тертием, основным его составителем. Поставленное же в начале «малый раб» - общая самохарактеристика арианских проповедников, справедливо считавших, что раб высшей непознаваемой силы, в которую они верили, является почетным званием.

Это весьма позднее Послание, переданное в Рим по случаю через некую диаконису Фиву (16.1). О позднем его происхождении свидетельствуют как догматический характер ссылок на библейские тексты, что не свойственно остальным Посланиям Павла, так и знание такого пророка, как Исайя (9.29), (10.20). То есть - написано оно Тертием не ранее V в. н. эры - века пророков-монотеистов, создававших апокрифированные, отнесенные к глубокой древности сочинения, но не сумевших скрыть, что обладают очень поздними знаниями.

Послание же Титу от имени малого раба Бога, скорее всего появилось в начале IV века и принадлежит, быть может, самому Арию. Оно написано твердой рукой делового человека, который явно обладал авторитетом и влиянием, так что мог даже разрешить себе назидательно-властный тон (1.5): «Для того отправили тебя на Крит, чтоб завершил ты неоконченное и возглавил городских пресвитеров». Дальше автор указывает, какими необходимыми качествами должны обладать епископы, и рассматривает организационные задачи церкви IV века.

Наконец, Послания, по формулировкам и выводам откровенные до вызова (например, Коринфянам и Тимофею), следует, по-видимому, отнести ко второй половине IV века, когда в Константинополе общим признанием пользовались такие выдающиеся проповедники, как Аэций или его ученик Евномий, по имени которого историки церкви называют крайнее арианство.

Из книги Игоря Мельниченко "Когда и сколько заплатили Иуде Искариоту"

посмотреть обсуждение Главы 11 на ФОРУМЕ 

Перейти к списку глав книги "Когда и сколько заплатили Иуде Искариоту"